Никита Петрович туда-сюда, и жалобные просьбы подавал и все, а жена одно толкует: «Жила, говорит, я у тебя в полюбовницах и, восчувствовавши свой
великий грех, законным браком теперь сочеталась.
Неточные совпадения
Велик перед Богом
грех родного человека из дома выгнать, — молвил Патап Максимыч.
— Исправой
греха твоего не загладить… Многие годы слез покаянья, многие ночи без сна на молитве, строгий пост, умерщвление плоти, отреченье от мира, от всех соблазнов, безысходное житье во иноческой келье, черная ряса, тяжелы вериги… Вот чем целить
грех твой
великий…
— Ведаю
грех свой
великий, исповедую его тебе… Прости, матушка… меня, скудоумную, прости меня, неключимую, — молвила Аркадия.
— Да лекарь-от из немцев аль бусурманин какой… У людей
Великий пост, а он скоромятину, ровно собака, жрет… В обители-то!.. Матери бунт подняли, сквернит, знаешь, им. Печки не давали скоромное-то стряпать. Да тут у нас купчиха живет, Марья Гавриловна, так у ней стряпали… Было, было всякого
греха!.. Не сразу отмолят…
— Не следует такие речи говорить, Патап Максимыч.
Грех великий!.. — заметил ему Василий Борисыч.
— Насчет пунша смеяться не годится, потому пойло доброе, а над пустосвятами при веселой беседе потешиться
греха нет, ни
великого, ни малого…
— Да оно конечно… Только, знаешь, как-то все думается… Грех-от, кажется, больно
велик… — колебался Алексей. — Пожалуй, еще не простой
грех, пожалуй, из непрощеных!.. Погодим лучше до Вздвиженья, как поп в Городец воротится.
— Да как же?.. Разве хорошо мы делаем? — жалобно заговорила Марья Гавриловна. — И перед Богом-то
грех великий, и перед людьми-то стыдны́м-стыднехонько… Нет, уж ты меня лучше не уговаривай. Пока венцом
греха не покроем, не буду я на людей глядеть… Оттого и желаю скорей обвенчаться… Богом прошу тебя, голубчик… Не томи ты меня, не сокрушай в горькой печали моей!..
— «И бысть попущением Божиим,
грех ради наших, — протяжно читает старик, — прииде нечестивый и безбожный царь Батый на Русь воевать; грады и веси разоряше, огнем их пожигаше, людие мечу предаваше, младенцев ножом закалаше, и бысть плач
великий!..»
— Обители бы польза, матушка, — молвила казначея. — Самоквасовы люди богатые, а
грехи у покойника были
великие… Смолоду, говорят, разбои держал, суда на Волге грабил… Такую душу вымолить не вкруг пальца ниткой обвесть… На деньги Самоквасовы скупиться не станут.
— Другое желаю еще предложить вам, отцы, матери, — сказала Манефа. —
Великие беды угрожают нашему обстоянию.
Грех ради наших презельная буря хощет погубить жительство наше и всех нас распу́дить, яко овец, пастыря неимущих. Получила я письма от благодетелей из Питера, извещают: начальство-де хочет все наши скиты разорить… И тому делу не миновать. И быть разорению вскоре, в нынешнем же году.
— Какое наше спáсенье! — смиренно вздохнула мать Таисея. — Во
грехах родились, во
грехах и скончаемся… Еще чашечку!.. Грехи-то,
грехи наши, сударь Петр Степаныч!.. Грехи-то наши
великие!.. Как-то будет их нести перед страшного судию, неумытного?.. Как-то будет за них ответ-то держать!.. Ох ты, Господи, Господи!.. Царь ты наш Небесный, Боже милостивый!.. Так и Марко Данилыч седни же едет?
— Власть Господня на то, — строго промолвила Аграфена Петровна. — Не нам судить о том, что небесный отец положил во власти своей и печатью тайны от нас запечатал!
Грех великий испытывать Создателя!
— А ужасный разбойник поволжский, Никита, узнав, откуда у Васьки неразменный рубль, выкрал монету, влез воровским манером на небо и говорит Христу: «Ты, Христос, неправильно сделал, я за рубль на
великие грехи каждую неделю хожу, а ты его лентяю подарил, гуляке, — нехорошо это!»
— Самоубийство есть самый
великий грех человеческий, — ответил он, вздохнув, — но судья тут — един лишь Господь, ибо ему лишь известно все, всякий предел и всякая мера. Нам же беспременно надо молиться о таковом грешнике. Каждый раз, как услышишь о таковом грехе, то, отходя ко сну, помолись за сего грешника умиленно; хотя бы только воздохни о нем к Богу; даже хотя бы ты и не знал его вовсе, — тем доходнее твоя молитва будет о нем.
— У рыбы кровь холодная, — возразил он с уверенностию, — рыба тварь немая. Она не боится, не веселится; рыба тварь бессловесная. Рыба не чувствует, в ней и кровь не живая… Кровь, — продолжал он, помолчав, — святое дело кровь! Кровь солнышка Божия не видит, кровь от свету прячется…
великий грех показать свету кровь, великий грех и страх… Ох, великий!
Неточные совпадения
Велик дворянский
грех!» // —
Велик, а все не быть ему // Против
греха крестьянского, — // Опять Игнатий Прохоров // Не вытерпел — сказал.
Будет работа
великая, // Будет награда эа труд, // Только что рухнется дерево — // Цепи
греха упадут».
— То есть вы хотите сказать, что
грех мешает ему? — сказала Лидия Ивановна. — Но это ложное мнение.
Греха нет для верующих,
грех уже искуплен. Pardon, — прибавила она, глядя на опять вошедшего с другой запиской лакея. Она прочла и на словах ответила: «завтра у
Великой Княгини, скажите». — Для верующего нет
греха, — продолжала она разговор.
Так я все веду речь эту не к тому, чтобы начать войну с бусурменами: мы обещали султану мир, и нам бы
великий был
грех, потому что мы клялись по закону нашему.
— Не за бесчестие и
грех я сказал это про тебя, а за
великое страдание твое.