— Ишь ты! — усмехнулся отец. — Я его на Волгу за делом посылал, а он девок там разыскивал. Счастлив твой Бог, что поставку хорошо обладил, не то бы я за твое малодушие спину-то нагрел бы. У меня
думать не смей самому невесту искать… Каку даст отец, таку и бери… Вот тебе и сказ… А жениться тебе в самом деле пора. Без бабы и по хозяйству все не ходко идет, да и в дому жи́лом не пахнет… По осени беспременно надо свадьбу сварганить, надоело без хозяйки в доме.
Неточные совпадения
— Ну, ступай, ступай — проспись… Да ступай же!.. — прикрикнул Патап Максимыч,
заметив, что Никифор и
не думает выходить из сеней.
— Да ты белены объелся али спьяну
мелешь, сам
не знаешь что? — сказала Фленушка. — Да как ты только
подумать мог, что я тебя обманываю?.. Ах ты, бесстыжая твоя рожа!.. За него хлопочут, а от него вот благодарность какая!.. Так ты
думаешь, что и Настя облыжные речи говорила… А?..
Много тужил по нем Патап Максимыч, много
думал, кем
заместить ему Савельича, но придумать
не мог.
— И
думать не моги! — крикнула она. — Его как путного обрядили, до хороших людей допустили, а он на-тка поди!..
Не в кабак, батька, затесался!.. Прочь, прочь!.. И подходить к водке
не смей!..
Патап Максимыч только и
думает о будущих миллионах. День-деньской бродит взад и вперед по передней горнице и
думает о каменных домах в Петербурге, о больницах и богадельнях, что построит он миру на удивление,
думает, как он
мели да перекаты на Волге расчистит, железные дороги как строить зачнет… А миллионы все прибавляются да прибавляются… «Что ж, —
думает Патап Максимыч, — Демидов тоже кузнецом был, а теперь посмотри-ка, чем стали Демидовы! Отчего ж и мне таким
не быть…
Не обсевок же я в поле какой!..»
Иной парень хоть на руготню и голова — огонь
не вздует, замка
не отопрет,
не выругавшись, а в лесу
не смеет много растабарывать, а рукам волю давать и
не подумает…
Патап Максимыч, посмотрев на Петряя,
подумал, что от подростка в пути большого проку
не будет.
Заметив, что
не только дядя Онуфрий, но и вся артель недовольна, что «подсыпке» ехать досталось, сказал, обращаясь к лесникам...
И теперь вижу, что Бога
молили вы как
не надо лучше, потому что, вот как перед самим истинным Христом, вовсе
не думал по рыбе займоваться, потому
думал, дело плевое, а вышло дело-то способное.
— Может, и есть, да
не из той тучи, — сказала Фленушка. — Полно-ка, Марьюшка: удалой долго
не думает, то ли, се ли будет, а коль вздумано, так отлынивать нечего. Помни, что смелому горох хлебать, а несмелому и редьки
не видать… А в шелковых сарафанах хорошо щеголять?.. А?.. Загуляем, Маруха?.. Отписывай в Саратов: приезжай,
мол, скорей.
— Много ли знаешь ты своего тятеньку!.. — тяжело вздохнув, молвила ей Аксинья Захаровна. — Тридцать годов с ним живу, получше тебя знаю норов его… Ты же его намедни расстроила, молвивши, что хочешь в скиты идти… Да коль я отпущу тебя, так он и
не знай чего со мной натворит. Нет, и
не думай про езду в Комаров… Что делать?.. И рада бы пустить, да
не смею…
— И спрошу, — сказал Патап Максимыч. — Я было так
думал — утре, как христосоваться станем, огорошить бы их: «Целуйтесь,
мол, и во славу Христову и всласть — вы,
мол, жених с невестой…» Да к отцу Алексей-от выпросился. Нельзя
не пустить.
Ушам
не поверила Аксинья Захаровна — рот так нараспашку у ней и остался… О чем
думать перестала, заикнуться о чем
не смела, сам заговорил про то.
— Да, нечего сказать, приключения! —
заметил Патап Максимыч. — И вот
подумаешь — охота пуще неволи, — лезет же человек на такие страсти… И
не боится.
Испугался купчик немалой книги. «Как угораздит мать Таисею читать ее до конца! —
подумал и перемигнулся с саратовцем: — Ты,
мол,
не засиживайся; только я шелохнусь, ты за шапку да вон, пора, дескать, нам».
«Ох, искушение!..
Не заметила ль и она чего в Улангере», —
подумал про себя Василий Борисыч.
— Да, точно что горе, немалое горе! — насмешливо говорил Патап Максимыч. —
Думала вдовьими деньжонками попользоваться. Умрет,
мол, у меня в обители, все капиталы ее достанутся!..
Не выгорело!.. Ха-ха-ха!
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Помилуйте, я никак
не смею принять на свой счет… Я
думаю, вам после столицы вояжировка показалась очень неприятною.
Хлестаков. Да, и в журналы
помещаю. Моих, впрочем, много есть сочинений: «Женитьба Фигаро», «Роберт-Дьявол», «Норма». Уж и названий даже
не помню. И всё случаем: я
не хотел писать, но театральная дирекция говорит: «Пожалуйста, братец, напиши что-нибудь».
Думаю себе: «Пожалуй, изволь, братец!» И тут же в один вечер, кажется, всё написал, всех изумил. У меня легкость необыкновенная в мыслях. Все это, что было под именем барона Брамбеуса, «Фрегат „Надежды“ и „Московский телеграф“… все это я написал.
— Как он
смеет говорить, что я велел украсть у него брюки! Он их пропил, я
думаю. Мне плевать на него с его княжеством. Он
не смей говорить, это свинство!
Не позаботясь даже о том, чтобы проводить от себя Бетси, забыв все свои решения,
не спрашивая, когда можно, где муж, Вронский тотчас же поехал к Карениным. Он вбежал на лестницу, никого и ничего
не видя, и быстрым шагом, едва удерживаясь от бега, вошел в ее комнату. И
не думая и
не замечая того, есть кто в комнате или нет, он обнял ее и стал покрывать поцелуями ее лицо, руки и шею.
«
Не может быть, чтоб это страшное тело был брат Николай»,
подумал Левин. Но он подошел ближе, увидал лицо, и сомнение уже стало невозможно. Несмотря на страшное изменение лица, Левину стòило взглянуть в эти живые поднявшиеся на входившего глаза,
заметить легкое движение рта под слипшимися усами, чтобы понять ту страшную истину, что это мертвое тело было живой брат.