Неточные совпадения
Алексей оставался несколько времени в подклете. Его
лицо сияло, глаза горели. Не скоро мог он успокоиться от волнения. Оправившись,
пошел в сени короба считать.
Стуколов не выдержал. Раскаленными угольями блеснули черные глаза его, и легкие судороги заструились на испитом
лице паломника. Порывисто вскочил он со стула, поднял руку, хотел что-то сказать, но… схватив шапку и никому не поклонясь, быстро
пошел вон из горницы. За ним Дюков.
Пойдет человек с пустынником по чарусе, глядь, а уж это не пустынник, а седой старик с широким бледно-желтым
лицом, и уж не тихо, не чинно ведет добрую речь, а хохочет во всю глотку сиплым хохотом…
Лесники один за другим вставали, обувались в просохшую за ночь у тепленки обувь, по очереди подходили к рукомойнику и, подобно дяде Онуфрию и Петряю, размазывали по
лицу грязь и копоть… Потом кто
пошел в загон к лошадям, кто топоры стал на точиле вострить, кто ладить разодранную накануне одежду.
Служба
шла так чинно, так благоговейно, что сердце Патапа Максимыча, до страсти любившего церковное благолепие, разом смягчилось. Забыл, что его чуть не битых полчаса заставили простоять на морозе. С сиявшим на
лице довольством рассматривал он красноярскую часовню.
До того увлеклась смехотворными рассказами, что, выскочив на середь горницы,
пошла в
лицах представлять гостей, подражая голосу, походке и ухваткам каждого.
По-новому сердце забилось… Во что бы то ни стало захотелось поближе взглянуть на красавца… Решила скорей
идти к Манефе, чтоб увидеть его. Тотчас принялась одеваться. Надела синее шелковое платье, что особенно
шло ей к
лицу.
Потому и хотят
послать из Петербурга доверенных
лиц разузнать о том доподлинно и, если Шарпан ставлен без дозволенья, запечатать его, а икону, оглашаемую чудотворной, взять…
Вот впереди других
идет сухопарая невысокого роста старушка с умным
лицом и добродушным взором живых голубых глаз. Опираясь на посох,
идет она не скоро, но споро, твердой, легкой поступью и оставляет за собой ряды дорожных скитниц. Бодрую старицу сопровождают четыре иноки́ни, такие же, как и она, постные, такие же степенные. Молодых с ними не было, да очень молодых в их скиту и не держали… То была шарпанская игуменья, мать Августа, с сестрами. Обогнав ряды келейниц, подошла к ней Фленушка.
Никитишна
лицом себя в грязь не ударила — столы на
славу учредила.
И Алексей на минуту остановился, жадно взглянул на пышущее красотой
лицо девушки и, опустя голову,
пошел со двора.
Прошло минут с пять; один молчит, другой ни слова. Что делать, Алексей не придумает — вон ли
идти, на диван ли садиться, новый ли разговор зачинать, или, стоя на месте, выжидать, что будет дальше… А Сергей Андреич все по комнате ходит, хмуря так недавно еще сиявшее весельем
лицо.
Надо
послать к ним умелую, чтобы в грязь
лицом не ударила, не осрамила бы нашего Керженца…
Во-первых, пожелав вам душевного спасения, вкупе же и телесного здравия, а во иноческих трудах благопоспешения, в скорбях же утешения и достижения преподобных отец небесного лика,
посылаем мы от великих духовных
лиц, господина митрополита кир Кирилла и от наместника святыя митрополии Белокриницкия кир Онуфрия, епископа браиловского, мир и Божие благословение…»
— Когда б судьба моя не такая была, когда б не в кельях, а в миру я жила, волею замуж я не
пошла бы, — так, подняв голову, начала говорить чернобровая смуглянка, и яркий багрянец разлился по
лицу ее.
— Сама тех же мыслей держусь, — молвила Дуня. — Что красота! С
лица ведь не воду пить. Богатства,
слава Богу, и своего за глаза будет; да и что богатство? Сама не видела, а люди говорят, что через золото слезы текут… Но как человека-то узнать — добрый ли он, любит ли правду? Женихи-то ведь, слышь, лукавы живут — тихим, кротким, рассудливым всякий покажется, а после венца станет иным. Вот что мне боязно…
И, поцеловав руку Манефы, тихо
пошла вон из кельи. Молча глядела игуменья на уходившую Фленушку, и когда через несколько минут в келью вошла Юдифа, величавое
лицо Манефы было бесстрастно. Душевного волнения ни малейших следов на нем не осталось.
И теперь, по устроении священной иерархии, первостатейные наши
лица всячески стараются и не щадят никаких иждивений на процветание за рубежом освященного чина, труды подъемлют, мирских властей прещения на себя навлекают, многим скорбям и нуждам себя подвергают ни чего ради иного, но единственно
славы ради Божией, ради утверждения святой церкви и ради успокоения всех древлеправославных христиан древлего благочестия, столь долгое время томимых гладом, не имея божественныя трапезы и крови Христовой.
На Василье Борисыче
лица не было. Безгласен, чуть не бездыханен, медленными шагами подвигался он к Самоквасову,
идя об руку с саратовским приятелем. Поблекшие и посиневшие губы его трепетно шептали: «Исчезоша яко дым дние моя… от гласа воздыхания моего прильпе кость моя плоти моей, уподобихся неясыти пустынному, бых яко вран нощный на нырищи…» Бежать бы, но сильна, крепка рука саратовца — не увéрнешься, да и бежать-то уж некогда.
Вытащили из телег зимние мерлушчатые шапки, нахлобучили их себе на головы. Такая же шапка и Самоквасову на долю досталась.
Лица завязали платками и
пошли в перелесок… У лошадей осталось двое.
В окно был виден ряд карет; эти еще не подъехали, вот двинулась одна, и за ней вторая, третья, опять остановка, и мне представилось, как Гарибальди, с раненой рукой, усталый, печальный, сидит, у него по
лицу идет туча, этого никто не замечает и все плывут кринолины и все идут right honourable'и — седые, плешивые, скулы, жирафы…
Неточные совпадения
Он никогда не бесновался, не закипал, не мстил, не преследовал, а подобно всякой другой бессознательно действующей силе природы,
шел вперед, сметая с
лица земли все, что не успевало посторониться с дороги.
Только впоследствии, когда блаженный Парамоша и юродивенькая Аксиньюшка взяли в руки бразды правления, либеральный мартиролог вновь восприял начало в
лице учителя каллиграфии Линкина, доктрина которого, как известно, состояла в том, что"все мы, что человеки, что скоты, — все помрем и все к чертовой матери
пойдем".
Степан Аркадьич вздохнул, отер
лицо и тихими шагами
пошел из комнаты. «Матвей говорит: образуется; но как? Я не вижу даже возможности. Ах, ах, какой ужас! И как тривиально она кричала, — говорил он сам себе, вспоминая ее крик и слова: подлец и любовница. — И, может быть, девушки слышали! Ужасно тривиально, ужасно». Степан Аркадьич постоял несколько секунд один, отер глаза, вздохнул и, выпрямив грудь, вышел из комнаты.
Он извинился и
пошел было в вагон, но почувствовал необходимость еще раз взглянуть на нее — не потому, что она была очень красива, не по тому изяществу и скромной грации, которые видны были во всей ее фигуре, но потому, что в выражении миловидного
лица, когда она прошла мимо его, было что-то особенно ласковое и нежное.
—
Иди, ничаво! — прокричал с красным
лицом веселый бородатый мужик, осклабляя белые зубы и поднимая зеленоватый, блестящий на солнце штоф.