Неточные совпадения
Маленький господин, выскочив из пошевней и почти пробежав наружное с двумя гипсовыми львами крыльцо, стал затем проворно взбираться
по широкой лестнице, устланной красным ковром и убранной цветами, пройдя которую он гордо вошел в битком набитую ливрейными лакеями переднюю.
Наш
маленький господин, пробираясь посреди танцующих и немножко небрежно кланяясь на все стороны, стремился к хозяину дома, который стоял на небольшом возвышении под хорами и являл из себя,
по своему высокому росту, худощавому стану, огромным рукам, гладко остриженным волосам и грубой, как бы солдатской физиономии, скорее старого, отставного тамбурмажора [Тамбурмажор — старший барабанщик.], чем представителя жантильомов [Жантильом — от франц. gentllhomme — дворянин.].
Хозяин дома, бывший, должно быть, несмотря на свою грубоватую наружность, человеком весьма хитрым и наблюдательным и, по-видимому, старавшийся не терять графа из виду, поспешил, будто бы совершенно случайно, в сопровождений даже ничего этого не подозревавшего Марфина, перейти из залы в
маленькую гостиную, из которой очень хорошо можно было усмотреть, что граф не остановился в большой гостиной, исключительно наполненной самыми почтенными и пожилыми дамами, а направился в боскетную, где и уселся в совершенно уединенном уголку возле m-me Клавской, точно из-под земли тут выросшей.
— Никакой, ни малейшей! — отвечал Марфин, постукивая своей
маленькой ножкой. — Я говорю это утвердительно, потому что
по сему поводу мне переданы были слова самого государя.
Губернский предводитель удалился в
маленькую гостиную и там сел около все еще продолжавшего играть с губернатором правителя дел Звездкина, чтобы,
по крайней мере, хоть к нему вместо сенатора приласкаться.
— Не всегда, не говорите этого, не всегда! — возразил сенатор, все более и более принимая величавую позу. — Допуская, наконец, что во всех этих рассказах, как во всякой сплетне, есть
малая доля правды, то и тогда раскапывать и раскрывать, как вот сами вы говорите, такую грязь тяжело и, главное, трудно…
По нашим законам человек, дающий взятку, так же отвечает, как и берущий.
Катрин распорядилась, чтобы дали им тут же на
маленький стол ужин, и когда принесший вино и кушанье лакей хотел было,
по обыкновению, остаться служить у стола и встать за стулом с тарелкой в руке и салфеткой, завязанной одним кончиком за петлю фрака, так она ему сказала...
В то самое крещение, с которого я начал мой рассказ, далеко-далеко, более чем на тысячеверстном расстоянии от описываемой мною местности, в
маленьком уездном городишке, случилось такого рода происшествие: поутру перед волоковым окном мещанского домика стояло двое нищих, — один старик и, по-видимому, слепой, а другой — его вожак — молодой, с лицом, залепленным в нескольких местах пластырями.
Сверстов, начиная с самой первой школьной скамьи, — бедный русак,
по натуре своей совершенно непрактический, но бойкий на слова, очень способный к ученью, —
по выходе из медицинской академии, как один из лучших казеннокоштных студентов, был назначен флотским врачом в Ревель, куда приехав, нанял себе
маленькую комнату со столом у моложавой вдовы-пасторши Эмилии Клейнберг и предпочел эту квартиру другим с лукавою целью усовершенствоваться при разговорах с хозяйкою в немецком языке, в котором он был отчасти слаб.
Между тем для масонства наступала крутая пора, и Сверстов вдруг,
по распоряжению высшего начальства, переведен был на службу из многолюдного и цивилизованного Ревеля совсем на восток России, в
маленький, полудикий уездный городишко, в видах аки бы наказания за строптивый и непокорный характер перед старшими.
— Я
по письму Егора Егорыча не мог вас принять до сих пор: все был болен глазами, которые до того у меня нынешний год раздурачились, что мне не позволяют ни читать, ни писать, ни даже много говорить, — от всего этого у меня проходит перед моими зрачками как бы целая сетка
маленьких черных пятен! — говорил князь, как заметно, сильно занятый и беспокоимый своей болезнью.
Маленький городок, куда ехали мои путники, стоял на судоходной реке и имел довольно красивые окрестности:
по реке его тихо шли небольшие барки; в стороне виднелись сосновый бор и чье-то зеленеющее озимое поле.
— Все-таки я вижу, что
малый может погибнуть! — произнес он. — Согласен, что писать к нему Егору Егорычу неловко, ехать самому тем паче, но не выкинуть ли такую штуку: не съездить ли мне к Валерьяну Николаичу и
по душе поговорить с ним?
— Контора у меня здесь
маленькая и совершенно безвыгодная, — начал он, — но, считая себя виноватым, что не приехал к вам в губернский город представиться, и как супруга ваша справедливо мне приказывала через почтальона, что она и вы очень обижаетесь, что все мы, почтмейстера, точно будто бы знать не хотим своего начальника, но видит создатель, что это я
по робости моей сделал и что я готов с полным моим удовольствием исполнить всегда, что следует…
По наружности и манерам своим Петр Григорьич был солдат, а преемник его — маркиз, с подбородком, выдающимся вперед, с небольшими красивыми руками, с
маленькими высокоподъемистыми ногами.
Шумилов, хоть и смело, но,
по случаю
маленькой булавочки в голове, не совсем твердо ступая, повел доктора в канцелярию, где тот увидел в поношенном синем вицмундире подслеповатого чиновника, с лицом, вероятно, вследствие близорукости, низко опущенным над бумагою, которую он писал, имея при этом несколько высунутый направо язык, что, как известно, делают многие усердные писцы.
— Поди, чай, в карты все дуешься! — заметила Аграфена Васильевна. — Всем бы вам, русским барям, руки
по локоть отрубить, чтобы вы в карты
меньше играли. Вон мой старый хрыч схватился теперь с Калмыком.
По лицу частного пристава пробежал как бы
маленький конфуз.
— Не замедлю-с, — повторил Тулузов и действительно не замедлил: через два же дня он лично привез объяснение частному приставу, а вместе с этим Савелий Власьев привел и приисканных им трех свидетелей, которые действительно оказались все людьми пожилыми и
по платью своему имели довольно приличный вид, но физиономии у всех были весьма странные: старейший из них, видимо, бывший чиновник, так как на груди его красовалась пряжка за тридцатипятилетнюю беспорочную службу, отличался необыкновенно загорелым, сморщенным и лупившимся лицом; происходило это, вероятно, оттого, что он целые дни стоял у Иверских ворот в ожидании клиентов, с которыми и проделывал
маленькие делишки; другой, более молодой и, вероятно, очень опытный в даче всякого рода свидетельских показаний, держал себя с некоторым апломбом; но жалчее обоих своих товарищей был
по своей наружности отставной поручик.
Вместо этого, действительно угрюмого здания Екатерина Филипповна на своем дворе, занимавшем
по крайней мере десятины три пространства и усаженном красивыми, ветвистыми березками, выстроила несколько
маленьких деревянных флигельков, соединившихся между собой дорожками, усыпанными песком.
— Потом, — отвечала она даже с
маленьким азартом, — делать добро, любить прежде всего близких нам, любить
по мере возможности и других людей; а идя этим путем, мы будем возвращать себе райский луч, который осветит нам то, что будет после смерти.
Егор Егорыч, как
малый ребенок, восхищался всем
по возвращении в свое Кузьмищево, тем более, что в природе сильно начинала чувствоваться весна.
Перенося все эти лишения, Миропа Дмитриевна весьма справедливо в мыслях своих уподобляла себя человеку, который стоит
по горло в воде, жаждет пить и ни капли не может проглотить этой воды, потому что Аггей Никитич, несмотря на свое ротозейство, сумел, однако, прекратить всякие пути для достижения Миропою Дмитриевною главной цели ее жизни; только в последнее время она успела открыть
маленькую лазейку для себя, и то произошло отчасти случайно.
Такой любви Миропа Дмитриевна, без сомнения, не осуществила нисколько для него, так как чувство ее к нему было больше практическое, основанное на расчете, что ясно доказало дальнейшее поведение Миропы Дмитриевны, окончательно уничтожившее в Аггее Никитиче всякую склонность к ней, а между тем он был человек с душой поэтической, и нравственная пустота томила его; искания в масонстве как-то не вполне удавались ему, ибо с Егором Егорычем он переписывался редко, да и то все
по одним только делам; ограничиваться же исключительно интересами службы Аггей Никитич никогда не мог, и в силу того последние года он предался чтению романов, которые доставал, как и другие чиновники, за
маленькую плату от смотрителя уездного училища; тут он, между прочим, наскочил на повесть Марлинского «Фрегат «Надежда».
Честный аптекарь действительно, когда супруга от него уехала, взял к себе на воспитание
маленького котенка ангорской породы, вырастил, выхолил его и привязался к нему всею душою, так что даже
по возвращении ветреной супруги своей продолжал питать нежность к своему любимцу, который между тем постарел, глаза имел какие-то гноящиеся, шерсть на нем была,
по случаю множества любовных дуэлей, во многих местах выдрана, а пушистый ангорский хвост наполовину откушен соседними собаками.
— Если вы чувствуете утомление, — отозвался он, — то лучше прекратить занятия, ибо гораздо полезнее
меньше выслушать, но зато с полным вниманием, чем много, но невнимательно.
По крайней мере, вы, господин Зверев, то, что я теперь говорил, уяснили себе вполне?
Когда наше
маленькое общество вошло в сад, то за исключением аптекаря и почтмейстера, весьма часто посещавших своего собрата
по масонству, остальные все почти ахнули, так как никто из них никогда во всю жизнь свою и не видывал такого прекрасного сада.
Пробовал было Антип Ильич и сим девицам что-то такое по-немецки растолковать и посоветовать; но те его еще
меньше гаускнехта поняли и, восклицая: «Was? Wie gefallt?» [Что?