Неточные совпадения
— В работники
хочешь? — сказал он Алексею. — Что же? Милости просим. Про тебя слава идет добрая, да и сам я знаю работу твою: знаю, что руки у тебя золото… Да что ж это, парень? Неужели у вас до того дошло, что отец тебя в чужи
люди посылает? Ведь ты говоришь, отец прислал. Не своей волей ты рядиться пришел?
Силен
человек:
захочет, всякого может в разор разорить.
Грешный
человек,
хотел его сонного побывшить [Убить.], да зазрела совесть.
Смолкли ребята, враждебно поглядывая друг на друга, но ослушаться старшого и подумать не смели… Стоит ему слово сказать, артель встанет как один
человек и такую вспорку задаст ослушнику, что в другой раз не
захочет дурить…
— А как же, — отвечал Артемий. — Есть клады, самим Господом положенные, — те даются
человеку, кого Бог благословит… А где, в котором месте, те Божьи клады положены, никому не ведомо. Кому Господь
захочет богатство даровать, тому тайну свою и откроет. А иные клады
людьми положены, и к ним приставлена темная сила. Об этих кладах записи есть: там прописано, где клад зарыт, каким видом является и каким зароком положен… Эти клады страшные…
— На
людях и теперь не больно говорлива, — молвила Фленушка. — А на своем
захочет поставить — поставит. Люта стала, вот уж, что называется, вьется ужом, топорщится ежом.
Да и то сказать надо, не
хочу от врага рода человеческого жену себе пояти, потому сказано: «Перва жена от Бога, втора от
людей, третья от беса».
Поехали на ярмарку и Масляниковы, и Залетовы. Свиделись. Макару Тихонычу и сам Залетов по нраву пришелся. «
Человек обстоятельный», — сказал он сыну по уходе его.
Хотя слово то было брошено мимоходом, но, зная отцовский нрав, Евграф так обрадовался, что хоть вприсядку.
— Из окольных, — ответила Манефа. — Нанимал в токари, да ровно он обошел его: недели, говорю, не жил — в приказчики. Парень умный, смиренный и грамотник, да все-таки разве можно
человека узнать, когда у него губы еще не обросли? Двадцать лет с чем-нибудь… Надо бы, надо бы постарше… Да что с нашим Патапом Максимычем поделаешь, сами знаете, каков. Нравный
человек — чего
захочет, вынь да положь, никто перечить не смей. Вот хоть бы насчет этого Алексея…
— Да как вам сказать, сударыня? — ответила Манефа. — Вы ее хорошо знаете, девка всегда была скрытная, а в голове дум было много. Каких, никому, бывало, не выскажет… Теперь пуще прежнего — теперь не сговоришь с ней… Живши в обители, все-таки под смиреньем была, а как отец с матерью потачку дали, власти над собой знать не
хочет… Вся в родимого батюшку — гордостная, нравная, своебычная — все бы ей над каким ни на есть
человеком покуражиться…
— И чувствуй… Должон чувствовать, что хозяин возлюбил… Понимай… Ну, да теперь не про то
хочу разговаривать… Вот что… Только сохрани тебя Господи и помилуй, коли речи мои в
люди вынесешь!..
Оставшись с глазу на глаз с Алексеем, Патап Максимыч подробно рассказал ему про свои похожденья во время поездки: и про Силантья лукерьинского, как тот ему золотой песок продавал, и про Колышкина, как он его испробовал, и про Стуколова с Дюковым, как они разругали Силантья за лишние его слова. Сказал Патап Максимыч и про отца Михаила, прибавив, что мошенники и такого Божьего
человека, как видно,
хотят оплести.
— На празднике-то навести же, — сказал он. — Отцу с матерью кланяйся да молви — приезжали бы к нам попраздновать, познакомились бы мы с Трифоном Михайлычем, потолковали. Умных
людей беседу люблю…
Хотел завтра, ради великого дня, объявить тебе кое-что, да, видно, уж после…
Дрогнул Алексей, пополовел лицом. По-прежнему ровно шепнул ему кто на ухо: «От сего
человека погибель твоя»…
Хочет слово сказать, а язык что брусок.
— Вот горе-то какое у нас, Алексеюшка, — молвил, покачав головой, Пантелей. — Нежданно, негаданно — вдруг… Кажется, кому бы и жить, как не ей… Молодехонька была, Царство ей Небесное, из себя красавица, каких на свете мало живет, все-то ее любили, опять же во всяком довольстве жила, чего душа ни
захочет, все перед ней готово… Да, видно,
человек гадает по-своему, а Бог решает по-своему.
И слышит незлобные речи, видит, с какой кротостью переносит этот крутой
человек свое горе… Не мстить собирается, благодеянье
хочет оказать погубителю своей дочери… Размягчилось сердце Алексеево, а как сведал он, что в последние часы своей жизни Настя умолила отца не делать зла своему соблазнителю, такая на него грусть напала, что не мог он слез сдержать и разразился у ног Патапа Максимыча громкими рыданьями. Не вовсе еще очерствел он тогда.
На Иргизе, когда монастыри отбирали, хоть народное собранье было, не
хотел тогда народ часовен отдавать — водой на морозе из пожарных труб людей-то тогда разгоняли…
А
хотя бы и вправду
людей он жигал?..
Не то что становой, сам исправник у Карпа Алексеича гащивал, но из крестьян хорошие
люди знать его не
хотели.
— Будь спокоен, Патапушка, будь спокоен, ухраню, уберегу, — уверяла его Манефа. — Да вот еще что
хотела я у тебя спросить… Не прими только за обиду слово мое, а по моему рассуждению, грех бы тебе от Господней-то церкви
людей отбивать.
— Он хоть кого отуманит. Его на то взять, — молвила Манефа. — Любого заговорит, и не
хочешь, согласье дашь. Такой уж
человек, Господь с ним… Какие ж твои мысли насчет этого, Василий Борисыч? — поправляясь на пуховике, сказала Манефа.
А теперь вот о чем
хочу я спросить у тебя, Василий Борисыч, назови ты мне хоть единого
человека, который бы лучше тебя мог это дело устроить?
В часовню даже по праздникам перестала ходить,
людей не видит и знать не
хочет, что за порогом ее домика делается.
— По милости Господней всем я довольна, — сказала она. — Малое, слава Богу, есть, большего не надо. А вот что: поедешь ты завтра через деревню Поляну, спроси там Артемья Силантьева, изба с самого краю на выезде… Третьего дня коровенку свели у него, четверо ребятишек мал мала меньше — пить-есть
хотят… Без коровки голодают, а новую купить у Артемья достатков нет… Помоги бедным
людям Христа ради, сударыня.
— Да ведь сказал же я тебе, что без того дома нельзя купить, чтоб самой тебе в гражданской палате в книге не расписаться, — сказал Алексей. — А если до венца с
людьми видеться не
хочешь, как же это сделать-то?
Хотя с непривычки и не совсем ловко вышел Алексей из коляски, но бойким шагом подошел к подъезду и дернул изо всей силы бронзовую ручку колокольчика. Тотчас же
человек с галуном на картузе широко распахнул перед ним двери.
— Господи!
Хотя бы часок один в том граде пребыть, посмотреть бы, как живут там блаженные-то… Чать, тоже хозяйствуют?.. Прядут бабы-то там?.. Коровушки-то есть у них?.. — сердечно вздыхая, спрашивала у
людей старушка в синем сарафане и черном платке.
— Раненько бы еще, матушка, помышлять о том, — сухо отозвался Марко Данилыч. — Не перестарок, погодит… Я ж
человек одинокий… Конечно, Дарья Сергеевна за всеми порядками пó дому смотрит, однако же Дуня у меня настоящая хозяйка… В
люди, на сторону, ни за что ее не отдам, да и сама не
захочет покинуть меня, старого… Так ли, Дунюшка?
Там
хотя и сказано, что не подобает неиспытанному в вере учителем других быть, однако ж прибавлено: «Разве токмо по благодати Божией сие устроится…» А благодать, матушка, по сто двадцать пятому правилу Карфагенского, не токмо подает знание, что подобает творити, но и любовь в
человека вдыхает да возможет исполнити то, что познает.
— И поп
человек, — ответит, бывало, Патап Максимыч, — и он пить да есть тоже
хочет. У него же, бедного, семьища поди-ка какая! Всякого напой, накорми, всякого обуй да одень, а где ему, сердечному, взять? Что за грех ближнему на бедность подать? По-моему, нет тут греха никакого.
Неточные совпадения
А вы — стоять на крыльце, и ни с места! И никого не впускать в дом стороннего, особенно купцов! Если хоть одного из них впустите, то… Только увидите, что идет кто-нибудь с просьбою, а хоть и не с просьбою, да похож на такого
человека, что
хочет подать на меня просьбу, взашей так прямо и толкайте! так его! хорошенько! (Показывает ногою.)Слышите? Чш… чш… (Уходит на цыпочках вслед за квартальными.)
Я узнал это от самых достоверных
людей,
хотя он представляет себя частным лицом.
Городничий. И не рад, что напоил. Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши,
человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя
хотят повесить.
«Это, говорит, молодой
человек, чиновник, — да-с, — едущий из Петербурга, а по фамилии, говорит, Иван Александрович Хлестаков-с, а едет, говорит, в Саратовскую губернию и, говорит, престранно себя аттестует: другую уж неделю живет, из трактира не едет, забирает все на счет и ни копейки не
хочет платить».
Г-жа Простакова (с веселым видом). Вот отец! Вот послушать! Поди за кого
хочешь, лишь бы
человек ее стоил. Так, мой батюшка, так. Тут лишь только женихов пропускать не надобно. Коль есть в глазах дворянин, малый молодой…