Неточные совпадения
Константин. Мое дело. Обо всем буду разговаривать. Никакого завещания
не нужно; дяденька должен мне наследство оставить; я единственный… понимаешь… И потому еще,
что я, в надежде
на дяденькино наследство, все свое состояние прожил.
Вера Филипповна. Кому как. Только
что я села в ложу, кто-то из кресел
на меня в трубку и посмотрел; Потап Потапыч как вспылил: «то, говорит, он глаза-то пялит,
чего не видывал! Сбирайся домой!» Так и уехали до начала представления. Да с тех пор, вот уж пятнадцатый год, и сижу дома. Я уж
не говорю о театрах, о гуляньях…
Вера Филипповна. Да
что меня ревновать-то! Я в пятнадцать лет
не взглянула ни разу
на постороннего мужчину. В
чем другом
не похвалюсь, а этого греха нет за мной, чиста душа моя.
Аполлинария Панфиловна. «
Не то,
что мужья наши». Ай, Оленька! Вот умница! А ведь правду она говорит: пока
не видишь других людей, так и свои хороши кажутся; а как сравнишь, так
на свое-то и глядеть
не хочется.
Ольга. Да ведь мы, тетенька,
не слепые. Конечно, обязанность есть наша любить мужа, так ее исполняешь; а ведь глаза-то
на что-нибудь даны.
Что невежа и дурак, а
что образованный человек, разобрать-то
не хитрость.
Халымов. Так, так. Да ведь и она
не глупа, она образ-то,
на котором божилась, повернет к стене либо вовсе из комнаты вынесет, чтобы свидетелей
не было; да и сделает,
что хочет.
Каркунов. А вот как: ни жене, ни племяннику ничего, так разве малость какую.
На них надежда плоха, они
не умолят. Все
на бедных, неимущих, чтобы молились. Вот и распиши! Ты порядок-то знаешь: туда столько, в другое место столько, чтобы вечное поминовение,
на вечные времена…
на вечные. А вот тебе записочка,
что у меня есть наличными и прочим имуществом. (Достает из кармана бумажку и подает Халымову.)
Константин. Извините, дяденька, мне благодарить
не за
что. Конечно,
на все ваша воля, а коли рассудить правильно, так и без того все мое.
Ераст. Кто плох? Я-то?.. Кабы ты знал, так
не говорил бы,
что я плох. Я свое дело знаю, да ничего
не поделаешь. Первым долгом, надо женщину хвалить в глаза; таким манером какую хочешь донять можно. Нынче скажи — красавица, завтра — красавица, она уши-то и распустит, и напевай ей турусы
на колесах! А уж коли стала слушать, так заговорить недолго.
Константин. Это точно, это ты правду говоришь. И
не верь мне
на слово никогда, я обману. Какое я состояние-то ухнул — отобрали все. А отчего? Оттого,
что людям верил. Нет, уж теперь шабаш; и я людям
не верю, и мне
не верь. Ты
на совесть мою, пожалуйста,
не располагайся; была когда-то, а теперь ее нет. Это я тебе прямо говорю. Бери документ! Хочешь две-три тысячи, ну, хочешь пять?
Константин. Да разве я говорю тебе,
что оно хорошее? И я так считаю,
что оно подлое. Только я за него деньги плачу. Разбирай, как знаешь! Пять тысяч, да
на голодные-то зубы, да тому, кто их никогда у себя
не видывал… тоже приятность имеют.
Константин. Ну, вот еще, «дьявол». Испугать,
что ли, меня хочешь? Слова, глупые слова, и больше ничего. К
чему тут дьявол? Которые люди святой жизни, так дьяволу с ними заботы много; а мы и без него нагрешим,
что на десяти возах
не вывезешь. Но, однако, всякому разговору конец бывает… Хочешь — бери деньги, а
не хочешь — сочти так,
что я пошутил.
Вера Филипповна. Да
на что ж тебе меня видеть? Тебе хозяин нужен, а
не я.
Ераст. Нет, может-с. Положим так,
что в ней любви такой уж
не будет; да это ничего-с. Вы извольте понять,
что такое сирота с малых лет. Ласки
не видишь, никто тебя
не пожалеет, а ведь горе-то частое. Каково сидеть одному в углу да кулаком слезы утирать? Плачешь, а
на душе
не легче, а все тяжелей становится. Есть ли
на свете горчее сиротских слез? А коли есть к кому прийти с горем-то, так совсем другое дело: приляжешь
на грудь с слезами-то, и она над тобою заплачет, вот сразу и легче, вот и конец горю.
Ераст (целуя руку). Как никогда, как никогда, помилуйте! Подняли меня до небес и опять приказываете мне взять оборот
на старое положение. Я так осмеливался думать,
что не последний раз я от вас такое утешение в своих горестях имею.
Аполлинария Панфиловна. Да, да, конечно,
на вольном воздухе… то дома-то, в четырех стенах сидеть! Проводить есть кому, так
что ж вам!
Не то
что до десяти часов, хоть до полуночи оставайтесь.
Ераст. Первое-с: ничего такого и никаких дурных дел за мной нет. Если
что вам сказано, так это все пустое, все наносные слова. Есть за мной один грех:
что я больше всего
на свете уважаю и люблю женщину, которая очень высока для меня; но этого я грехом
не ставлю.
А похоже,
что Константин правду сказал: хозяин ходит сердитый,
на свет
не глядит; все ворчит: «Надо прикончить фабрику, выгоды никакой нет…» Дело
не хвали!
Тут
не то…
что… тут
на разбой пойдешь…
Ераст. Но позвольте! Человек я для вас маленький, ничтожный, так все одно,
что червь ползущий; но
не откажите сделать мне последнюю милость. (Становится
на колени.) Скажите, что-нибудь да скажите! Ругайте, прощайте, проклинайте; ну,
что вам угодно, только говорите — мне будет легче; ежели же вы уйдете молча, мне жить нельзя.
Не убивайте презрением, сорвите сердце, обругайте и уйдите!..
А станешь ты людей про их нужды расспрашивать, так волей-неволей тебя обманут, потому
что всякому хочется себя оправдать, свою вину
на других либо
на судьбу свалить, всякому хочется себя получше показать, своих-то грехов, своей-то вины никто тебе
не скажет.
Каркунов (садясь
на стул).
Чем мне
не житье, кум, а? Какого еще житья надо? Приказчики ночи
не спят, над книгами сидят; а
не пьянствуют ведь,
не безобразничают.
Аполлинария Панфиловна. Да неужто уж так окрепла женщина,
что, кроме милостыни, ничего
не знает? А ведь еще молода. Чудно! Как же нам-то, грешным,
на себя смотреть после этого? Да нет, словно как этого и
не бывает. Да вот попробуем: попытка
не шутка, а спрос
не беда.
Вера Филипповна. Нет, я к тому,
что соблазну боюсь; народу я вижу много, так греха
не убережешься. Сама-то я
не соблазнюсь, а люди-то смотрят
на меня, кто знает,
что у них
на уме-то! Молода еще да богата, другому в голову-то и придет
что нехорошее — вот и соблазн; а грех-то
на мне, я соблазнила-то. Вот горе-то мое какое!
Ераст. Нет,
не про то самое. Вы теперь всех людей любите и добрые дела постоянно делаете, только одно у вас это занятие и есть, а себя любить
не позволяете; но пройдет год или полтора, и вся эта ваша любовь… я
не смею сказать,
что она вам надоест, а только зачерствеет, и все ваши добрые дела будут вроде как обязанность или служба какая, а уж душевного ничего
не будет. Вся эта ваша душевность иссякнет, а наместо того даже раздражительность после в вас окажется, и сердиться будете и
на себя и
на людей.
Ераст. Так
что ж за беда! Потап Потапыч уж
не жилец
на свете, доктора говорят,
что он больше месяца
не проживет. Притом же если умный человек, так он поймет ваше теперешнее положение, будет себя вдали держать и сумеет благородным образом своего термину дождаться.
Вера Филипповна.
Не знаю, Ераст,
на что ты надеешься; только надежды отнимать я
не буду у тебя. Надежду отнимать у человека — грех… Прощай, Ераст.
Убить ее, люди добрые, убить? Убить тебя, а? (Глядит ей в глаза, бросает палку, весь дрожит и едва держится
на ногах. Вера Филипповна его поддерживает, Каркунов смотрит ей в глаза, потом прилегает к плечу.) За пятнадцать-то лет любви, покоя, за все ее усердие убить хотел. Вот какой я добрый. А еще умирать собираюсь. Нет, я
не убью ее,
не убью и
не свяжу… Пусть живет, как ей угодно; как бы она ни жила,
что бы она ни делала, она от добра
не отстанет и о душе моей помнить будет.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая
на милосердие божие, за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего
не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Городничий (дрожа).По неопытности, ей-богу по неопытности. Недостаточность состояния… Сами извольте посудить: казенного жалованья
не хватает даже
на чай и сахар. Если ж и были какие взятки, то самая малость: к столу что-нибудь да
на пару платья.
Что же до унтер-офицерской вдовы, занимающейся купечеством, которую я будто бы высек, то это клевета, ей-богу клевета. Это выдумали злодеи мои; это такой народ,
что на жизнь мою готовы покуситься.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул! какого туману напустил! разбери кто хочет!
Не знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать
не куды пошло!
Что будет, то будет, попробовать
на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в
чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Один из них, например, вот этот,
что имеет толстое лицо…
не вспомню его фамилии, никак
не может обойтись без того, чтобы, взошедши
на кафедру,
не сделать гримасу, вот этак (делает гримасу),и потом начнет рукою из-под галстука утюжить свою бороду.
Городничий (бьет себя по лбу).Как я — нет, как я, старый дурак? Выжил, глупый баран, из ума!.. Тридцать лет живу
на службе; ни один купец, ни подрядчик
не мог провести; мошенников над мошенниками обманывал, пройдох и плутов таких,
что весь свет готовы обворовать, поддевал
на уду. Трех губернаторов обманул!..
Что губернаторов! (махнул рукой)нечего и говорить про губернаторов…