Елена слушала его с серьезным и чрезвычайно внимательным выражением в лице; даже барон уставил пристальный взгляд на Жуквича, и только
князь слушал его с какой-то недоверчивой полуулыбкой, потом Николя Оглоблин, который взирал на Жуквича почти с презрением и ожидал только случая оспорить его, уничтожить, втоптать в грязь.
Елпидифор Мартыныч намотал себе это на ус и разными шуточками, прибауточками стал напрашиваться у князя обедать каждый день, причем обыкновенно всякое кушанье брал сам первый, и князь после этого заметно спокойнее ел. Чтоб окончательно рассеять в нем такое странное подозрение, Елпидифор Мартыныч принялся князю хвалить всю его прислугу. «Что это у вас за бесподобные люди, — говорил он, — в болезнь вашу они навзрыд все ревели».
Князь слушал его и, как кажется, верил ему.
Неточные совпадения
— Что делать, ma tante, — отвечал
князь; видимо, что ему в одно и то же время жалко и скучно было
слушать тетку.
Наши школьники тоже воспылали к ней страстью, с тою только разницею, что барон всякий раз, как оставался с Элизой вдвоем, делал ей глазки и намекая ей даже словами о своих чувствах; но
князь никогда почти ни о чем с ней не говорил и только
слушал ее игру на фортепьянах с понуренной головой и вздыхал при этом; зато
князь очень много говорил о своей страсти к Элизе барону, и тот выслушивал его, как бы сам в этом случае нисколько не повинный.
Князь принялся, наконец, читать. Елена стала
слушать его внимательно. Она все почти понимала и только в некоторых весьма немногих местах останавливала
князя и просила его растолковать ей. Тот принимался, но по большей части путался, начинал говорить какие-то фразы, страшно при этом конфузился: не оставалось никакого сомнения, что он сам хорошенько не понимал того, что говорил.
Петербург казался ему гораздо более подвижным и развитым, и он стремился туда, знакомился там с разными литераторами, учеными, с высшим и низшим чиновничеством,
слушал их, сам им говорил, спорил с ними, но — увы! — просвета перед жадными очами его после этих бесед нисколько не прибывало, и почти каждый раз
князь уезжал из Петербурга в каком-то трагически-раздраженном состоянии, но через полгода снова ехал туда.
У
князя кровью сердце обливалось,
слушая этот разговор: внутреннее сознание говорило в нем, что Миклаков был прав, и вздох того был глубоко им понят.
— Слушаю-с! — сказал и на это с покорностью Елпидифор Мартыныч. — А вы ничего не изволите сказать
князю при свидании об этих тридцати тысячах на младенца, о которых я вам докладывал?.. — прибавил он самым простодушным голосом.
— Ecoutez, mon cher! [
Послушайте, мой дорогой! (франц.).] — обратилась она к нему после некоторого раздумья. —
Князь Григоров не секретничает с вами об Елене?
С каждым словом Елены
князь становился все мрачнее и мрачнее. Он совершенно соглашался, что она говорит правду, но все-таки ему тяжело было ее
слушать.
— Анне Юрьевне делать больше нечего, она не может не
послушать данного ей приказания, — отвечал неторопливо
князь.
Княгиня и на это молчала: ей в одно и то же время было страшно и стыдно
слушать князя.
— О, это ужасно! — воскликнул
князь. Барон краснел только,
слушая этот милый разговор двух родственников.
Здесь он узнал, что Жуквич уже пришел и сидел с Еленой в гостиной, куда
князь, проходя через залу, увидел в зеркало, что Жуквич читает какое-то письмо, а Елена очень внимательно
слушает его; но едва только она услыхала шаги
князя, как стремительно сделала Жуквичу знак рукою, и тот сейчас же после того спрятал письмо.
«Если ж, говорит, вы так поступаете с нашими, ни в чем не виноватыми солдатами, то клянусь вам честью, что я сам с первого ж из вас сдеру с живого шкуру!» Всех так ж это удивило; друзья
князя стали было его уговаривать, чтобы он попросил извиненья у всех; он ж и
слушать не хочет и кричит: «Пусть, говорит, идут со мной ж на дуэль, кто обижен мною!..»
Елена
слушала Жуквича с мрачным выражением в лице: она хоть знала нерасположение
князя к полякам, но все-таки не ожидала, чтобы он мог дойти до подобной дикой выходки.
Неточные совпадения
— Мы щуку с яиц согнали, мы Волгу толокном замесили… — начали было перечислять головотяпы, но
князь не захотел и
слушать их.
Князь хмурился, покашливая,
слушая доктора.
— Ах, не
слушал бы! — мрачно проговорил
князь, вставая с кресла и как бы желая уйти, но останавливаясь в дверях. — Законы есть, матушка, и если ты уж вызвала меня на это, то я тебе скажу, кто виноват во всем: ты и ты, одна ты. Законы против таких молодчиков всегда были и есть! Да-с, если бы не было того, чего не должно было быть, я — старик, но я бы поставил его на барьер, этого франта. Да, а теперь и лечите, возите к себе этих шарлатанов.
— Вот как! — проговорил
князь. — Так и мне собираться? Слушаю-с, — обратился он к жене садясь. — А ты вот что, Катя, — прибавил он к меньшой дочери, — ты когда-нибудь, в один прекрасный день, проснись и скажи себе: да ведь я совсем здорова и весела, и пойдем с папа опять рано утром по морозцу гулять. А?
―
Князь, пожалуйте, готово, ― сказал один из его партнеров, найдя его тут, и
князь ушел. Левин посидел,
послушал, но, вспомнив все разговоры нынешнего утра, ему вдруг стало ужасно скучно. Он поспешно встал и пошел искать Облонского и Туровцына, с которыми было весело.