Неточные совпадения
Бальзаминова.
Говорят: за чем пойдешь, то и найдешь! Видно, не всегда так бывает. Вот Миша ходит-ходит, а все не находит ничего. Другой бы бросил давно, а мой все не унимается. Да коли правду сказать, так Миша очень справедливо рассуждает: «Ведь мне,
говорит, убытку нет, что я хожу, а прибыль может
быть большая; следовательно, я должен ходить. Ходить понапрасну,
говорит, скучно, а бедность-то еще скучней». Что правда то правда. Нечего с ним и спорить.
Бальзаминов. Да помилуйте! на самом интересном месте! Вдруг вижу я, маменька, будто иду я по саду; навстречу мне идет дама красоты необыкновенной и
говорит: «Господин Бальзаминов, я вас люблю и обожаю!» Тут, как на смех, Матрена меня и разбудила. Как обидно! Что бы ей хоть немного погодить? Уж очень мне интересно, что бы у нас дальше-то
было. Вы не поверите, маменька, как мне хочется доглядеть этот сон. Разве уснуть опять? Пойду усну. Да ведь, пожалуй, не приснится.
Бальзаминова. Все вздор какой
говоришь! А чем жить-то мы
будем, пока ты в офицеры-то произойдешь?
Бальзаминов. Ах, боже мой! Я и забыл про это, совсем из головы вон! Вот видите, маменька, какой я несчастный человек! Уж от военной службы для меня видимая польза, а поступить нельзя. Другому можно, а мне нельзя. Я вам, маменька,
говорил, что я самый несчастный человек в мире: вот так оно и
есть. В каком я месяце, маменька, родился?
Бальзаминов. Ну вот всю жизнь и маяться. Потому, маменька, вы рассудите сами, в нашем деле без счастья ничего не сделаешь. Ничего не нужно, только
будь счастье. Вот уж правду-то русская пословица
говорит: «Не родись умен, не родись пригож, а родись счастлив». А все-таки я, маменька, не унываю. Этот сон… хоть я его и не весь видел, — черт возьми эту Матрену! — а все-таки я от него могу ожидать много пользы для себя. Этот сон, если рассудить, маменька, много значит, ох как много!
Красавина. Как не любить! Только чтобы не торопясь, с прохладой. Ну, таким-то родом, сударыня ты моя, от этакой-то жизни стала она толстеть и тоску чувствовать. И даже так, я тебе скажу, тяжесть такая на нее напала, вроде как болезнь. Ну сейчас с докторами советоваться. Я
была при одном докторе. Вот доктор ей и
говорит: «Вам,
говорит, лекарства никакого не нужно; только чтоб,
говорит, развлечение и беспременно чтоб замуж шли».
Бальзаминова. Нет, ты этого, Гавриловна, не делай. Это тебе грех
будет! Ты, Миша, еще не знаешь, какие она нам благодеяния оказывает. Вот ты
поговори с ней, а я пойду: признаться сказать, после бани-то отдохнуть хочется. Я полчасика, не больше.
Анфиса. Знаешь, Раиса, что я тебе говорила-то, что бежать-то с Лукьян Лукьянычем? Ведь это, может
быть, очень скоро
будет. Я уж, что нужно на первый раз, приготовила; хоть сейчас собраться, да и
была такова.
Белотелова. Ты
говоришь, что разбойники на ходулях ходят? Может
быть, это колокол льют.
Красавина. Уж это не твое дело.
Будут. Только уж ты из-под моей власти ни на шаг. Что прикажу, то и делай! Как только хозяйка выдет,
говори, что влюблен. (Показывая на забор.) Там тебе нечего взять, я ведь знаю; а здесь дело-то скорей выгорит, да и денег-то впятеро против тех.
Матрена. Оно точно, что
говорить! Чем черт не шутит! Только уж на редкость это дело
будет, как наш да на богатой женится!
Бальзаминов. Что сон! Со мной наяву то
было, что никому ни в жизнь не приснится. У своей
был… и у той
был, что сваха-то
говорила, у Белотеловой, я фамилию на воротах прочел, как выходил оттуда; а туда через забор…
Матрена. Вот тут
есть одна: об пропаже гадает. Коли что пропадет у кого, так сказывает. Да и то по именам не называет, а больше всё обиняком. Спросят у нее: «Кто, мол, украл?» А она поворожит, да и скажет: «Думай,
говорит, на черного или на рябого». Больше от нее и слов нет. Да и то,
говорят, от старости, что ли, все врет больше.
Я, маменька, не обращаю на это внимания и
говорю Раисе Панфиловне: «Когда же,
говорю, мы с вами бежать
будем?» А она, маменька, вообразите,
говорит мне: «С чего вы это выдумали?» А сама целуется с сестрой и плачет.
Бальзаминов. Порядок, маменька, обыкновенный. Узнал я, что в доме
есть богатые невесты, и начал ходить мимо. Они смотрят да улыбаются, а я из себя влюбленного представляю. Только один раз мы встречаемся с Лукьян Лукьянычем (я еще его не знал тогда), он и
говорит: «За кем вы здесь волочитесь?» Я
говорю: «Я за старшей». А и сказал-то так, наобум. «Влюбитесь,
говорит, в младшую, лучше
будет». Что ж, маменька, разве мне не все равно?
Бальзаминов. Я и влюбился в младшую. «Я,
говорит, вам помогать
буду, потом мы их вместе увезем». Я на него понадеялся, а вот что вышло! Вот, маменька, какое мое счастье-то!
Бальзаминов (Красавиной). Погоди, не
говори! я зажмурюсь, все легче
будет.
Вот,
пей, да и
говори уж что-нибудь одно.
Бальзаминова. А ты, Миша, не обижайся! Пословица-то
говорит, что «дуракам счастье». Ну, вот нам счастье и вышло. За умом не гонись, лишь бы счастье
было. С деньгами-то мы и без ума проживем.
Бальзаминов. Еще бы! На что мне теперь ум? A давеча, маменька, обидно
было, как денег-то нет, да и ума-то нет,
говорят, А теперь пускай
говорят, что дурак: мне все одно.
Неточные совпадения
Осип.
Говорит: «Этак всякий приедет, обживется, задолжается, после и выгнать нельзя. Я,
говорит, шутить не
буду, я прямо с жалобою, чтоб на съезжую да в тюрьму».
Анна Андреевна. Цветное!.. Право,
говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе
будет гораздо лучше, потому что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.
Бобчинский. Возле будки, где продаются пироги. Да, встретившись с Петром Ивановичем, и
говорю ему: «Слышали ли вы о новости-та, которую получил Антон Антонович из достоверного письма?» А Петр Иванович уж услыхали об этом от ключницы вашей Авдотьи, которая, не знаю, за чем-то
была послана к Филиппу Антоновичу Почечуеву.
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время
говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да
есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Купцы. Ей-ей! А попробуй прекословить, наведет к тебе в дом целый полк на постой. А если что, велит запереть двери. «Я тебя, —
говорит, — не
буду, —
говорит, — подвергать телесному наказанию или пыткой пытать — это,
говорит, запрещено законом, а вот ты у меня, любезный,
поешь селедки!»