Неточные совпадения
И Фекла покорно пошла в заднюю, где была у них небольшая моленна. Взявши в руку лестовку,
стала за налой.
Читая канон Богородице, хотелось ей забыть новое, самое тяжкое изо всех постигших ее, горе.
Манефа, напившись чайку с изюмом, — была великая постница, сахар почитала скоромным и сроду не употребляла его, — отправилась в свою комнату и там
стала расспрашивать Евпраксию о порядках в братнином доме: усердно ли Богу молятся, сторого ли посты соблюдают, по скольку кафизм в день она
прочитывает; каждый ли праздник службу правят, приходят ли на службу сторонние, а затем свела речь на то, что у них в скиту большое расстройство идет из-за епископа Софрония, а другие считают новых архиереев обли́ванцами и слышать про них не хотят.
И принимается девка за «душеспа́сенье»: в скит пойдет, либо выпросит у отца кельенку поставить на задворице, и в ней, надев черный сарафан и покрыв черным платком голову, в знак отреченья от мира,
станет за псалтырь заказные сорокоусты
читать да деревенских мальчишек грамоте обучать, — тем и кормится.
Мать Таифа, с трудом разбирая скоропись, медленно
стала читать...
Надев на нос очки в медной оправе, казначея
стала читать...
Проводя игуменью, все
стали вокруг столов. Казначея мать Таифа, как старейшая, заняла место настоятельницы. Подали в чашках кушанье, Таифа ударила в кандию,
прочитали молитву перед трапезой, сели и
стали обедать в строгом молчании. Только один резкий голос канонницы, нараспев читавшей житие преподобного Ефрема Сирина, уныло раздавался в келарне.
На Страстной
стали Страсти
читать, на Пасхе Златоуста.
— Не знаешь разве, что слóва об Евстафии не то что при чужих, при своих
читать не подобает?.. Сколько раз говорила я тебе, каких
статей на трапезе не
читать? — началила Манефа Аркадию.
«Ответ надо писать», — подумала она и, взявши письмо,
стала читать… Не понимает ничего.
Вошла Никитишна. В одной руке несла стакан с водой, в другой кацею с жаром и ладаном. Стакан поставила на раскрытое окно, было бы в чем ополоснуться душе, как полетит она на небо… Кацеéю трижды покадила Никитишна пóсолонь перед иконами, потом над головой Насти. Вошла с книгой канонница Евпраксея и,
став у икон, вполголоса
стала читать «канон на исход души».
— «И рече преподобный Памва ученику своему, — нараспев
стала Таифа
читать, — се убо глаголю, чадо, яко приидут дние, внегда расказят иноцы книги, загладят отеческая жития и преподобных мужей предания, пишущие тропари́ и еллинская писания. Сего ради отцы реша: «Не пишите доброю грамотою, в пустыне живущие, словес на кожаных хартиях, хочет бо последний род загладити жития святых отец и писати по своему хотению».
Да так оно на лад пошло, что через год какой-нибудь
стал Морковкин что ни на есть первым учеником: без запинки
читает, пишет, ровно бисер нижет, на счетах кладет и на бумаге всякие числа высчитывает — одно слово,
стал с неба звезды хватать.
Настал час воли писаря, допустили Алексея в присутствие. Перед тем как позвать его, Морковкин встал с кресел и, оборотясь спиной к дверям,
стал читать предписания удельного начальства, в рамках за стеклом по стенам развешанные. Не оглядываясь на Алексея, писарь сердито спросил...
— На самоё бы надо взглянуть, да ходу мне в вашу обитель нет… Ну — не беда: дам я тебе корешков да травок, зашей ты их в какую ни на есть одежу Марьи Гавриловны, да чтоб она про то не знала, не ведала… Всего бы лучше в рубаху да поближе к вороту… А
станешь те травы вшивать, сорок раз «Богородицу»
читай. Без того не будет пользы… Ну вот и пришли…
Вынула знахарка косарь из пестера и, обратясь на рдеющий зарею восток, велела Тане
стать рядом с собою… Положила не взошедшему еще солнцу три поклона великие да четыре поклона малые и
стала одну за другой молитвы
читать… Слушает Таня — молитвы все знакомые, церковные: «Достойно», «Верую», «Богородица», «Помилуй мя, Боже». А
прочитав те молитвы, подняла знахарка глаза к небу и вполголоса особым напевом
стала иную молитву творить… Такой молитвы Таня не слыхивала. То была «вещба» — тайное, крепкое слово.
И, встав, поклонилась трижды на восток… И со словами: «Господи, благослови» —
стала косарем копать коренья и класть их в лычный пестер. И, принимаясь за рытье каждого корня, «Господи, благослови» говорила, а копая — «Богородицу»
читала.
Там обведут нас пóсолонь, Исайю петь не
станут, чашу растопчешь, молитвы поп
прочитает те ж самые, что и в часовне [У старообрядцев и единоверцев при совершении брака вокруг налоя ходят по солнцу.
И
стали боголюбивые старцы и пречестные матери во дни, старым празднествам уреченные, являться на Светлый Яр с книгами, с крестами, с иконами…
Стали на берегах озера
читать псалтырь и петь каноны, составили Китежский «Летописец» и
стали читать его народу, приходившему справлять Ярилины праздники. И на тех келейных сходбищах иные огни затеплились — в ночь на день Аграфены Купальницы
стали подвешивать к дубам лампады, лепить восковые свечи, по сучьям иконы развешивать…
Возвысив голос, громко и протяжней прежнего
стал читать старик...
— А ты, раба Христова, послушай, что
прочитаю, тогда и узнаешь, какими способами невидимый град Китеж возможно узрети… — молвил старик и, вынув из-за пазухи ветхую тетрадку,
стал читать по ней...
И другие
стали просить грамотея
прочитать китежскую грамотку про житье-бытье блаженных святых.
Стали пропавшего за упокой поминать,
стала молода жена по муже псалтырь
читать…
Все привстали, молчат, благоговейно на нее смотрят… По малом молчанье
стал грамотей
читать велегласно...
Стала мать Таисея
читать...
Не принимая письма, встала Манефа перед иконами и со всеми бывшими в келье
стала творить семипоклонный нача́л за упокой новопреставленной рабы Божией девицы Евдокии. И когда кончила обряд, взяла у Семена Петровича письмо,
прочитала его, переглядела на свет вложенные деньги и, кивнув головой саратовскому приказчику, молвила.
Стал читать, в глазах зарябило, екнуло сердце; сам управляющий пишет: часу не медля, спешно бы ехал он в город, а зачем — ни полслова…
И, вынув записку,
стала читать...
Неточные совпадения
Трудись! Кому вы вздумали //
Читать такую проповедь! // Я не крестьянин-лапотник — // Я Божиею милостью // Российский дворянин! // Россия — не неметчина, // Нам чувства деликатные, // Нам гордость внушена! // Сословья благородные // У нас труду не учатся. // У нас чиновник плохонький, // И тот полов не выметет, // Не
станет печь топить… // Скажу я вам, не хвастая, // Живу почти безвыездно // В деревне сорок лет, // А от ржаного колоса // Не отличу ячменного. // А мне поют: «Трудись!»
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю твоей книжки, однако
читай ее,
читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не
станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось
читать из них все то, что переведено по-русски. Они, правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Читая эти письма, Грустилов приходил в необычайное волнение. С одной стороны, природная склонность к апатии, с другой, страх чертей — все это производило в его голове какой-то неслыханный сумбур, среди которого он путался в самых противоречивых предположениях и мероприятиях. Одно казалось ясным: что он тогда только будет благополучен, когда глуповцы поголовно
станут ходить ко всенощной и когда инспектором-наблюдателем всех глуповских училищ будет назначен Парамоша.
Тут сначала
читали критические
статьи г. Н. Страхова, но так как они глупы, то скоро переходили к другим занятиям.
Вронский взглянул на них, нахмурился и, как будто не заметив их, косясь на книгу,
стал есть и
читать вместе.