Неточные совпадения
— Что моя жизнь! — желчно смеясь, ответила Фленушка. — Известно какая! Тоска и больше ничего; встанешь, чайку попьешь — за
часы пойдешь, пообедаешь — потом к правильным канонам, к вечерне. Ну, вечерком, известно, на супрядки сбегаешь; придешь домой, матушка, как водится, началить зачнет, зачем, дескать, на супрядки
ходила; ну, до ужина дело-то так и проволочишь. Поужинаешь и на боковую. И слава те, Христе, что день
прошел.
— Слушай, Аксинья, — говорил хозяйке своей Патап Максимыч, — с самой той поры, как взяли мы Груню в дочери, Господь, видимо, благословляет нас. Сиротка к нам в дом счастье принесла, и я так в мыслях держу: что ни подал нам Бог, — за нее, за голубку, все подал. Смотри ж у меня, — не ровен
час, все под Богом
ходим, — коли вдруг пошлет мне Господь смертный
час, и не успею я насчет Груни распоряженья сделать, ты без меня ее не обидь.
Без малого
час времени
прошел, а путники все еще сидели в осаде.
— Да вон у товарища моего матка какая-то есть… Шут ее знает!.. — досадливо отозвался Патап Максимыч, указывая на Стуколова. — Всякие дороги, слышь, знает. Коробочка, а в ней, как в
часах, стрелка
ходит, — пояснил он дяде Онуфрию… — Так, пустое дело одно.
В самый смертный
час подозвала мать Назарета Веру Иевлевну, велела ей вынуть из подголовка ключ от подземелья и взяла с нее зарок со страшным заклятьем самой туда
ходить, но других никого не пускать.
— Завтра после
часов надо
сходить к ней, повидаться, гостинцы снести, — озабоченно говорила Манефа. — А вам, матери и девицы, Аксинья Захаровна тоже гостинцев прислала за то, что хорошо ее ангелу праздновали, по рублю на сестру пожаловала, опричь иного. Завтра, мать Таифа, — прибавила она, обращаясь к казначее, — возы придут. Прими по росписи… Фленушка, у тебя никак роспись-то?
Уж судачили они, судачили, срамили себя, срамили — с добрый
час времени
прошло.
Из головы у него не выходил пароход: целые
часы, бывало,
ходит взад и вперед и думает о нем; спать ляжет, и во сне ему пароход грезится; раздумается иной раз, и слышатся ему то свисток, то шум колес, то мерный стук паровой машины…
— Не знаю, как тебе сказать, господин купец, — ответил Дементий. — Хворала у нас матушка-то — только что встала. Сегодня же Радуницу справляли —
часы стояла, на могилки
ходила, в келарне за трапéзой сидела. Притомилась. Поди, чать, теперь отдыхать легла.
— Ступай к себе, — сказала она Тане. — Сейчас выйду… Да покаместь к матушке-то не
ходи, после
часов к ней пойду.
Дня потом не
проходило, чтоб Никифор по нескольку
часов не просиживал на дорогой могилке. На девятый день пришли на кладбище покойницу помянуть и, как водится, дерном могилу окласть, а она уж обложена и крест поставлен на ней. Пришли на поминки в двадцатый день, могилка вся в цветах.
— Заспесивилась наша краля, зачванилась, — топнув с досады ногой, молвила Фленушка, выходя однажды с Марьюшкой из домика Марьи Гавриловны. — Битый
час сидели у ней, хоть бы единое словечко выронила… В торги, слышь, пускается, каменны палаты закладывать собирается, куда с нашей сестрой ей водиться!.. А мне наплевать — ноги моей не будет у грубиянки; и ты не
ходи к ней, Марьюшка.
— Не бойся, матушка. Далёко горит, нас не захватит.
Часу не
пройдет после выезда, как будем мы на Фотиньиной гробнице, от нее до могилки матушки Голиндухи рукой подать, а тут и кельи Улáнгерские. Вечерен не отпоют, будем в Улáнгере.
Но после этого
часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения, и положение было все то же; и он всё терпел, потому что больше делать было нечего, как терпеть, каждую минуту думая, что он дошел до последних пределов терпения и что сердце его вот-вот сейчас разорвется от сострадания.
В одном месте опекун, а в другом бабушка смотрели только, — первый, чтобы к нему в положенные
часы ходили учителя или чтоб он не пропускал уроков в школе; а вторая, чтоб он был здоров, имел аппетит и сон, да чтоб одет он был чисто, держал себя опрятно, и чтоб, как следует благовоспитанному мальчику, «не связывался со всякой дрянью».
Неточные совпадения
Жених хоть кому, а все-таки учители
ходят,
часа не теряет, и теперь двое в сенях дожидаются.
Но этим дело не ограничилось. Не
прошло часа, как на той же площади появилась юродивая Анисьюшка. Она несла в руках крошечный узелок и, севши посередь базара, начала ковырять пальцем ямку. И ее обступили старики.
Не
проходило часа, чтобы кто-нибудь не показал бригадиру фигу, не назвал его «гунявым», «гаденком» и проч.
Пройдя еще один ряд, он хотел опять заходить, но Тит остановился и, подойдя к старику, что-то тихо сказал ему. Они оба поглядели на солнце. «О чем это они говорят и отчего он не заходит ряд?» подумал Левин, не догадываясь, что мужики не переставая косили уже не менее четырех
часов, и им пора завтракать.
Но
проходили еще минуты,
часы и еще
часы, и чувства его страдания и ужаса росли и напрягались еще более.