— Это наша аристократия, князь! — с
желанием быть насмешливым сказал московский полковник, который был в претензии на госпожу Шталь за то, что она не была с ним знакома.
И всего более удивительно было то, что Варвара, такая покорная, умеренная во всем, любящая серьезно, но не навязчиво, становится для него милее с каждым днем. Милее не только потому, что с нею удобно, но уже до того милее, что она возбуждает в нем
желание быть приятным ей, нежным с нею. Он вспоминал, что Лидия ни на минуту не будила в нем таких желаний.
— Как же, на деревне, никак не могу с ней справиться. Шинок держит. Знаю и обличаю и браню ее, а коли акт составить — жалко: старуха, внучата у ней, — сказал приказчик всё с той же улыбкой, выражавшей и
желание быть приятным хозяину и уверенность в том, что Нехлюдов, точно так же как и он, понимает всякие дела.
Поневоле приходилось, как Онегину, завидовать параличу тульского заседателя, уехать в Персию, как Печорин Лермонтова, идти в католики, как настоящий Печерин, или броситься в отчаянное православие, в неистовый славянизм, если нет
желания пить запоем, сечь мужиков или играть в карты.
Неточные совпадения
Городничий. Также, если
будет ваше
желание, оттуда в уездное училище, осмотреть порядок, в каком преподаются у нас науки.
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное
желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете
быть возможно.
«Откуда взял я это? Разумом, что ли, дошел я до того, что надо любить ближнего и не душить его? Мне сказали это в детстве, и я радостно поверил, потому что мне сказали то, что
было у меня в душе. А кто открыл это? Не разум. Разум открыл борьбу за существование и закон, требующий того, чтобы душить всех, мешающих удовлетворению моих
желаний. Это вывод разума. А любить другого не мог открыть разум, потому что это неразумно».
Он, столь мужественный человек, в отношении ее не только никогда не противоречил, но не имел своей воли и
был, казалось, только занят тем, как предупредить ее
желания.
В нем, очевидно, совершался тот переворот, который должен
был заставить его смотреть на смерть как на удовлетворение его
желаний, как на счастие.