Все эти
слова солдата и вид комнат неприятно подействовали на Павла; не без горести он вспомнил их светленький, чистенький и совершенно уже не страшный деревенский домик. Ванька между тем расхрабрился: видя, что солдат, должно быть, очень барина его испугался, — принялся понукать им и наставления ему давать.
— Как же! очень буду слушать, что Москва [Во многих армейских полках офицеры полупрезрительно, полуласкательно называют солдата Москва или еще присяга.] болтает! — пробормотал поручик, ощущая какую-то тяжесть апатии на сердце и туманность мыслей, оставленных в нем видом транспорта раненых и
словами солдата, значение которых невольно усиливалось и подтверждалось звуками бомбардированья.
В ярких речах отца жизнь рисовалась подобной игре и сказке, в
словах солдата она смотрела сурово, требовала терпения и покорности, — мальчик не мог примирить это явное противоречие.
При этих
словах солдаты подняли его и отнесли в сани, где он и оставался все время, пока объявляли приговоры другим. Всем им было объявлено помилование без возведения на эшафот. Когда народ увидал, что ненавистных немцев не казнили, «то встало волнение, которое должны были усмирять солдаты».
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько
слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, — что он не мог отвечать ему.
Неточные совпадения
Самгину казалось, что становится все более жарко и солнце жестоко выжигает в его памяти
слова, лица, движения людей. Было странно слышать возбужденный разноголосый говор каменщиков, говорили они так громко, как будто им хотелось заглушить крики
солдат и чей-то непрерывный, резкий вой:
— Обнажаю, обнажаю, — пробормотал поручик, считая деньги. — Шашку и Сашку, и Машку, да, да! И не иду, а — бегу. И — кричу. И размахиваю шашкой. Главное: надобно размахивать, двигаться надо! Я, знаете, замечательные
слова поймал в окопе,
солдат солдату эдак зверски крикнул: «Что ты, дурак, шевелишься, как живой?»
Самгин пошел к паровозу, — его обгоняли пассажиры, пробежало человек пять веселых
солдат; в центре толпы у паровоза стоял высокий жандарм в очках и двое
солдат с винтовками, — с тендера наклонился к ним машинист в папахе. Говорили тихо, и хотя
слова звучали отчетливо, но Самгин почувствовал, что все чего-то боятся.
— Господа. Его сиятельс… — старик не договорил
слова, оно окончилось тихим удивленным свистом сквозь зубы. Хрипло, по-медвежьи рявкая, на двор вкатился грузовой автомобиль, за шофера сидел
солдат с забинтованной шеей, в фуражке, сдвинутой на правое ухо, рядом с ним — студент, в автомобиле двое рабочих с винтовками в руках, штатский в шляпе, надвинутой на глаза, и толстый, седобородый генерал и еще студент. На улице стало более шумно, даже прокричали ура, а в ограде — тише.
Он чувствовал, что пустота дней как бы просасывается в него, физически раздувает, делает мысли неуклюжими. С утра, после чая, он запирался в кабинете, пытаясь уложить в простые
слова все пережитое им за эти два месяца. И с досадой убеждался, что
слова не показывают ему того, что он хотел бы видеть, не показывают, почему старообразный
солдат, честно исполняя свой долг, так же антипатичен, как дворник Николай, а вот товарищ Яков, Калитин не возбуждают антипатии?