Неточные совпадения
— А тебе тоже бы молчать, спасенная душа, — отвечал Патап Максимыч сестре, взглянув на нее исподлобья. — Промеж мужа и жены советниц не надо. Не люблю, терпеть не могу!.. Слушай же, Аксинья Захаровна, — продолжал он, смягчая голос, — скажи стряпухе Арине, взяла бы
двух баб на подмогу. Коли нет из наших работниц ловких на стряпню, на деревнях поискала бы. Да вот Анафролью можно прихватить. Ведь она у тебя
больше при келарне? — обратился он к Манефе.
— В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к дому приставил, — отвечал Патап Максимыч. — Без такого человека мне невозможно: перво дело, за работой глаз нужен, мне одному не углядеть; опять же по делам дом покидаю на месяц и на
два, и
больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
В позапрошлом году, зимой, сижу я раз вечером у Семена Елизарыча, было еще из наших человека
два; сидим, про дела толкуем, а чай разливает матушка Семена Елизарыча, старушка древняя, редко когда и в люди кажется,
больше все на молитве в своем мезонине пребывает.
Зимница, где после целодневней работы проводят ночи лесники, —
большая четырехугольная яма, аршина в полтора либо в
два глубины.
До трех тысяч икон местных, средних и штилистовых стояли в
большом и в
двух малых придельных иконостасах, а также на полках по всем стенам часовни.
Из этой стаи выдавалась вперед
большая пятистенная [Пятистенной избой, пятистенным домом зовут строение, состоящее из
двух срубов.] ее келья, с пятью окнами на лицо, по
два на каждой боковой стене.
Зачинал было Алексей заводить речь, отчего боится он Патапа Максимыча, отчего так много сокрушается о гневе его… Настя слушать не захотела. Так бывало не раз и не
два. Алексей
больше и говорить о том не зачинал.
В малое било колотят одним деревянным (иногда железным) молотом, в
большое —
двумя.
Приближался шедший впереди подросток лет четырнадцати, в черном суконном кафтанчике, с
двумя полотенцами, перевязанными крестом через оба плеча. В руках на
большой батистовой пелене нес он благословенную икону в золотой ризе, ярко горевшей под лучами полуденного солнца.
А тебе, мать Виринея, кормы изготовить
большие:
две бы яствы рыбных горячих было поставлено да
две перемены холодных, пироги пеки пресные с яйцами да с зеленым луком, да лещиков зажарь, да оладьи были бы с медом, левашники с изюмом…
Не успели оглянуться после Радуницы, как реки в берега вошли и наступило пролетье… Еще день-два миновало, и прикатил теплый Микула с кормом [9 мая, когда поля совсем покрываются травой — кормом для скота.]. Где хлеба довольно в закромах уцелело, там к Микулину дню брагу варят, меда ставят, братчину-микульщину справляют, но таких мест немного. Вешнему Микуле за чарой вина
больше празднуют.
Неподалеку от деревни Деяново, в стороне от
большой дороги, стоят
два деревянных креста, каждый сажени по полторы вышиной. От этих крестов в глубь леса идет узенькая тропинка. Конного езду тут нет.
Дом
большой, каменный, в
два яруса, с зеркальными стеклами в окнах, густо уставленных цветами, с резными дубовыми дверями подъезда.
— Месяца
два либо три, не то и
больше, — ответил Карп Алексеич.
Дом у него стоял
большой, пятистенный, о
двух ярусах, с боковушами и светлицами; убран не так богато, как Чапуринский, однако ж походил на городской купеческий дом средней руки.
Мать Аркадия,
две старицы и плачея Устинья Клещиха выносили четыре
больших блюда и стали разносить на них кутью по народу.
— А вот как, — ответил Василий Борисыч. — Человеку с достатком приглядеться к какому ни на есть месту, узнать, какое дело сподручнее там завести, да, приглядевшись, и зачинать с Божьей помощью. Год пройдет,
два пройдут, может статься, и
больше… А как приглядятся мужики к работе да увидят, что дело-то выгодно, тогда не учи их — сами возьмутся… Всякий промысел так зачинался.
— Дело-то óпасно, — немного подумав, молвил Василий Борисыч. — Батюшка родитель был у меня тоже человек торговый, дела
большие вел. Был расчетлив и бережлив, опытен и сметлив… А подошел черный день, смешались прибыль с убылью, и пошли беда за бедой. В
два года в доме-то стало хоть шаром покати… А мне куда перед ним? Что я супротив его знаю?.. Нет, Патап Максимыч, не с руки мне торговое дело.
Зато в
двух передних повозках разговоры велись несмолкаемые. Фленушка всю дорогу тараторила, и все
больше про Василья Борисыча. Любила поспать Прасковья Патаповна, но теперь всю дорогу глаз не свела — любы показались ей Фленушкины разговоры. И много житейского тут узнала она, много такого, чего прежде и во сне ей не грезилось.
Стрелка — мыс, образуемый слияньем
двух больших рек.] целый город огромных некрашеных кирпичных зданий, среди которых стройно поднимаются верхи церквей и часовен, минареты мечетей, китайские киоски, восточные караван-сараи.
— Двадцать
два года ровнехонько, — подтвердил Самоквасов. — Изо дня в день двадцать
два года… И как в
большой пожар у нас дом горел, как ни пытались мы тогда из подвала его вывести — не пошел… «Пущай, — говорит, — за мои грехи живой сгорю, а из затвора не выйду». Ну, подвал-от со сводами, окна с железными ставнями — вживе остался, не погорел…
— Можно будет
двух либо трех стариц прибрать: матушку Виринею, Ларису, из девок кое-кого… Побольше бы только нас было. Чем
больше, тем лучше, — сказала Фленушка.
И вдруг видит: из-за угла выходят на улицу
две женщины, обе в черных сарафанах, обе крыты
большими черными платками в роспуск… «Батюшки светы! Мать Манефа с Аркадией».
Неточные совпадения
Коли вы
больше спросите, // И раз и
два — исполнится // По вашему желанию, // А в третий быть беде!» // И улетела пеночка // С своим родимым птенчиком, // А мужики гуськом // К дороге потянулися // Искать столба тридцатого.
Какой из этих
двух вариантов заслуживает
большего доверия — решить трудно; но справедливость требует сказать, что атрофирование столь важного органа, как голова, едва ли могло совершиться в такое короткое время.
Между тем дела в Глупове запутывались все
больше и
больше. Явилась третья претендентша, ревельская уроженка Амалия Карловна Штокфиш, которая основывала свои претензии единственно на том, что она
два месяца жила у какого-то градоначальника в помпадуршах. Опять шарахнулись глуповцы к колокольне, сбросили с раската Семку и только что хотели спустить туда же пятого Ивашку, как были остановлены именитым гражданином Силой Терентьевым Пузановым.
Сработано было чрезвычайно много на сорок
два человека. Весь
большой луг, который кашивали
два дня при барщине в тридцать кос, был уже скошен. Нескошенными оставались углы с короткими рядами. Но Левину хотелось как можно
больше скосить в этот день, и досадно было на солнце, которое так скоро спускалось. Он не чувствовал никакой усталости; ему только хотелось еще и еще поскорее и как можно
больше сработать.
— Так часа
два? Не
больше? — спросила она. — Вы застанете Петра Дмитрича, только не торопите его. Да возьмите опиуму в аптеке.