Неточные совпадения
Невеселая свадьба была: шла невеста под венец, что на смертную казнь, бледней полотна в церкви стояла, едва на ногах держалась. Фаворит в дружках был… Опоздал он и вошел в церковь сумрачный. С кем ни пошепчется — у каждого праздничное лицо горестным станет; шепнул словечко новобрачному, и тот насупился. И стала свадьба грустней похорон. И пира свадебного не было:
по скорости гости разъехались, тужа и
горюя, а о чем — не говорит никто. Наутро спознала Москва, — второй император при смерти.
С первого же году стал князь от жены погуливать: ливонские девки у него на стороне жили да мамзель из француженок.
По скорости и в дому завелись барские барыни. И тут никому княгиня не жалобилась, с одной подушкой
горевала.
К вечеру прибыл в стан и Паткуль без носа, разумею, красного, и без горба, разбросанных им по дороге, но, в замену, с планом гуммельсгофских окрестностей и с новыми средствами для мщения. С ним прибыло лицо новое для русских — верный служитель Фриц, а вслед за тем прикатила на своей тележке маркитантша Ильза. Она отлучалась на целые сутки из войска Шереметева для развоза вестей, которые нужно было Паткулю распустить по Лифляндии. Многих в это время заставила она
горевать по себе.
Неточные совпадения
У каждого крестьянина // Душа что туча черная — // Гневна, грозна, — и надо бы // Громам греметь оттудова, // Кровавым лить дождям, // А все вином кончается. // Пошла
по жилам чарочка — // И рассмеялась добрая // Крестьянская душа! // Не
горевать тут надобно, // Гляди кругом — возрадуйся! // Ай парни, ай молодушки, // Умеют погулять! // Повымахали косточки, // Повымотали душеньку, // А удаль молодецкую // Про случай сберегли!..
«Там она теперь, — думал он, глядя за Волгу, — и ни одного слова не оставила мне! Задушевное, сказанное ее грудным шепотом „прощай“ примирило бы меня со всей этой злостью, которую она щедро излила на мою голову! И уехала! ни следа, ни воспоминания!» —
горевал он, склонив голову, идучи
по темной аллее.
Покрытые лоском грачи и вороны, разинув носы, жалобно глядели на проходящих, словно прося их участья; одни воробьи не
горевали и, распуша перышки, еще яростнее прежнего чирикали и дрались
по заборам, дружно взлетали с пыльной дороги, серыми тучами носились над зелеными конопляниками.
Особенно возбуждали его сожаление лежавшие на земле дубы — и действительно: иной бы мельник дорого за них заплатил. Зато десятский Архип сохранял спокойствие невозмутимое и не
горевал нисколько; напротив, он даже не без удовольствия через них перескакивал и кнутиком
по ним постегивал.
О чем она
горюет, о чем?» Иногда она задавала этот вопрос и Ивану Федоровичу, и,
по обыкновению своему, истерически, грозно, с ожиданием немедленного ответа.