Годы идут, Карпушка учится да учится. Однажды песоченский удельный голова (не Михайло Васильевич, а другой, что до него в головах сидел), воротясь из города, так говорил на волостном сходе, при всем
честном народе...
И сгорит со стыда Степанида Марковна, обзовет недобрым словом бесстыжего, а тому, что с гуся вода: стоит ухмыляется да при всем
честном народе еще брякнет, пожалуй, во все горло: «Сам своими глазами видел — хошь образ со стены!..
— Известно как, — ответил Василий Борисыч. — Червончики да карбованцы и в Неметчине свое дело делают. Вы думаете, в чужих-то краях взяток не берут? Почище наших лупят… Да… Только слава одна, что немцы
честный народ, а по правде сказать, хуже наших становых… Право слово… Перед Богом — не лгу.
— Вы полагаете, что я этого не знаю. Слухом, батюшка, земля полнится. Я с диву дался, узнавши это. Вчера их мужики только отколотили при всем
честном народе, а они опять с ними заигрывают.
—
Честной народ, которые — в карты играют! В стуколку, в три листика, в ремешок, эй! Утешное дело — карта, сидя можно деньги взять, купеческое занятие…
Неточные совпадения
— Мыслители же у нас — вроде одной барышни: ей, за крестным ходом, на ногу наступили, так она — в истерику: ах, какое безобразие! Так же вот и прославленный сочинитель Андреев, Леонид:
народ русский к Тихому океану стремится вылезти, а сочинитель этот кричит на весь мир
честной — ах, офицеру ноги оторвало!..
Заслуженно ненавидя власть царя,
честные люди заочно, с великой искренностью полюбили «
народ» и пошли воскрешать, спасать его.
Веселое гулянье! Сердцу радость // Глядеть на вас. Играйте, веселитесь, // Заботы прочь гоните: для заботы // Своя пора.
Народ великодушный // Во всем велик, — мешать с бездельем дело // Не станет он; трудиться, так трудиться, // Плясать и петь, так вдоволь, до упаду. // Взглянув на вас разумным оком, скажешь, // Что вы
народ честной и добрый; ибо // Лишь добрые и
честные способны // Так громко петь и так плясать отважно. // Спасибо вам на песнях и на пляске! // Уж тешиться, так тешиться!
В то самое время, как Гарибальди называл Маццини своим «другом и учителем», называл его тем ранним, бдящим сеятелем, который одиноко стоял на поле, когда все спало около него, и, указывая просыпавшимся путь, указал его тому рвавшемуся на бой за родину молодому воину, из которого вышел вождь
народа итальянского; в то время, как, окруженный друзьями, он смотрел на плакавшего бедняка-изгнанника, повторявшего свое «ныне отпущаеши», и сам чуть не плакал — в то время, когда он поверял нам свой тайный ужас перед будущим, какие-то заговорщики решили отделаться, во что б ни стало, от неловкого гостя и, несмотря на то, что в заговоре участвовали люди, состарившиеся в дипломациях и интригах, поседевшие и падшие на ноги в каверзах и лицемерии, они сыграли свою игру вовсе не хуже
честного лавочника, продающего на свое
честное слово смородинную ваксу за Old Port.
Всякий
народ тут: чиновные и нечиновные, больные и здоровые, канальи и
честные люди, бонапартисты и простые, застенчивые люди, которые никак не могут прийти в себя от изумления, какое горькое волшебство привело их в соприкосновение со всем этим людом, которого они не искали и незнание которого составляло одну из счастливейших привилегий их существования.