Неточные совпадения
Лидия, все еще сердясь на Клима, не глядя на него, послала брата за чем-то наверх, — Клим через минуту пошел за ним, подчиняясь внезапному толчку
желания сказать Борису что-то хорошее, дружеское, может
быть, извиниться пред ним за свою выходку.
Он
был еще свободен от
желания ухаживать за девицами, и сексуальные эмоции не очень волновали его.
— Девицы любят кисло-сладкое, — сказал Макаров и сам, должно
быть, сконфузясь неудачной выходки, стал усиленно сдувать пепел с папиросы. Лидия не ответила ему. В том, что она говорила, Клим слышал ее
желание задеть кого-то и неожиданно почувствовал задетым себя, когда она задорно сказала...
После успокоившей его беседы о Дронове у Клима явилось
желание делать для Риты, возможно чаще, приятное ей, но ей
были приятны только солодовые, на меду, пряники и поцелуи, иногда утомлявшие его.
«Напрасно я уступил настояниям матери и Варавки, напрасно поехал в этот задыхающийся город, — подумал Клим с раздражением на себя. — Может
быть, в советах матери скрыто
желание не допускать меня жить в одном городе с Лидией? Если так — это глупо; они отдали Лидию в руки Макарова».
Думать мешали напряженно дрожащие и как бы готовые взорваться опаловые пузыри вокруг фонарей. Они создавались из мелких пылинок тумана, которые, непрерывно вторгаясь в их сферу, так же непрерывно выскакивали из нее, не увеличивая и не умаляя объема сферы. Эта странная игра радужной пыли
была почти невыносима глазу и возбуждала
желание сравнить ее с чем-то, погасить словами и не замечать ее больше.
Туробоев усмехнулся. Губы у него
были разные, нижняя значительно толще верхней, темные глаза прорезаны красиво, но взгляд их неприятно разноречив, неуловим. Самгин решил, что это кричащие глаза человека больного и озабоченного
желанием скрыть свою боль и что Туробоев человек преждевременно износившийся. Брат спорил с Нехаевой о символизме, она несколько раздраженно увещевала его...
Девушка так быстро шла, как будто ей необходимо
было устать, а Клим испытывал
желание забиться в сухой, светлый угол и уже там подумать обо всем, что плыло перед глазами, поблескивая свинцом и позолотой, рыжей медью и бронзой.
Клим вошел в желтоватый сумрак за ширму, озабоченный только одним
желанием: скрыть от Нехаевой, что она разгадана. Но он тотчас же почувствовал, что у него похолодели виски и лоб. Одеяло
было натянуто на постели так гладко, что казалось: тела под ним нет, а только одна голова лежит на подушке и под серой полоской лба неестественно блестят глаза.
Дома
было скучновато,
пели все те же романсы, дуэты и трио, все так же Кутузов сердился на Марину за то, что она детонирует, и так же он и Дмитрий спорили с Туробоевым, возбуждая и у Клима
желание задорно крикнуть им что-то насмешливое.
Было невыносимо видеть болтливых людишек, которым глупость юности внушила дерзкое
желание подтолкнуть, подхлестнуть веками узаконенное равномерное движение жизни.
— На все вопросы, Самгин,
есть только два ответа: да и нет. Вы, кажется, хотите придумать третий? Это —
желание большинства людей, но до сего дня никому еще не удавалось осуществить его.
Не всегда легко
было отвечать на ее вопросы. Клим чувствовал, что за ними скрыто
желание поймать его на противоречиях и еще что-то, тоже спрятанное в глубине темных зрачков, в цепком изучающем взгляде.
Его несколько тревожила сложность настроения, возбуждаемого девушкой сегодня и не согласного с тем, что он испытал вчера. Вчера — и даже час тому назад — у него не
было сознания зависимости от нее и не
было каких-то неясных надежд. Особенно смущали именно эти надежды. Конечно, Лидия
будет его женою, конечно, ее любовь не может
быть похожа на истерические судороги Нехаевой, в этом он
был уверен. Но, кроме этого, в нем бродили еще какие-то неопределимые словами ожидания,
желания, запросы.
Придя домой, Самгин лег. Побаливала голова, ни о чем не думалось, и не
было никаких
желаний, кроме одного: скорее бы погас этот душный, глупый день, стерлись нелепые впечатления, которыми он наградил. Одолевала тяжелая дремота, но не спалось, в висках стучали молоточки, в памяти слуха тяжело сгустились все голоса дня: бабий шепоток и вздохи, командующие крики, пугливый вой, надсмертные причитания. Горбатенькая девочка возмущенно спрашивала...
— Он хотел. Но, должно
быть, иногда следует идти против одного сильного
желания, чтоб оно не заглушило все другие. Как вы думаете?
Поработав больше часа, он ушел, унося раздражающий образ женщины, неуловимой в ее мыслях и опасной, как все выспрашивающие люди. Выспрашивают, потому что хотят создать представление о человеке, и для того, чтобы скорее создать, ограничивают его личность, искажают ее. Клим
был уверен, что это именно так; сам стремясь упрощать людей, он подозревал их в
желании упростить его, человека, который не чувствует границ своей личности.
— О, боже мой, можешь представить: Марья Романовна, — ты ее помнишь? — тоже
была арестована, долго сидела и теперь выслана куда-то под гласный надзор полиции! Ты — подумай: ведь она старше меня на шесть лет и все еще… Право же, мне кажется, что в этой борьбе с правительством у таких людей, как Мария, главную роль играет их
желание отомстить за испорченную жизнь…
Иногда его жарко охватывало
желание видеть себя на месте Спивака, а на месте жены его — Лидию. Могла бы остаться и Елизавета, не
будь она беременна и потеряй возмутительную привычку допрашивать.
Если каждый человек действует по воле класса, группы, то, как бы ловко ни скрывал он за фигурными хитросплетениями слов свои подлинные
желания и цели, всегда можно разоблачить истинную
суть его — силу групповых и классовых повелений.
«Кутузов», — узнал Клим, тотчас вспомнил Петербург, пасхальную ночь, свою пьяную выходку и решил, что ему не следует встречаться с этим человеком. Но что-то более острое, чем любопытство, и даже несколько задорное будило в нем
желание посмотреть на Кутузова, послушать его, может
быть, поспорить с ним.
Не
было желания говорить, и не хотелось слушать, о чем ворчит Иноков.
Вошла Спивак, утомленно села на кушетку. Корвин тотчас же развязно подвинул к ней стул, сел, подтянул брюки, обнаружив клетчатые носки; колени у него
были толстые и круглые, точно двухпудовые гири. Наглый шепот и развязность регента возмутили Самгина, у него вспыхнуло
желание сейчас же рассказать Елизавете Львовне, но она взглянула обидно сравнивающим взглядом на него, на Корвина и, перелистывая ноты, осведомилась...
Самгин поощрительно улыбнулся ей. Она раздражала его тем, что играла пред ним роль доверчивой простушки, и тем еще, что
была недостаточно красива. И чем дальше, тем более овладевало Климом
желание издеваться над нею, обижать ее. Глядя в зеленоватые глаза, он говорил...
— Женщину необходимо воображать красивее, чем она
есть, это необходимо для того, чтоб примириться с печальной неизбежностью жить с нею. В каждом мужчине скрыто
желание отомстить женщине за то, что она ему нужна.
«Фу, как глупо!» — мысленно упрекнул он себя, но это не помогло, и явилось
желание сказать колкость брату или что-то колкое об отце. С этим
желанием так трудно
было справиться, что он уже начал...
В этот день его
желание вернуться к себе самому
было особенно напряженно, ибо он, вот уже несколько дней, видел себя рекрутом, который неизбежно должен отбывать воинскую повинность.
Сравнивая свои чувствования с теми, которые влекли его к Лидии, он находил, что тогда инстинкт наивно и стыдливо рядился в романтические мечты и надежды на что-то необыкновенное, а теперь ничего подобного нет, а
есть только вполне свободное и разумное
желание овладеть девицей, которая сама хочет этого.
Наступили удивительные дни. Все стало необыкновенно приятно, и необыкновенно приятен
был сам себе лирически взволнованный человек Клим Самгин. Его одолевало
желание говорить с людями как-то по-новому мягко, ласково. Даже с Татьяной Гогиной, антипатичной ему, он не мог уже держаться недружелюбно. Вот она сидит у постели Варвары, положив ногу на ногу, покачивая ногой, и задорным голосом говорит о Суслове...
«Я стал слишком мягок с нею, и вот она уже небрежна со мною. Необходимо
быть строже. Необходимо овладеть ею с такою полнотой, чтоб всегда и в любую минуту настраивать ее созвучно моим
желаниям. Надо научиться понимать все, что она думает и чувствует, не расспрашивая ее. Мужчина должен поглощать женщину так, чтоб все тайные думы и ощущения ее полностью передавались ему».
Это уже не первый раз Самгин чувствовал и отталкивал
желание жены затеять с ним какой-то философический разговор. Он не догадывался, на какую тему
будет говорить Варвара, но
был почти уверен, что беседа не обещает ничего приятного.
Он давно уже заметил, что Варвара нервничает, но у него не
было желания спросить: что с нею?
Митрофанов, должно
быть, понял благодарность как
желание Самгина кончить беседу, он встал, прижал руку к левой стороне груди.
Утешающим тоном старшей, очень ласково она стала говорить вещи, с детства знакомые и надоевшие Самгину. У нее
были кое-какие свои наблюдения, анекдоты, но она говорила не навязывая, не убеждая, а как бы разбираясь в том, что знала. Слушать ее тихий, мягкий голос
было приятно,
желание высмеять ее — исчезло. И приятна
была ее доверчивость. Когда она подняла руки, чтоб поправить платок на голове, Самгин поймал ее руку и поцеловал. Она не протестовала, продолжая...
Самгин насторожился; в словах ее
было что-то умненькое. Неужели и она
будет философствовать в постели, как Лидия, или заведет какие-нибудь деловые разговоры, подобно Варваре? Упрека в ее беззвучных словах он не слышал и не мог видеть, с каким лицом она говорит. Она очень растрогала его нежностью, ему казалось, что таких ласк он еще не испытывал, и у него
было желание сказать ей особенные слова благодарности. Но слов таких не находилось, он говорил руками, а Никонова шептала...
В этом настроении не
было места для Никоновой, и недели две он вспоминал о ней лишь мельком, в пустые минуты, а потом, незаметно, выросло
желание видеть ее. Но он не знал, где она живет, и упрекнул себя за то, что не спросил ее об этом.
Самгин уже видел, что пред ним знакомый и неприятный тип чудака-человека. Не верилось, что он слепнет, хотя левый глаз
был мутный и странно дрожал, но можно
было думать, что это делается нарочно, для вящей оригинальности. Отвечая на его вопросы осторожно и сухо, Самгин уступил
желанию сказать что-нибудь неприятное и сказал...
Ночью, в вагоне, следя в сотый раз, как за окном плывут все те же знакомые огни, качаются те же черные деревья, точно подгоняя поезд, он продолжал думать о Никоновой, вспоминая, не
было ли таких минут, когда женщина хотела откровенно рассказать о себе, а он не понял, не заметил ее
желания?
И тревожило
желание вспомнить: когда это
было, отчего?
Самгин
был слишком поглощен собою, для того чтоб обращать внимание на комизм этих заседаний, но все-таки иногда ему думалось, что люди говорят глупости из
желания подшутить друг над другом.
Дальше он не разрешал себе думать, у него
было целомудренное
желание не искать формулы своим надеждам и мечтам.
Понимая, как трагична судьба еврейства в России, он подозревал, что психика еврея должна
быть заражена и обременена чувством органической вражды к русскому,
желанием мести за унижения и страдания.
Она
была очень забавна, ее веселое озорство развлекало Самгина, распахнувшееся кимоно показывало стройные ноги в черных чулках, голубую, коротенькую рубашку, которая почти открывала груди. Все это вызвало у Самгина великодушное
желание поблагодарить Дуняшу, но, когда он привлек ее к себе, она ловко выскользнула из его рук.
Он снова заставил себя вспомнить Марину напористой девицей в желтом джерси и ее глупые слова: «Ношу джерси, потому что терпеть не могу проповедей Толстого». Кутузов называл ее Гуляй-город. И, против
желания своего, Самгин должен
был признать, что в этой женщине
есть какая-то приятно угнетающая, теплая тяжесть.
Она
была насмешлива, не симпатична ему и никогда не возбуждала
желания познакомиться с нею ближе.
Он вовсе не хотел «рассказывать себя», он даже подумал, что и при
желании, пожалуй, не сумел бы сделать это так, чтоб женщина поняла все то, что
было неясно ему. И, прикрывая свое волнение иронической улыбкой, спросил...
Самгин, поправив очки, взглянул на него; такие афоризмы в устах Безбедова возбуждали сомнения в глупости этого человека и усиливали неприязнь к нему. Новости Безбедова он слушал механически, как шум ветра, о них не думалось, как не думается о картинах одного и того же художника, когда их много и они утомляют однообразием красок, техники. Он отметил, что анекдотические новости эти не вызывают
желания оценить их смысл. Это
было несколько странно, но он тотчас нашел объяснение...
Он решил, что это, вероятно, игра воли к власти, выражение
желания кем-то командовать, может
быть, какое-то извращение сладострастия, — игра красивого тела.
«Возможно, даже наверное, она безжалостна к людям и хитрит. Она — человек определенной цели. У нее
есть оправдание: ее сектантство,
желание создать какую-то новую церковь. Но нет ничего, что намекало бы на неискренность ее отношения ко мне. Она бывает груба со мной на словах, но она вообще грубовата».
«Говорит, как деревенская баба…» И вслед за этим почувствовал, что ему необходимо уйти, сейчас же, — последними словами она точно вытеснила, выжала из него все мысли и всякие
желания. Через минуту он торопливо прощался, объяснив свою поспешность тем, что — забыл: у него
есть неотложное дело.