Какие вещи — рублей пятьсот стоят. «Положите, говорит, завтра поутру в ее комнату и
не говорите, от кого». А ведь знает, плутишка, что я не утерплю — скажу. Я его просила посидеть, не остался; с каким-то иностранцем ездит, город ему показывает. Да ведь шут он, у него не разберешь, нарочно он или вправду. «Надо, говорит, этому иностранцу все замечательные трактирные заведения показать!» Хотел к нам привезти этого иностранца. (Взглянув в окно.) А вот и Мокий Парменыч! Не выходи, я лучше одна с ним потолкую.
Неточные совпадения
Вожеватов. Выдать-то выдала, да надо их спросить, сладко ли им жить-то. Старшую увез какой-то горец, кавказский князек. Вот потеха-то была… Как увидал, затрясся, заплакал даже — так две недели и стоял подле нее, за кинжал держался да глазами сверкал, чтоб
не подходил никто. Женился и уехал, да,
говорят,
не довез до Кавказа-то, зарезал на дороге от ревности. Другая тоже за какого-то иностранца вышла, а он после оказался совсем
не иностранец, а шулер.
Тут уж Лариса наотрез матери объявила: «Довольно,
говорит, с нас сраму-то; за первого пойду, кто посватается, богат ли, беден ли, разбирать
не буду».
Лариса. Так это еще хуже. Надо думать, о чем
говоришь. Болтайте с другими, если вам нравится, а со мной
говорите осторожнее. Разве вы
не видите, что положение мое очень серьезно? Каждое слово, которое я сама
говорю и которое я слышу, я чувствую. Я сделалась очень чутка и впечатлительна.
Лариса. Стрелял и, разумеется, сшиб стакан, но только побледнел немного. Сергей Сергеич
говорит: «Вы прекрасно стреляете, но вы побледнели, стреляя в мужчину и человека вам
не близкого. Смотрите, я буду стрелять в девушку, которая для меня дороже всего на свете, и
не побледнею». Дает мне держать какую-то монету, равнодушно, с улыбкой, стреляет на таком же расстоянии и выбивает ее.
Лариса. Вы
не ревновать ли? Нет, уж вы эти глупости оставьте. Это пошло, я
не переношу этого, я вам заранее
говорю.
Не бойтесь, я
не люблю и
не полюблю никого.
Паратов. Отец моей невесты — важный чиновный господин, старик строгий: он слышать
не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже
не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez franзais! [
Говорите по-французски! (франц.)] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж
не знаю, зовет меня «ля Серж», а
не просто «Серж». Умора!
Паратов. Да, господа, жизнь коротка,
говорят философы, так надо уметь ею пользоваться… N'est се pas [
Не правда ли (франц.).], Робинзон?
Кнуров. Ничего тут нет похвального, напротив, это непохвально. Пожалуй, с своей точки зрения, он
не глуп: что он такое… кто его знает, кто на него обратит внимание! А теперь весь город заговорит про него, он влезает в лучшее общество, он позволяет себе приглашать меня на обед, например… Но вот что глупо: он
не подумал или
не захотел подумать, как и чем ему жить с такой женой. Вот об чем
поговорить нам с вами следует.
Огудалова. Да уж я
не знаю, что и
говорить; мне одно осталось: слушать вас.
Илья. Такая есть глупость в нас.
Говорил: «Наблюдай, Антон, эту осторожность!» А он
не понимает.
Илья. Ну,
не вам будь сказано: гулял. Так гулял, так гулял! Я
говорю: «Антон, наблюдай эту осторожность!» А он
не понимает. Ах, беда, ах, беда! Теперь сто рублей человек стуит, вот какое дело у нас, такого барина ждем, а Антона набок свело. Какой прямой цыган был, а теперь кривой! (3апевает басом.) «
Не искушай…»
Лариса. Сергей Сергеич, я сказала вам то, чего
не должна была
говорить; я надеюсь, что вы
не употребите во зло моей откровенности.
Карандышев. Уж коли я
говорю, что
не станет, так
не станет.
Карандышев. Разумеется, есть; как же
не быть! что ты
говоришь? Уж я достану.
Робинзон (оробев). Ты
говоришь, с пистолетом? Он кого убить-то хотел —
не меня ведь?
Лариса. Что вы
говорите! Я мужа своего, если уж
не любить, так хоть уважать должна; а как могу я уважать человека, который равнодушно сносит насмешки и всевозможные оскорбления! Это дело кончено: он для меня
не существует. У меня один жених: это вы.
Лариса. Что вы
говорите! Разве вы забыли? Так я вам опять повторю все сначала. Я год страдала, год
не могла забыть вас, жизнь стала для меня пуста; я решилась наконец выйти замуж за Карандышева, чуть
не за первого встречного. Я думала, что семейные обязанности наполнят мою жизнь и помирят меня с ней. Явились вы и
говорите: «Брось все, я твой». Разве это
не право? Я думала, что ваше слово искренне, что я его выстрадала.
Паратов. Это душевное состояние очень хорошо, я с вами
не спорю; но оно непродолжительно. Угар страстного увлечения скоро проходит, остаются цепи и здравый рассудок, который
говорит, что этих цепей разорвать нельзя, что они неразрывны.
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок заслуживал наказания. Я ей
говорил, что это за люди; наконец она сама могла, она имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить ее, кроме меня, никто
не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело; прощу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей. Где она?
В коротких, но определительных словах изъяснил, что уже издавна ездит он по России, побуждаемый и потребностями, и любознательностью; что государство наше преизобилует предметами замечательными,
не говоря уже о красоте мест, обилии промыслов и разнообразии почв; что он увлекся картинностью местоположенья его деревни; что, несмотря, однако же, на картинность местоположенья, он не дерзнул бы никак обеспокоить его неуместным заездом своим, если бы не случилось что-то в бричке его, требующее руки помощи со стороны кузнецов и мастеров; что при всем том, однако же, если бы даже и ничего не случилось в его бричке, он бы не мог отказать себе в удовольствии засвидетельствовать ему лично свое почтенье.