Неточные совпадения
—
Правда твоя,
правда, Пантелеюшка, — охая, подтвердила Таифа. — Молодым девицам с чужими мужчинами в одном доме жить не годится… Да и не только жить, видаться-то почасту и то опасливое дело, потому человек не камень, а молодая кровь горяча… Поднеси свечу к сену, нешто не загорится?.. Так и это… Долго ль тут до греха? Недаром люди говорят: «Береги девку, что стеклянну посуду, грехом расшибешь — ввек не починишь».
— Почитаючи тебя заместо отца, за
твою ко мне доброту и за пользительные слова
твои всю
правду, как есть перед Господом, открою тебе, — медленно заговорил вконец смутившийся Алексей, — так точно, по этому самому делу, по золоту то есть, поехали они на Ветлугу.
— Нешто ты, парень, думаешь, что наш чин не любит овчин? — добродушно улыбаясь, сказал Патап Максимыч. — Полно-ка ты. Сами-то мы каких великих боярских родов? Все одной глины горшки!.. А думалось мне на досуге душевно покалякать с
твоим родителем… Человек, от кого ни послышишь, рассудливый, живет по
правде… Чего еще?.. Разум золота краше,
правда солнца светлей!.. Об одеже стать ли тут толковать?
— А что ж ей? — вскрикнула Фленушка. — Ноги
твои мыть да воду с них пить?.. Ишь зазнайка какой!.. Обули босого в сапоги — износить не успел, а уж спеси на нем, что сала на свинье, наросло!.. Вспомни, — стоишь ли весь ты мизинного ее перстика?.. Да нечего рыла-то воротить —
правду говорю.
— Спаси тя Христос за
твое попечение, — молвила Манефа, слегка наклоня голову перед Василием Борисычем. — По
правде сказать, наши девицы не больно горазды, не таковы, как на Иргизе бывали… аль у вас, на Рогожском… Бывал ли ты, Василий Борисыч, на Иргизе у матушки Феофании — подай, Господи, ей Царство Небесное, — в Успенском монастыре?
—
Правда твоя, — молвила Манефа. — Так будет лучше… Не хотелось бы только с Аркадией отправлять. В разговорах лишнего много от своего ума наплетет.
Надо
правду говорить, не
твои бы, во-первых, милости да не самоквасовские, нашей бы обители пропадóм пропадать.
— Молись же Богу, чтоб он скорей послал тебе человека, — сказала Аграфена Петровна. — С ним опять, как в детстве бывало, и светел и радошен вольный свет тебе покажется, а людская неправда не станет мутить
твою душу. В том одном человеке вместится весь мир для тебя, и, если будет он жить по добру да по
правде, успокоится сердце
твое, и больше прежнего возлюбишь ты добро и
правду. Молись и ищи человека. Пришла пора
твоя.
— А и это, Прасковьюшка, не
правда твоя,
Не
правда твоя, не истинная.
Вместо твердого древнего закона — свободным сердцем должен был человек решать впредь сам, что добро и что зло, имея лишь в руководстве твой образ пред собою, — но неужели ты не подумал, что он отвергнет же наконец и оспорит даже и твой образ и
твою правду, если его угнетут таким страшным бременем, как свобода выбора?
Но, любезный читатель, ты уже зеваешь. Полно, видно, мне снимать силуэты.
Твоя правда; другого не будет, как нос да нос, губы да губы. Я и того не понимаю, как ты на силуэте белилы и румяна распознаешь.
Неточные совпадения
Стародум. Фенелона? Автора Телемака? Хорошо. Я не знаю
твоей книжки, однако читай ее, читай. Кто написал Телемака, тот пером своим нравов развращать не станет. Я боюсь для вас нынешних мудрецов. Мне случилось читать из них все то, что переведено по-русски. Они,
правда, искореняют сильно предрассудки, да воротят с корню добродетель. Сядем. (Оба сели.) Мое сердечное желание видеть тебя столько счастливу, сколько в свете быть возможно.
Г-жа Простакова.
Правда твоя, Адам Адамыч; да что ты станешь делать? Ребенок, не выучась, поезжай-ка в тот же Петербург; скажут, дурак. Умниц-то ныне завелось много. Их-то я боюсь.
Г-жа Простакова.
Правда.
Правда твоя, Адам Адамыч! Митрофанушка, друг мой, коли ученье так опасно для
твоей головушки, так по мне перестань.
— А пришли мы к
твоей княжеской светлости вот что объявить: много мы промеж себя убивств чинили, много друг дружке разорений и наругательств делали, а все
правды у нас нет. Иди и володей нами!
— Что ж! по мне пожалуй! Только как бы ей, правде-то
твоей, не набежать на рожон!