Неточные совпадения
— Случалось… А
ты у
меня поговори!..
— Да
я духовное, служба… А
ты послушай: «И блажен раб, его же обрящет бдяща», а
ты дрыхнешь. Это
тебе раз… А второе: «Недостоин, его же обрящет унывающа»… Понимаешь?
—
Я чердынский… Это верно. Убогие у нас места, земля холодная, неродимая. И дошлый же
ты старичонко, как
я погляжу на
тебя!
— Да
ты што допытываешь-то
меня, окаянная твоя душа? Вот завтра
тебе Флегонт Василич покажет… Он
тебя произведет. Вишь, какой дошлый выискался!
— Не кричи
ты на
меня, пужлив
я… Ох, напужал!
— Все мы из одних местов.
Я от бабки ушел,
я от дедки ушел и от
тебя, писарь, уйду, — спокойно ответил бродяга, переминаясь с ноги на ногу.
— Ну, так
я уж сам скажусь: про Михея Зотыча Колобова слыхал? Видно, он самый… В гости пришел, а
ты меня прощелыгой да конокрадом навеличиваешь. Полтораста верст пешком шел.
— Ладно…
Мне с
тобой надо о деле поговорить.
— Пойдем в горницы… Ну, удивил!.. Еще как Лиодорка
тебе шею не накостылял: прост он у
меня на этакие дела.
— Наградил господь… Ох, наградил! — как-то застонал Харитон Артемьич, запахивая халат. — Как их ни считай, все три девки выходят… Давай поменяемся: у
тебя три сына, а у
меня три дочери, — ухо на ухо сменяем, да Лиодорку прикину впридачу.
— Ну, ну, ладно! — оборвала ее Анфуса Гавриловна. — Девицы, вы приоденьтесь к обеду-то. Не то штоб уж совсем на отличку, а как порядок требовает.
Ты, Харитинушка, барежево платье одень, а
ты, Серафимушка, шелковое, канаусовое, которое
тебе отец из Ирбитской ярманки привез… Ох, Аграфена, сняла
ты с
меня голову!.. Ну, надо ли было дурище наваливаться на такого человека, а?.. Растерзать
тебя мало…
— Да стыдно
мне, Михей Зотыч, и говорить-то о нем: всему роду-племени покор.
Ты вот только помянул про него, а
мне хуже ножа… У нас Анна-то и за дочь не считается и хуже чужой.
— Это уж напрасно, Харитон Артемьич. Горденек
ты, как
я погляжу. И птица перо в перо не родится, а где же зятьев набрать под одну шерсть?
— Это
ты правильно, хозяюшка, — весело ответил гость. — Необычен
я, да и стар. В черном теле прожил всю жизнь, не до питья было.
— Вот што, милая, — обратился гость к стряпке, — принеси-ка
ты мне ломтик ржаного хлебца черствого да соли крупной, штобы с хрустом… У вас, Анфуса Гавриловна, соль на дворянскую руку: мелкая, а
я привык по-крестьянски солить.
— Полюбился
ты мне с первого раза, Харитон Артемьич, — проговорил он ласково. — Душа нараспашку… Лишнее скажешь: слышим — не слышим. Вы не беспокойтесь, Анфуса Гавриловна. Дело житейское.
— Первого зятя
ты у
меня видел, — говорил Харитон Артемьич, откладывая один палец.
— Главная причина: добрый человек, а от доброго человека и потерпеть можно. Слабенек Харитон Артемьич к винцу… Ах, житейское дело! Веселенько у вас поживают в Заполье, слыхивал
я. А не осужу, никого не осужу… И
ты напрасно огорчаешься, мать.
— Так, так… Заходил ко
мне Галактион-то, поклончик от
тебя сказывал. Да… Невесту высматривать приехали у Малыгиных.
— И своей фальшивой и привозные. Как-то наезжал ко
мне по зиме один такой-то хахаль, предлагал купить по триста рублей тысячу. «У вас, говорит, уйдут в степь за настоящие»… Ну,
я его, конечно, прогнал. Ступай, говорю, к степнякам, а мы этим самым товаром не торгуем… Есть, конечно, и из мучников всякие. А только деньги дело наживное: как пришли так и ушли. Чего же это мы с
тобой в сухую-то тары-бары разводим? Пьешь чай-то?
— Наставь-ка нам самоварчик, честная мать. Гость у
меня… А
ты, Устюша, иди сюда. Да не бойся, глупая.
— И то
я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам не маленький… Ну, вижу, помутился он, тоскует… Ну,
я ему раз и говорю: «Емельян, когда
я помру, делай, как хочешь.
Я с
тебя воли не снимаю». Так и сказал. А при себе не могу дозволить.
— Однако
я у
тебя закалякался, — объявил гость, поднимаясь. —
Мне и спать пора…
Я ведь, как воробей, поднимаюсь вместе с зарей.
— А вот и мешает! За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь… Надо выкинуть дурь-то из головы.
Я вот покажу
тебе такой пароход…
— Да
ты што молчишь-то, пень березовый?..
Я для него убиваюсь, хлопочу, а он хоть бы словечко.
— Вот как
ты со
мной разговариваешь, Галактион! Над родным отцом выкомуриваешь!.. Хорошо,
я тогда с
тобой иначе буду говорить.
—
Ты у
меня поговори, Галактион!.. Вот сынка бог послал!..
Я о нем же забочусь, а у него пароходы на уме. Вот
тебе и пароход!.. Сам виноват, сам довел
меня. Ох, согрешил
я с вами: один умнее отца захотел быть и другой туда же… Нет, шабаш! Будет веревки-то из
меня вить…
Я и
тебя, Емельян, женю по пути. За один раз терпеть-то от вас. Для кого
я хлопочу-то, галманы вы этакие? Вот на старости лет в новое дело впутываюсь, петлю себе на шею надеваю, а вы…
— И что
ты хвостом-то повертываешь, бессовестная? — ворчала Анфуса Гавриловна. —
Ты у
меня смотри,
я до
тебя доберусь!
— Мы ведь тут, каналья
ты этакая, живем одною семьей, а
я у них, как посаженый отец на свадьбе…
Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза
меня так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах
ты, пентюх!.. А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
— От свадьбы убежал… да… А у
меня дельце до
тебя, Флегонт Васильич, и не маленькое дельце.
— А
ты не беспокойся, мельник, тесно не будет…
Я ведь крупчатку буду ставить.
Ты мели да помалывай серячок, а мы белую мучку будем делать, даст бог.
—
Ты у
меня смотри! — пригрозился раз старик. —
Я не посмотрю, что
ты женатый… да!
— А ежели у нас темнота? Будут деньги, будет и торговля. Надо же и купцу чем-нибудь жить. Вот и
тебе, отец Макар, за требы прибавка выйдет, и
мне, писарю. У хлеба не без крох.
—
Ты меня любишь, да? Немножечко? — шептала она, сгорая от нахлынувшего на нее счастия.
— За битого семь небитых дают, — шутил он, по обыкновению. —
Тебя в солдатчине били, а
меня на заводской работе. И вышло — два сапога пара. Поступай ко
мне на службу: будешь доволен.
— А ежели
ты меня омманешь?
— Поглянулся
ты мне, вот главная причина, — шутил Михей Зотыч. — А есть одна у
тебя провинка.
— Сказано: будешь доволен. Главное, скула
мне у
тебя нравится: на ржаной хлеб скула.
— Страсть это
я люблю, как
ты зачнешь свои загадки загадывать, Михей Зотыч. Даже мутит… ей-богу… Ну, и скажи прямо, а то прямо ударь.
— Это
ты загадку загадываешь, мил человек? Ах, дурашка, дурашка! Никуда
ты не уйдешь, потому как
я на
тебя зарок положил великий, и при этом задаток четыре недели на месяц
ты уж получил вперед сполна…
— Вахрушка,
ты у
меня в том роде, как главнокомандующий!
—
Ты сворачивай, порожнем на тройке едешь, а
я с возом на одной!
— Да это
ты, Михей Зотыч? Тьфу, окаянный человек! — засмеялся грозный исправник. — Эк
тебя носит нелегкая! Хочешь коньяку? Нет? Ну,
я скоро в гости к
тебе на мельницу приеду.
— Нет,
я так, к примеру.
Мне иногда делается страшно. Сама не знаю отчего, а только страшно, страшно, точно вот
я падаю куда-то в пропасть. И плакать хочется, и точно обидно за что-то. Ведь
ты сначала
меня не любил. Ну, признайся.
— Зятем? Тьфу!.. Тоже и скажет человек. Разе у
меня такие зятья? Ах
ты, капустный зверь!
—
Ты скажи Симону, что так нельзя…
Мне самому неловко сказать. Совсем дурак мальчишка.
— Что же тут мудреного? Харитину как увидят, так и влюбятся. Уж такая уродилась… Она у
меня сколько женихов отбила. И
ты тоже женился бы на ней, если бы не отец.