Неточные совпадения
Свияга —
та еще лучше куролесит:
подошла к Симбирску, версты полторы до Волги остается, — нет, повернула-таки в сторону и пошла с Волгой рядом: Волга на полдень, она на полночь, и верст триста реки друг дружке навстречу текут, а слиться не могут.
Кудьма,
та совсем
к Оке
подошла, только бы влиться в нее, так нет, вильнула в сторону да верст за сотню оттуда в Волгу ушла.
Дома совсем не
то: в немногих купеческих семействах уездного городка ни одной девушки не было, чтобы
подходила она
к Дуне по возрасту, из женщин редкие даже грамоте знали; дворянские дома были для Дуни недоступны — в
то время не только дворяне еще, приказный даже люд, уездные чиновники, смотрели свысока на купцов и никак не хотели равнять себя даже с
теми, у кого оборотов бывало на сотни тысяч.
Шумит, бежит пароход,
то и дело меняются виды: высятся крутые горы,
то покрытые темно-зеленым орешником,
то обнаженные и прорезанные глубокими и далеко уходящими врáгами. Река извивается, и с каждым изгибом ее горы
то подходят к воде и стоят над ней красно-бурыми стенами,
то удаляются от реки, и от их подошвы широко и привольно раскидываются ярко-зеленые сочные покосы поемных лугов. Там и сям на венце гор чернеют ряды высоких бревенчатых изб, белеют сельские церкви, виднеются помещичьи усадьбы.
Сидор встал и
подошел к приказчику.
Тот сказал ему...
А
та пристань, окроме весны, всегда мелководна, летом лишь мелким судам
к ней
подходить неопасно, дощаник да ослянка еще могут стоять в ней с грехом пополам, а другая посудина как раз на мель сядет.
А когда Дмитрий Петрович, перед
тем как ехать на почту,
подошел к ней и взглянул на нее так ясно и радостно, Наташа поняла его, пуще прежнего зарделась она, и лучезарные очи ее ослепили не вспомнившего себя от восторга Веденеева.
К Наташе
подошел. Как стрелой пронзило его сердце, когда прикоснулся он
к нежной, стройной руке ее. Опустила глаза Наташа и замлела вся… Вздохнула Татьяна Андревна, глядя на них… А Наташа?.. Не забыть ей
той минуты до бела савана, не забыть ее до гробовой доски!..
— Дела, матушка, дела
подошли такие, что никак было невозможно по скорости опять
к вам приехать, — сказал Петр Степаныч. — Ездил в Москву, ездил в Питер, у Макарья без малого две недели жил… А не остановился я у вас для
того, чтобы на вас же лишней беды не накликать. Ну как наедет
тот генерал из Питера да найдет меня у вас?.. Пойдут спросы да расспросы, кто, да откуда, да зачем в женской обители проживаешь… И вам бы из-за меня неприятность вышла… Потому и пристал в сиротском дому.
— Марье Ивановне наше наиглубочайшее! — входя в комнату, весело молвил Марко Данилыч. — А я сегодня, матушка, на радостях: останную рыбку, целых две баржи, продал и цену взял порядочную. Теперь еще бы полбаржи спустить с рук, совсем бы отделался и домой бы сейчас. У меня же там стройка
к концу
подходит… избы для работников ставлю, хозяйский глаз тут нужен беспременно. За всем самому надо присмотреть, а
то народец-от у нас теплый. Чуть чего недоглядел, мигом растащут.
Подходя к дому, Абрам поблагодарил тетку Арину за квас и беспокойство, сказал было, что парнишка его ношу в избу
к нему внесет, но Арина и слушать
того не захотела.
Подошел Марко Данилыч
к тем совопросникам, что с жаром, увлеченьем вели спор от Писания. Из них молодой поповцем оказался, а пожилой был по спасову согласию и держался толка дрождников, что пекут хлебы на квасной гуще, почитая хмелевые дрожди за греховную скверну.
— Не пойдут, — отвечала Варвара Петровна. — Матери у нее нет, только отец. Сама-то я его не знаю, а сестрица Марьюшка довольно знает — прежде он был ихним алымовским крепостным. Старовер. Да это бы ничего — мало ль староверов на праведном пути пребывает, — человек-от не такой, чтобы
к Божьим людям
подходил. Ему Бог — карман, вера в наживе. Стропотен и
к тому же и лют. Страхом и бичом подвластными правит. И ни
к кому, опричь дочери, любви нет у него.
— Здесь сионская горница, — сказала Марья Ивановна. — Такая же, в какой некогда собраны были апостолы, когда сошел на них дух святый. И здесь увидишь
то же самое. Смотри, — продолжала она,
подходя с Дуней
к картине «Излияние благодати».
Все встали и расселись по стульям, один блаженный все еще бился в припадке на диванчике. Едва переступая, покачиваясь, медленно
подошла Катенька
к Николаю Александрычу, и
тот, хоть и кормщик, стал пред нею на колени. Стала Катенька ему «пророчество» выпевать...
Пошла после
того от одного
к другому и каждому судьбу прорекала. Кого обличала, кого ублажала, кому семигранные венцы в раю обещала, кому о мирской суете вспоминать запрещала. «Милосердные и любовно все покрывающие обетования» — больше говорила она.
Подошла к лежавшему еще юроду и такое слово ему молвила...
К Марье Ивановне
подошла, хоть
та и сидела одаль от круга Божьих людей. Встала Марья Ивановна, перекрестилась обеими руками, поклонилась в землю и осталась на коленях. Затрубила пророчица в трубу живогласную...
И стали ее ублажать. Варвара Петровна первая
подошла к ней и поцеловала. Смутилась, оторопела бедная девушка. Еще немного дней прошло с
той поры, как, угнетенная непосильной работой в доме названого дяди, она с утра до ночи терпела попреки да побои ото всех домашних, а тут сама барыня, такая важная, такая знатная, целует и милует ее. А за Варварой Петровной и другие — Варенька, Марья Ивановна, Катенька ее целовали.
— Да, — примолвила Аграфена Петровна. — Вот хоть и меня,
к примеру, взять. По десятому годочку осталась я после батюшки с матушкой. Оба в один день от холеры в больнице померли, и осталась я в незнакомом городу одна-одинешенька. Сижу да плачу у больничных ворот.
Подходит тятенька Патап Максимыч. Взял меня, вспоил, вскормил, воспитал наравне с родными дочерьми и, мало
того, что сохранил родительское мое именье, а выдавши замуж меня, такое же приданое пожаловал, какое и дочерям было сготовлено…
Знакомым ходом прошел он
к Марку Данилычу.
Тот спал, но пришлый
подошел к нему, взял за здоровую руку и сказал вполголоса...
Корней улучил время, когда Патап Максимыч
подошел к окну, и хотел было наутек, но Дарья Сергевна, услыхав шум и увидев выходящего из спальня Корнея, смекнула, что творится недоброе, и в чем была, в
том и побежала за людьми в кухню.
В
то время как рубили капусту,
подошел двадцатый день по смерти Марка Данилыча, и
к Дуне приехал Патап Максимыч с Аграфеной Петровной и с детьми ее.
К тому ж и он уж человек не молодой, и
к нему старость
подошла.
В
то время не один по одному, как водится, а гурьбой ввалило в избу с дюжину молодых парней. Маленько запоздали они — были на гулянке. В пустобояровском кабаке маленько загуляли, а угощал Илюшка, угождавший Лизавете так, что никто другой и
подходить к ней не смел.
И пошли Илья да Миней с ломами
к палатке. Окольным путем шли они вкруг деревни. Перелезли через забор в усад Патапа Максимыча,
подошли к палатке, слегка постукали по стенам ее ломами и, выбрав более других способное для пролома место, принялись за работу. Асаф между
тем тихо похаживал по деревне, прислушиваясь ко всякому шороху.
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в
то же время говорит про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который
подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Люлюков. Имею честь поздравить, Анна Андреевна! (
Подходит к ручке и потом, обратившись
к зрителям, щелкает языком с видом удальства.)Марья Антоновна! Имею честь поздравить. (
Подходит к ее ручке и обращается
к зрителям с
тем же удальством.)
Замолкла Тимофеевна. // Конечно, наши странники // Не пропустили случая // За здравье губернаторши // По чарке осушить. // И видя, что хозяюшка // Ко стогу приклонилася, //
К ней
подошли гуськом: // «Что ж дальше?» // — Сами знаете: // Ославили счастливицей, // Прозвали губернаторшей // Матрену с
той поры… // Что дальше? Домом правлю я, // Ращу детей… На радость ли? // Вам тоже надо знать. // Пять сыновей! Крестьянские // Порядки нескончаемы, — // Уж взяли одного!
Утром помощник градоначальника, сажая капусту, видел, как обыватели вновь поздравляли друг друга, лобызались и проливали слезы. Некоторые из них до
того осмелились, что даже
подходили к нему, хлопали по плечу и в шутку называли свинопасом. Всех этих смельчаков помощник градоначальника, конечно, тогда же записал на бумажку.
В
то время как он
подходил к ней, красивые глаза его особенно нежно заблестели, и с чуть-заметною счастливою и скромно-торжествующею улыбкой (так показалось Левину), почтительно и осторожно наклонясь над нею, он протянул ей свою небольшую, но широкую руку.