Неточные совпадения
Подошел татарский
царь ко граду Великому Китежу, восхотел
дома огнем спалить, мужей избить либо
в полон угнать, жен и девиц
в наложницы взять.
— Куда, чай,
в дом! — отозвался Чалый. — Пойдет такой богач к мужику
в зятьях жить! Наш хозяин, хоть и тысячник, да все же крестьянин. А жених-то мало того, что из старого купецкого рода, почетный гражданин. У отца у его, слышь, медалей на шее-то что навешано,
в городских головах сидел,
в Питер ездил, у
царя во дворце бывал. Наш-от хоть и спесив, да Снежковым на версту не будет.
С младенческой колыбели до брачного венца никогда почти не знавала она ни бед, ни печалей, а приняв венец, рай
в мужнин
дом внесла и
царила в нем.
Стояло ясное, теплое весеннее утро. Солнце весело горело
в небесной выси́,
в воздухе
царила тишина невозмутимая: листочек на деревце не шелохнется… Тихо
в Настиной светлице, тихо во всем
доме, тихо и кругом его. Только и слышны щебетанье птичек, прыгавших по кустикам огорода, да лившаяся с поднебесья вольная песня жаворонка.
Огнем горят золоченые церковные главы, кресты, зеркальные стекла дворца и длинного ряда высоких
домов, что струной вытянулись по венцу горы. Под ними из темной листвы набережных садов сверкают красноватые, битые дорожки, прихотливо сбегающие вниз по утесам. И над всей этой красотой высоко,
в глубокой лазури,
царем поднимается утреннее солнце.
—
В сказках не сказывают и
в песнях не поют, — молвил Василий Борисыч, — а на деле оно так. Посмотрели б вы на крестьянина
в хлебных безлесных губерниях… Он домосед, знает только курные свои избенки. И если б его на ковре-самолете сюда,
в ваши леса перенесть да поставить не у вас, Патап Максимыч,
в дому́, а у любого рядового крестьянина, он бы подумал, что к
царю во дворец попал.
— Побывайте
в степях, посмотрите, — молвил Василий Борисыч. — Да… Вот что я вам, Михайло Васильич, скажу, — продолжал он, возвыся голос, — когда Христос сошел на землю и принял на себя знак рабий, восхотел он, Владыко, бедность и нищету освятить. Того ради избрал для своего рождества самое бедное место, какое было тогда на земле. И родился
Царь Небесный
в тесном грязном вертепе среди скотов бессловесных… Поди теперь
в наши степи — что ни
дом, то вертеп Вифлеемский.
Страшная скука
царила в доме, особенно в бесконечные зимние вечера — две лампы освещали целую анфиладу комнат; сгорбившись и заложив руки на спину, в суконных или поярковых сапогах (вроде валенок), в бархатной шапочке и в тулупе из белых мерлушек ходил старик взад и вперед, не говоря ни слова, в сопровождении двух-трех коричневых собак.
— Я наперед это знал, — молвил Смолокуров. — И чего ты не наплел! И у самого-то
царя в доме жил, и жены-то царские в ситцевых платьишках ходят, и стряпка-то царем ворочает, и министров-то скалкой по лбу колотит!.. Ну, кто поверит тебе? Хоша хивинский царь и басурманин, а все же таки царь, — стать ли ему из-за пирогов со стряпкой дружбу водить. Да и как бы она посмела министров скалкой колотить? Ври, братец, на здоровье, да не завирайся. Нехорошо, любезный!
Княжна Варвара Ивановна по-прежнему
царила в доме своего отца и, казалось, даже не думала о замужестве. Только старик князь иногда при взгляде на любимую дочку затуманивался, и невеселые думы роились в его голове. Он все еще надеялся на вторую блестящую партию для своего кумира — Вари, но, увы, время шло, а партии не представлялось.
Неточные совпадения
На улице
царили голодные псы, но и те не лаяли, а
в величайшем порядке предавались изнеженности и распущенности нравов; густой мрак окутывал улицы и
дома; и только
в одной из комнат градоначальнической квартиры мерцал далеко за полночь зловещий свет.
Царь молвил — из конца
в конец, // По ближним улицам и дальным, //
В опасный путь средь бурных вод // Его пустились генералы // Спасать и страхом обуялый // И
дома тонущий народ.
На балконах и
в окнах
домов работали драпировщики, развешивая пестрые ковры, кашмирские шали, создавая пышные рамы для бесчисленных портретов
царя, украшая цветами гипсовые бюсты его.
А через три дня утром он стоял на ярмарке
в толпе, окружившей часовню, на которой поднимали флаг, открывая всероссийское торжище. Иноков сказал, что он постарается провести его на выставку
в тот час, когда будет
царь, однако это едва ли удастся, но что, наверное,
царь посетит Главный
дом ярмарки и лучше посмотреть на него там.
Но Калитин и Мокеев ушли со двора. Самгин пошел
в дом, ощущая противный запах и тянущий приступ тошноты. Расстояние от сарая до столовой невероятно увеличилось; раньше чем он прошел этот путь, он успел вспомнить Митрофанова
в трактире,
в день похода рабочих
в Кремль, к памятнику
царя; крестясь мелкими крестиками, человек «здравого смысла» горячо шептал: «Я — готов, всей душой! Честное слово: обманывал из любви и преданности».