Неточные совпадения
Видела Настя, как пришел Алексей, видела, как вышел, и ни слова из отцовских речей не проронила… И думалось ей, что во
сне это ей видится, а меж
тем от нечаянной радости сердце в груди так и бьется.
— Что?.. Не во
сне?.. Ха-ха-ха!.. Обезумел?.. Постой, впереди не
то еще будет, — хохотала изо всей мочи Фленушка.
Долго в своей боковушке рассказывала Аксинья Захаровна Аграфене Петровне про все чудное, что творилось с Настасьей с
того дня, как отец сказал ей про суженого. Толковали потом про молодого Снежкова. И
той и другой не пришелся он по нраву. Смолкла Аксинья Захаровна, и вместо плаксивого ее голоса послышался легкий старушечий храп: започила
сном именинница. Смолкли в светлице долго и весело щебетавшие Настя с Фленушкой. Во всем дому стало тихо, лишь в передней горнице мерно стучит часовой маятник.
— Слава
те, Господи, что
сон меня одолел, — отозвался Стуколов. — Не сквернились, по крайней мере, уши мои, не слыхали бесовских песен и нечестивых речей треклятого табашника.
Не пошел он к себе в келью, а, кой-как дотащившись до постели паломника, заснул богатырским
сном, поохав перед
тем маленько и сотворив не один раз молитву: «Согреших перед тобою, Господи, чревоугодьем, пианственного пития вкушением, объедением, невоздержанием…»
И, будучи в тонком
сне, слышал он глас от иконы: «Гряди за мною ничто же сумняся, и где я остановлюся, тамо поставь обитель, и пока икона моя будет в
той обители, древлее благочестие будет в ней процветать».
Из головы у него не выходил пароход: целые часы, бывало, ходит взад и вперед и думает о нем; спать ляжет, и во
сне ему пароход грезится; раздумается иной раз, и слышатся ему
то свисток,
то шум колес,
то мерный стук паровой машины…
Только и жила, бедная, памятью о милом сердцу да о
тех немногих, как
сон пролетевших, днях сердечного счастья, что выпали на ее долю перед свадьбой.
— Лукав мир, Фленушка, — степенно молвила Манефа. — Не
то что в келью, в пустыни, в земные вертепы он проникает… Много
того видим в житиях преподобных отец… Не днем, так нощию во
сне человеку козни свои деет!
Реже и реже являлся милый во
сне, какая-то тоска, до
того незнаемая, разрасталась в ее сердце.
Глазам не верил Алексей, проходя через комнаты Колышкина… Во
сне никогда не видывал он такого убранства. Беломраморные стены ровно зеркала стоят, — глядись в них и охорашивайся… Пол — тоже зеркало, ступить страшно, как на льду поскользнешься,
того гляди… Цветы цветут, каких вздумать нельзя… В коврах ноги, ровно в сыпучем песке, грузнут… Так прекрасно, так хорошо, что хоть в Царстве Небесном так в
ту же бы пору.
Прямо из приказа покатил Алексей в Клюкино к удельному голове Скорнякову. Приехав в
ту пору, как, восстав от послеобеденного
сна, Михайло Васильич с хозяюшкой своей Ариной Васильевной и с детками засел за ведерный самовар чайком побаловаться, душеньку распарить.
— То-то, смотри поостерегись, — молвила Манефа и, пожелав гостю спокойного
сна, низко ему поклонилась и отправилась в келью…
А Марье Гавриловне с каждым днем хуже да хуже. От еды, от питья ее отвадило, от
сна отбило, а думка каждую ночь мокрехонька… Беззаветная, горячая любовь к своей «сударыне» не дает Тане покою ни днем, ни ночью. «Перемогу страхи-ужасы, — подумала она, — на себя грех сойму, на свою голову сворочу силу демонскую, а не дам хилеть да болеть моей милой сударыне. Пойду в Елфимово — что будет,
то и будь».
От лихого чарованья на нее, бедную, ветры буйные со всех концов наносят тоску тоскучую, сухоту плакучую, и
ту тоску и
ту сухоту ни едой заесть, ни питьем запить, ни
сном заспать, ни думами развеять, ни молитвой прогнать…
Вот выдалась прогалинка. Будто розовыми шелковыми тканями покрыта она.
То сон-трава [Сон-трава, сонуля, дрема — Viscaria vulgaris.] подняла кверху цветы свои. Окрайны дороги также сон-травой усыпаны. Бессознательно сорвал один цветок Василий Борисыч. Он прилип к его пальцам.
Стали по
тому корешку обыскивать, от какого он зелья, и дошли, что
тот корень — сон-трава, вот эта самая.
И полились через солнце жаркие волны лучезарного Ярилина света. Мать-Сыра Земля ото
сна пробуждалася и в юной красе, как невеста на брачном ложе, раскинулась… Жадно пила она золотые лучи живоносного света, и от
того света палящая жизнь и томящая нега разлились по недрам ее.
— «И будучи в тонком
сне, слыша Арсений глас от
тоя святыя иконы: «Гряди за мною ничтоже сумняся и, где аз стану, тамо поставь обитель, и пока сия икона моя будет в
той обители, дотоле древлее благочестие процветать в ней будет…»
Середняя сестра говорит: «Когда б на мне Иван-царевич женился, выткала б я ему кафтан становой чиста се́ребра, крá
сна золота, и сиял бы
тот кафтан как жар-птица».
На завалине сидя, в первый раз услыхал он голос ее, и этот нежный певучий голосок показался ему будто знакомым. Где-то, когда-то слыхал он его и теперь узнавал в нем что-то родное. Наяву ли где слышал, во
сне ли —
того он не помнит. Сходны ли звуки его с голосом матери, ласкавшей его в колыбели, иль с пением ангелов, виденных им во
сне во дни невинного раннего детства, не может решить Петр Степаныч.
— Так-то дело и впрямь будет складнее, — говорила Манефа по уходе новой ключницы. — А
то и впрямь наплетут, чего и во
сне не приснится. Спасибо, Фленушка, что меня надоумила.
И пошло пированье в дому у Патапа Максимыча, и пошли у него столы почетные. Соезжалося на свадьбу гостей множество. Пировали
те гости неделю целую, мало показалось Патапу Максимычу, другой прихватили половину. И сколь ни бывало пиров и столов по заволжским лесам, про такие, что были на свадьбе Василья Борисыча, слыхом никто не слыхал, никто даже во
снах не видал. Во всю ширь разгулялся старый тысячник и на старости лет согрешил — плясать пошел на радостях.
Неточные совпадения
Намяв бока порядочно // Друг другу, образумились // Крестьяне наконец, // Из лужицы напилися, // Умылись, освежилися, //
Сон начал их кренить… //
Тем часом птенчик крохотный, // Помалу, по полсаженки, // Низком перелетаючи, // К костру подобрался.
— Не богатырь я, милая, // А силой
тот не хвастайся, // Кто
сна не поборал! —
Скотинин. Я никуда не шел, а брожу, задумавшись. У меня такой обычай, как что заберу в голову,
то из нее гвоздем не выколотишь. У меня, слышь ты, что вошло в ум, тут и засело. О
том вся и дума,
то только и вижу во
сне, как наяву, а наяву, как во
сне.
Началось общее судбище; всякий припоминал про своего ближнего всякое, даже такое, что
тому и во
сне не снилось, и так как судоговорение было краткословное,
то в городе только и слышалось: шлеп-шлеп-шлеп!
Он прикинул воображением места, куда он мог бы ехать. «Клуб? партия безика, шампанское с Игнатовым? Нет, не поеду. Château des fleurs, там найду Облонского, куплеты, cancan. Нет, надоело. Вот именно за
то я люблю Щербацких, что сам лучше делаюсь. Поеду домой». Он прошел прямо в свой номер у Дюссо, велел подать себе ужинать и потом, раздевшись, только успел положить голову на подушку, заснул крепким и спокойным, как всегда,
сном.