Неточные совпадения
Хаживали сергачи со своими питомцами куда глаза
глядят, ходили вдоль и поперек
по русской земле, заходили и в Немечину на Липецкую ярмарку.
В каждом заводе
по господскому дому поставил, и каждый дом дворцом
глядел.
Грустил
по брате Марко Данилыч; грустила и его молодая жена Олена Петровна, тяжело ей было
глядеть на подругу, что, не видав брачного венца, овдовела.
С Дуней на руках в другую горницу перешел Марко Данилыч. Окна раскрыты, яркое майское солнце горит в поднебесье, отрадное тепло
по земле разливая; заливаются в лазурной высоте жаворонки, а в тенистом саду поет соловей — все
глядит весело, празднично… Девочка радостно хохочет, подпрыгивая на отцовских руках и взмахивая пухленькими ручками.
Сумрачно
глядел Марко Данилыч, молчал и, глубоко вздыхая, гладил
по головке ненаглядную дочку.
Робко вступает Дуня на палубу, дрожащей поступью идет за отцом в уютную каюту, садится у окна,
глядит на маленький свой городок, что причудливо раскинулся
по берегу, полугорьям и на верху высокой кручи…
— Вестимо, не тому, Василий Фадеич, — почесывая в затылках, отвечали бурлаки. — Твои слова шли к добру, учил ты нас по-хорошему. А мы-то, гляди-ка, чего сдуру-то наделали… Гля-кась, како дело вышло!.. Что теперича нам за это будет? Ты, Василий Фадеич, человек знающий, все законы произошел, скажи, Христа ради, что нам за это будет?
— Розно толкуют-с, — перебирая пальцами и
глядя в сторону, ответил Фадеев. — На орошинских баржáх был намедни разговор, что тюленю надо быть рубля на два, а
по другим караванам толкуют, что будет два с гривной, даже двух рублей с четвертаком ожидают. Дело закрытое-с…
— Ох уж эти мне затеи! — говорила она. — Ох уж эти выдумщики! Статочно ль дело
по ночам в лодке кататься! Теперь и в поле-то опасно, для того что росистые ночи пошли, а они вдруг на воду… Разум-от где?.. Не диви молодым, пожилые-то что? Вода ведь теперь холодна, давно уж олень копытом в ней ступил. Долго ль себя остудить да нажить лихоманку. Гляди-ка, какая стала — в лице ни кровинки. Самовар поскорее поставлю, липового цвету заварю. Напейся на ночь-то.
Молча слушает Илья Авксентьич жалобы и плач черноризиц на бедность и нужды, что их впереди ожидают, но равнодушно
глядит на слезные токи, что обильно текут
по бледным ланитам скорбных матерей.
— Все тебя поминала, — тихим, чуть слышным голосом говорила Дуня. — Сначала боязно было, стыдно, ни минуты покоя не знала. Что ни делаю, что ни вздумаю, а все одно да одно на уме. Тяжело мне было, Грунюшка, так тяжело, что, кажется, смерть бы легче принять.
По реке мы катались, с косной. С нами был… Добрый такой… правдивый… И так он
глядел на меня и таким голосом говорил со мной, что меня то в жар, то в озноб.
— Что ж это ты? Побывай у них… Девицы хорошие, любят тебя, — молвил Марко Данилыч, по-прежнему
глядя на улицу. — А то с одной Аграфеной Петровной хороводишься… Только у тебя и света в окошке… Так, ласточка ты моя, делать не годится.
Гляди-ка,
гляди, высыпал полк сатанин, расселись
по стульям на помосте скверные еретицы, целая дюжина никак.
Глянь-ка, последние остались — даже и еретицы-то спать захотели, разбрелись
по своим мурьям.
— Врать, что ли, я стану тебе?.. Вчера начались продажи малыми партиями. Седов продал тысячи полторы, Сусалин тысячу. Брали
по два
по шести гривен, сроки двенадцать месяцев, уплата на предбудущей Макарьевской… За наличные — гривна скидки. Только мало наличных-то предвидится… Разве Орошин вздумает скупать. Только ежели с ним захочешь дело вести, так
гляди в оба, а ухо держи востро.
На другой день вечером у Дорониных
по уголкам две парочки сидели: два жениха, две невесты. А третья пара, Зиновий Алексеич с Татьяной Андревной,
глядя на них, не нарадовались.
— У них, слышь, тут приключенья разные были? — сказал Самоквасов, по-прежнему
глядя в окошко.
Повидавшись с матушкой Таисеей, воротился на квартиру,
гляжу — письмо меня ждет, прочитал, вижу, то дело,
по коему у Макарья я проживал, отложено.
— А я тебе от скуки-то гостинца привез, — молвил Марко Данилыч, указывая на короб. —
Гляди, что книг-то, — нáдолго станет тебе. Больше сотни.
По случаю купил.
И с тех пор и дни и ночи стала Дуня просиживать над мистическими книгами.
По совету Марьи Ивановны, она читала их
по нескольку раз и вдумывалась в каждое слово… Показалось ей наконец, будто она понимает любезные книги, и тогда совсем погрузилась в них. Мало кто от нее с тех пор и речей слыхал. Марко Данилыч,
глядя на Дуню, стал крепко задумываться.
Правеж чернобылью порос, от бани следов не осталось, после Нифонтова пожара Миршень давно обстроилась и потом еще не один раз после пожаров перестраивалась, но до сих пор кто из церкви ни пойдет, кто с базару ни посмотрит, кто ни
глянет из ворот, у всякого что бельмы на глазах за речкой Орехово поле, под селом Рязановы пожни, а
по краю небосклона Тимохин бор.
Разгорелась потеха, рассыпались бойцы
по лугу, а красные девицы, ровно спугнутая лебединая стая, без оглядки понеслись под угорье — там старики, люди пожилые, молодицы и малолетки, стоя гурьбами, на бой
глядят.
— Кажется, немножко понимаю, а впрочем, там много, что мне не
по уму, — с простодушной, детской откровенностью и милой простотой отвечала Дуня, восторженно
глядя на Марью Ивановну и горячо целуя ее руку. — И в других книжках тоже не всякое слово могу понимать… Неученая ведь я!.. А уж как рада я вам, Марья Ивановна!.. Вы ученая, умная — теперь вы мне все растолкуете.
— Кто же ее неволит? — с ясной улыбкой ответил Марко Данилыч. — Сказано ей: кто придется
по сердцу, за того и выходи, наперед только со мной посоветуйся, отец зла детищу не пожелает, а молоденький умок старым умом крепится. Бывали у нас и женишки, сударыня, люди все хорошие, с достатками. Так нет — и
глядеть ни на кого не хочет.
По-настоящему, человеку-то Божьему не след бы и
глядеть на видимый мир.
— Хоть бы водицы испил, — молвил игумен. — Слушать даже болезненно. Поди к келейнику — он даст тебе напиться. Да как стакан-то в руки возьмешь, приподними его, да,
глядя на донышко, трижды
по трижды прочти: «Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его». Помогает. Пользительно.
Василий Борисыч тут же был. Не
по нраву ему были слова тестевы, но ведь он из его рук
глядел, а потому, не разводя лишних слов, вздохнул и только промолвил вполголоса...
— Довольно знаю, — сказал Чубалов. — Недобрый человек, разбойником так и
глядит, недаром в народе Прожженным его прозвали. Признаться, я всегда дивился, как это Марко Данилыч, при его уме, такого человека в приближенье держит. Знаю я про иные дела Корнеевы — давно
по нем тюрьма тоскует.
—
По глазам вижу, что радехонька. Меня не проведешь, — улыбаясь и пристально
глядя на Дуню, сказала Аграфена Петровна.
Того и
гляди пороша помешает ихней затее,
по первому снежку увидят следы, придется от палатки лесом утекать, а лесом столько добра на себе не сволочешь, сколько можно его
по дороге стащить.
— Так вот, надо мне послать тебя в Красну Рамень, на мельницы, — молвил Патап Максимыч. — Возьми ты его с собой, только, чур,
глядеть за ним в оба, да чтобы не балбесничал, а занимался делом, какое ему поручишь. Да чтобы мамошек там не заводил — не в меру до них он охоч. Хоть и плохонький, взглянуть, кажется бы, не на что, а такой ходок
по части женского пола, что другого такого не вдруг сыскать.
Неточные совпадения
Гаврило Афанасьевич // Из тарантаса выпрыгнул, // К крестьянам подошел: // Как лекарь, руку каждому // Пощупал, в лица
глянул им, // Схватился за бока // И покатился со смеху… // «Ха-ха! ха-ха! ха-ха! ха-ха!» // Здоровый смех помещичий //
По утреннему воздуху // Раскатываться стал…
Придет,
глядит начальником // (Горда свинья: чесалася // О барское крыльцо!), // Кричит: «Приказ
по вотчине!» // Ну, слушаем приказ: // «Докладывал я барину, // Что у вдовы Терентьевны // Избенка развалилася, // Что баба побирается // Христовым подаянием, // Так барин приказал:
Дворовый, что у барина // Стоял за стулом с веткою, // Вдруг всхлипнул! Слезы катятся //
По старому лицу. // «Помолимся же Господу // За долголетье барина!» — // Сказал холуй чувствительный // И стал креститься дряхлою, // Дрожащею рукой. // Гвардейцы черноусые // Кисленько как-то
глянули // На верного слугу; // Однако — делать нечего! — // Фуражки сняли, крестятся. // Перекрестились барыни. // Перекрестилась нянюшка, // Перекрестился Клим…
С ребятами, с дево́чками // Сдружился, бродит
по лесу… // Недаром он бродил! // «Коли платить не можете, // Работайте!» — А в чем твоя // Работа? — «Окопать // Канавками желательно // Болото…» Окопали мы… // «Теперь рубите лес…» // — Ну, хорошо! — Рубили мы, // А немчура показывал, // Где надобно рубить. //
Глядим: выходит просека! // Как просеку прочистили, // К болоту поперечины // Велел
по ней возить. // Ну, словом: спохватились мы, // Как уж дорогу сделали, // Что немец нас поймал!
С ним случай был: картиночек // Он сыну накупил, // Развешал их
по стеночкам // И сам не меньше мальчика // Любил на них
глядеть.