Неточные совпадения
Иван.
За десять разобрать можно-с… Да и ходко идет, сейчас видно,
что с хозяином.
Гаврило. Так на барже пушка есть. Когда Сергея Сергеича встречают или провожают, так всегда палят. (Взглянув в сторону
за кофейную.) Вон и коляска
за ними едет-с, извощицкая, Чиркова-с! Видно, дали знать Чиркову,
что приедут. Сам хозяин Чирков на козлах. Это
за ними-с.
Кнуров. Как замуж?
Что вы!
За кого?
Вожеватов. Не разорюсь, Мокий Парменыч!
Что ж делать,
за удовольствия платить надо: они даром не достаются; а бывать у них в доме большое удовольствие.
Карандышев.
За что так дорого, я не понимаю.
Карандышев. Вы
за Волгу смотрели. А
что с вами Вожеватов говорил?
Лариса. Ах, да об
чем бы он ни говорил,
что вам
за дело!
Вожеватов. Ну, ладно. Чтобы к шести часам все было готово; коли
что лишнее припасешь, взыску не будет, а
за недостачу ответишь.
Огудалова. Будьте уверены, Мокий Парменыч,
что мы
за особенное счастье поставляем ваш визит; ни с
чем этого сравнить нельзя.
Кнуров. Да… А как вы полагаете, хорошо вы поступили,
что отдаете Ларису Дмитриевну
за человека бедного?
Кнуров. Найдите таких людей, которые посулят вам десятки тысяч даром, да тогда и браните меня. Не трудитесь напрасно искать; не найдете. Но я увлекся в сторону, я пришел не для этих разговоров.
Что это у вас
за коробочка?
Кнуров.
Что тут ценить! Пустое дело! Триста рублей это стоит. (Достает из бумажника деньги и отдает Огудаловой.) До свиданья! Я пойду еще побродить… Я нынче на хороший обед рассчитываю.
За обедом увидимся. (Идет к двери.)
Лариса. А Кнурову
за что?
Огудалова. Уж так надо; я знаю,
за что.
Карандышев (запальчиво). От кого бежать? Кто вас гонит? Или вы стыдитесь
за меня,
что ли?
Лариса (холодно). Нет, я
за вас не стыжусь. Не знаю,
что дальше будет, а пока вы мне еще повода не подали.
Карандышев. После свадьбы когда вам угодно, хоть на другой день. Только венчаться непременно здесь, чтобы не сказали,
что мы прячемся, потому
что я не жених вам, не пара, а только та соломинка,
за которую хватается утопающий.
Карандышев. Не обижайте! А меня обижать можно? Да успокойтесь, никакой ссоры не будет: все будет очень мирно. Я предложу
за вас тост и поблагодарю вас публично
за счастие, которое вы делаете мне своим выбором,
за то,
что вы отнеслись ко мне не так, как другие,
что вы оценили меня и поверили в искренность моих чувств. Вот и все, вот и вся моя месть!
Карандышев. Нет, уж эти фаты одолели меня своим фанфаронством. Ведь не сами они нажили богатство,
что ж они им хвастаются! По пятнадцати рублей
за порцию чаю бросают!
Паратов. Ну-с,
чем же вы считаете бурлаков? Я судохозяин и вступаюсь
за них, я сам такой же бурлак.
Лариса. Ах, как нехорошо! Нет хуже этого стыда, когда приходится
за других стыдиться… Вот мы ни в
чем не виноваты, а стыдно, стыдно, так бы убежала куда-нибудь. А он как будто не замечает ничего, он даже весел.
Евфросинья Потаповна. Какие тут расчеты, коли человек с ума сошел. Возьмем стерлядь: разве вкус-то в ней не один,
что большая,
что маленькая? А в цене-то разница, ох, велика! Полтинничек десяток и
за глаза бы, а он по полтиннику штуку платил.
Огудалова. Ну, этим,
что были
за обедом, еще погулять по Волге да подрасти бы не мешало.
Робинзон. Ну вот, изволите слышать, опять бургонского! Спасите, погибаю! Серж, пожалей хоть ты меня! Ведь я в цвете лет, господа, я подаю большие надежды.
За что ж искусство должно лишиться…
Лариса.
За что же, скажите!
Карандышев (садится и хватается
за голову). Ах,
что же это,
что же это!
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной человек… Я знаю сам,
что я смешной человек. Да разве людей казнят
за то,
что они смешны? Я смешон — ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной — я того стою. Но разломать грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его! Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Робинзон. Столица Франции, да чтоб там по-французски не говорили!
Что ты меня
за дурака,
что ли, считаешь?
Вожеватов. Так
за чем же дело стало? Кто мешает?
Лариса.
Что мне
за дело до разговоров! С вами я могу быть везде. Вы меня увезли, вы и должны привезти меня домой.
Лариса.
Что вы говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж
за Карандышева, чуть не
за первого встречного. Я думала,
что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и говорите: «Брось все, я твой». Разве это не право? Я думала,
что ваше слово искренне,
что я его выстрадала.
Паратов. Так
что ж мне
за дело!
Стыда не бойтесь, осуждений не будет. Есть границы,
за которые осуждение не переходит; я могу предложить вам такое громадное содержание,
что самые злые критики чужой нравственности должны будут замолчать и разинуть рты от удивления.
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей говорил,
что это
за люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело; прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться
за нее и наказать оскорбителей. Где она?
Но как ни строго хранили будочники вверенную им тайну, неслыханная весть об упразднении градоначальниковой головы в несколько минут облетела весь город. Из обывателей многие плакали, потому что почувствовали себя сиротами и, сверх того, боялись подпасть под ответственность за то, что повиновались такому градоначальнику, у которого на плечах вместо головы была пустая посудина. Напротив, другие хотя тоже плакали, но утверждали,
что за повиновение их ожидает не кара, а похвала.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Что тут пишет он мне в записке? (Читает.)«Спешу тебя уведомить, душенька,
что состояние мое было весьма печальное, но, уповая на милосердие божие,
за два соленые огурца особенно и полпорции икры рубль двадцать пять копеек…» (Останавливается.)Я ничего не понимаю: к
чему же тут соленые огурцы и икра?
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете, лучше уехать скорее: ведь вас, право,
за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (защищая рукою кушанье).Ну, ну, ну… оставь, дурак! Ты привык там обращаться с другими: я, брат, не такого рода! со мной не советую… (Ест.)Боже мой, какой суп! (Продолжает есть.)Я думаю, еще ни один человек в мире не едал такого супу: какие-то перья плавают вместо масла. (Режет курицу.)Ай, ай, ай, какая курица! Дай жаркое! Там супу немного осталось, Осип, возьми себе. (Режет жаркое.)
Что это
за жаркое? Это не жаркое.
Хлестаков. Право, не знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен, как бревно. Я ему прямо скажу: как хотите, я не могу жить без Петербурга.
За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Анна Андреевна. После? Вот новости — после! Я не хочу после… Мне только одно слово:
что он, полковник? А? (С пренебрежением.)Уехал! Я тебе вспомню это! А все эта: «Маменька, маменька, погодите, зашпилю сзади косынку; я сейчас». Вот тебе и сейчас! Вот тебе ничего и не узнали! А все проклятое кокетство; услышала,
что почтмейстер здесь, и давай пред зеркалом жеманиться: и с той стороны, и с этой стороны подойдет. Воображает,
что он
за ней волочится, а он просто тебе делает гримасу, когда ты отвернешься.