Неточные совпадения
Издревле
та сторона была крыта лесами дремучими, сидели в них мордва, черемиса, булгары, буртасы и другие язы́ки чужеродные; лет за пятьсот и поболе
того русские люди стали селиться в
той стороне. Константин Васильевич, великий князь Суздальский, в половине XIV века перенес свой стол из Суздаля в Нижний Новгород,
назвал из чужих княжений русских людей и расселил их по Волге, по Оке и по Кудьме. Так летопись говорит, а народные преданья вот что сказывают...
Рада была Дуня подаркам, с самодовольством
называла она себя «отроковицей» — значит, стала теперь большая — и нежно ластилась
то к отцу,
то к Дарье Сергевне.
Называла по именам дома богатых раскольников, где от
того либо другого рода воспитания вышли дочери такие, что не приведи Господи: одни Бога забыли, стали пристрастны к нововводным обычаям, грубы и непочтительны к родителям, покинули стыд и совесть, ударились в такие дела, что нелеть и глаголати… другие, что у мастериц обучались, все, сколько ни знала их Макрина, одна другой глупее вышли, все как есть дуры дурами — ни встать, ни сесть не умеют, а чтоб с хорошими людьми беседу вести, про
то и думать нечего.
За столом Меркулов, по приказу Татьяны Андревны,
называл ее тетушкой,
назвал было Зиновья Алексеича по имени и отчеству, так и
тот на него вскинулся...
И остался племянник у дяди до по́лночи, говорил с ним о делах своих и намереньях, разговорился и с сестрицами, хоть ни
той, ни другой ни «ты» сказать, ни «сестрицей»
назвать не осмелился. И хотелось бы и бояться бы, кажется, нечего, да
тех слов не может он вымолвить; язык-от ровно за порогом оставил.
— По имени не
называли, потому что не знали, а безыменно вдоволь честили и
того вам сулили, что ежели б на самую малость сталось по ихним речам, сидеть бы вам теперь на самом дне кромешной
тьмы… Всем тогда от них доставалось, и я не ушел, зачем, видишь, я у себя в дому моложан приютил. А я им, шмотницам, на
то: «Деньги плачены были за
то, а от вас я сроду пятака не видывал… Дело торговое…» Унялись, перестали ругаться.
Расспрашивала, какие книги Дуня читает, и, когда
та называла их, одни хвалила, о других говорила, что читать их не следует, чтобы не вредить внутренней своей чистоте.
— Люди богохульно зовут эту греховную страсть именем
того блаженства, выше и святее которого нет ничего ни на земле, ни в небесах. Пагубную страсть, порождаемую врагом Божиим,
называют они священным именем — любовь.
— Нет, мой друг, не там, а здесь, на этом свете, где мы теперь живем с вами, — сказала Марья Ивановна. — Надо умереть и воскреснуть раньше гроба и зарывания в землю, раньше
того, что люди обыкновенно
называют смертью… Но это вам трудно пока объяснить — не поймете…
Воротясь в Сосновку, тщетный искатель истины по-прежнему стал называться Герасимом Силиным Чубаловым, а до
того, меняя имена при каждом новом перекрещиванье, бывал он и Никифором, и Прокопием, и Савельем, и Никитою, Иринархом и Мефодием. Оттого прежние друзья единоверные, теперь возненавидевшие его за отступничество,
называли его «десятиверным» да «семиименным». До Сосновки об этом слухов не дошло.
Глядя на его тонкого сунка черный кафтан и на пуховую шляпу, а пуще всего посматривая на возá, мелким бесом они рассыпались перед Чубаловым,
называя бывшего Гараньку
то Герасимом Силычем,
то «почтенным»,
то даже «вашим степенством».
— То-то, смотри, — молвила Варенька. — Не только не
называй его, даже в мыслях не держи скверных имен его. Не
то станет он в твоей душе сеять соблазны. Возбудит подозренье и недоверие… Будешь тогда навеки лишена ангельских лобзаний.
А прежде всего попрошу я вас — не глядите на меня как на попа, да к
тому ж, как
называете нас, «никонианского».
А письмо-то писано было года полтора перед
тем. Дуня
называла в нем Аграфену Петровну самым дорогим, самым сердечным другом своим и говорила, что, кроме ее, нет у нее никого близкого.
— Ах, ничего ты не знаешь, моя сердечная… И
того не знаешь, что за зверь такой эта Марья Ивановна. Все от нее сталось. Она и в ихнюю веру меня заманила!.. Она и к Денисову заманила!.. — вскликнула Дуня, стыдливо закрыв руками разгоревшееся лицо. — Все она, все она… На всю жизнь нанесла мне горя и печали! Ох, если б ты знала, Груня, что за богопротивная вера у этих Божьих людей, как они себя
называют! Какие они Божьи люди?.. Сатаны порожденья.
— На одну минутку, — не помня себя от восторга, вскликнул Самоквасов и вынул из кармана дорогое кольцо. — Так как вас, Авдотья Марковна, Аграфена Петровна сейчас
назвала моей невестой и как сам я теперь вас за невесту свою почитаю,
то нижайше прошу принять этот подарочек.
Он молился о всех благодетелях своих (так он
называл тех, которые принимали его), в том числе о матушке, о нас, молился о себе, просил, чтобы бог простил ему его тяжкие грехи, твердил: «Боже, прости врагам моим!» — кряхтя поднимался и, повторяя еще и еще те же слова, припадал к земле и опять поднимался, несмотря на тяжесть вериг, которые издавали сухой резкий звук, ударяясь о землю.
Неточные совпадения
Хлестаков, молодой человек лет двадцати трех, тоненький, худенький; несколько приглуповат и, как говорят, без царя в голове, — один из
тех людей, которых в канцеляриях
называют пустейшими. Говорит и действует без всякого соображения. Он не в состоянии остановить постоянного внимания на какой-нибудь мысли. Речь его отрывиста, и слова вылетают из уст его совершенно неожиданно. Чем более исполняющий эту роль покажет чистосердечия и простоты,
тем более он выиграет. Одет по моде.
Городничий. Да я так только заметил вам. Насчет же внутреннего распоряжения и
того, что
называет в письме Андрей Иванович грешками, я ничего не могу сказать. Да и странно говорить: нет человека, который бы за собою не имел каких-нибудь грехов. Это уже так самим богом устроено, и волтерианцы напрасно против этого говорят.
Городничий (запальчиво).Как ни се ни
то? Как вы смеете
назвать его ни
тем ни сем, да еще и черт знает чем? Я вас под арест…
К дьячку с семинаристами // Пристали: «Пой „Веселую“!» // Запели молодцы. // (
Ту песню — не народную — // Впервые спел сын Трифона, // Григорий, вахлакам, // И с «Положенья» царского, // С народа крепи снявшего, // Она по пьяным праздникам // Как плясовая пелася // Попами и дворовыми, — // Вахлак ее не пел, // А, слушая, притопывал, // Присвистывал; «Веселою» // Не в шутку
называл.)
«Скажи, служивый, рано ли // Начальник просыпается?» // — Не знаю. Ты иди! // Нам говорить не велено! — // (Дала ему двугривенный). // На
то у губернатора // Особый есть швейцар. — // «А где он? как
назвать его?» // — Макаром Федосеичем… // На лестницу поди! — // Пошла, да двери заперты. // Присела я, задумалась, // Уж начало светать. // Пришел фонарщик с лестницей, // Два тусклые фонарика // На площади задул.