Неточные совпадения
—
Что же, будем строиться, — согласился Галактион. — Мы проезжали мимо Суслона. Место подходящее… А только я бы
лучше на устье Ключевой поставил мельницу.
— Знаю, какая-такая невеста, — уже спокойно ответил Галактион, поднимая глаза на отца. —
Что же, девушка
хорошая… Немножко в годках, ну, да это ничего.
— А еще то, родитель,
что ту же бы девушку взять да самому, так оно, пожалуй, и
лучше бы было. Это я так, к слову… А вообще Серафима Харитоновна девица вполне правильная.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно
хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте.
Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими на равной ноге. Всего
лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид,
что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
— Женихи-то все хороши, мамынька, — уклончиво ответила Татьяна. — Ничего,
хороший. Женихов-то, как гусей, по осени считают. Что-то очень уж ласковый. Я это так, к слову.
Полуянов значительно оживил свадебное торжество. Он отлично пел, еще
лучше плясал и вообще был везде душой компании. Скучавшие девушки сразу ожили, и веселье полилось широкою рекой, так
что стоном стон стоял. На улице собиралась целая толпа любопытных, желавшая хоть издали послушать, как тешится Илья Фирсыч. С женихом он сейчас же перешел на «ты» и несколько раз принимался целовать его без всякой видимой причины.
Правда, иногда ему делалось совестно,
что он по-настоящему не может ответить на ее робкие ласки, но в нем накипало и крепло
хорошее чувство к ней.
Прибавьте к этому,
что русских имен мы найдем сколько угодно, а нам нужны работники,
хорошие, энергичные работники.
— Слышал, слышал, голубчик, — повторил он. — Этим и должно было кончиться…
Чем скорее, тем
лучше.
Чай продолжался довольно долго, и Галактион заметил,
что в его стакане все больше и больше прибавляется рому. Набравшаяся здесь публика произвела на него
хорошее впечатление своей простотой и откровенностью. Рядом с Галактионом оказался какой-то ласковый седенький старичок, с утиным носом, прилизанными волосами на височках и жалобно моргавшими выцветшими глазками. Он все заглядывал ему в лицо и повторял...
— А мне
что!.. Какая есть… Старая буду, грехи буду замаливать… Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У
хорошего мужа и жена
хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
Умный старик понимал,
что попрежнему девушку воспитывать нельзя, а отпустить ее в гимназию не было сил. Ведь только и свету было в окне,
что одна Устенька. Да и она тосковать будет в чужом городе. Думал-думал старик, и ничего не выходило; советовался кое с кем из посторонних — тоже не
лучше. Один совет — отправить Устеньку в гимназию. Легко сказать, когда до Екатеринбурга больше четырехсот верст! Выручил старика из затруднения неожиданный и странный случай.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и
хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А
что верно, так это то,
что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
— Вот
что, Борис Яковлич, со мной вы напрасно
хорошие слова только теряете, а идите-ка вы
лучше к Евграфу Огибенину. Он у нас модник и, наверное, польстится на новое.
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы
лучше спросите меня: я-то о
чем хлопочу и беспокоюсь? А уж такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
— Болеслав Брониславич, — поправил Стабровский с улыбкой. — Впрочем,
что же вам беспокоить маленькую хозяйку?
Лучше мы сами к ней пойдем… Не правда ли, мисс Дудль?
— Знаю, знаю,
что ты тут хорошо устроился. Совсем хорошо… Ну, как поживает любезная сестрица Харитина Харитоновна? А потом, как эту мерзавку зовут? Бубниху?..
Хорошими делами занялся, нечего сказать!
— Вам-то какая забота припала? — накидывалась Анфуса Гавриловна на непрошенных заступниц. —
Лучше бы за собой-то смотрели… Только и знаете,
что хвостами вертите. Вот я сдеру шляпки-то, да как примусь обихаживать.
«Ну, ушла к отцу,
что же из этого? — раздумывал Галактион. — Ну, будут дети расти у дедушки,
что же тут
хорошего? Пьянство, безобразие, постоянные скандалы. Ах, Серафима, Серафима!»
— А вот и пустит. И еще спасибо скажет, потому выйдет так,
что я-то кругом чиста. Мало ли
что про вдову наболтают, только ленивый не скажет. Ну, а тут я сама объявлюсь, — ежели бы была виновата, так не пошла бы к твоей мамыньке. Так я говорю?.. Всем будет хорошо… Да еще
что, подошлем к мамыньке сперва Серафиму. Еще того
лучше будет… И ей будет
лучше: как будто промежду нас ничего и не было… Поняла теперь?
— Да? Тем
лучше,
что мне не нужно вам объяснять. Мы отлично понимаем друг друга.
Он понимал,
что Стабровский готовился к настоящей и неумолимой войне с другими винокурами и
что в конце концов он должен был выиграть благодаря знанию, предусмотрительности и смелости, не останавливающейся ни перед
чем. Ничего подобного раньше не бывало, и купеческие дела велись ощупью, по старинке. Галактион понимал также и то,
что винное дело — только ничтожная часть других финансовых операций и
что новый банк является здесь страшною силой, как
хорошая паровая машина.
Галактиону казалось,
что он чему-то изменяет, изменяет такому
хорошему и заветному.
— А вы тут засудили Илью Фирсыча? — болтал писарь, счастливый,
что может поговорить. — Слышали мы еще в Суслоне… да. Жаль,
хороший был человек. Тоже вот и про банк ваш наслышались.
Что же, в добрый час… По другим городам везде банки заведены. Нельзя отставать от других-то, не те времена.
Какой-то внутренний голос говорил ей,
что Галактион придет к ней непременно, придет против собственной воли, злой, сумасшедший, жалкий и
хороший, как всегда.
В своем увлечении Малыгин дошел до того,
что не мог равнодушно видеть чужих построек, которые ему казались
лучше,
чем у него.
Одна закупка хлеба
чего стоила, и, не бывав ни в одном хлебном рынке, Стабровский знал дело
лучше всякого мучника.
Больная привязалась к доктору и часто задерживала его своими разговорами. Чем-то таким
хорошим, чистым и нетронутым веяло от этого девичьего лица, которому болезнь придала такую милую серьезность. Раньше доктор не замечал, какое лицо у Устеньки, а теперь удивлялся ее типичной красоте. Да, это было настоящее русское лицо,
хорошее своим простым выражением и какою-то затаенною ласковою силой.
Главные банковские операции сосредоточивались на хлебном деле, и оно было известно банковскому правлению
лучше,
чем производителям, торговым посредникам и потребителям.
— Да, да, поздравляю, — повторял Стабровский. — У меня был Прохоров, но я его не принял. Ничего, подождет. Его нужно выдержать. Теперь мы будем предписывать условия. Заметьте,
что не в наших интересах топить его окончательно, да я и не люблю этого. Зачем? Тем более
что я совсем и не желаю заниматься винокуренным делом… Только статья дохода — не больше того. А для него это
хороший урок.
Старушка умерла от разрыва сердца. Малыгинский дом точно весь застонал. Пока была жива старушка, ее почти не замечали, а теперь для всех было ясно как день,
что с нею вместе рушился весь дом. И всех
лучше понимал это сам Харитон Артемьич, ходивший из комнаты в комнату, как оглушенный.
— Тятенька, напрасно вы на меня мораль пущаете… И даже
лучше,
что так вышло.
— Я, тятенька, по закону. Я тут ни при
чем. Уж
лучше, ежели деньги достанутся родным детям,
чем чужим.
Лучше всех держала себя от начала до конца Харитина. Она даже решила сгоряча,
что все деньги отдаст отцу, как только получит их из банка. Но потом на нее напало раздумье. В самом деле, дай их отцу, а потом и поминай, как звали. Все равно десятью тысячами его не спасешь. Думала-думала Харитина и придумала. Она пришла в кабинет к Галактиону и передала все деньги ему.
— Вот
что скажет доктор, Устенька. Конечно, Стабровские — люди
хорошие, но… Одним словом, ты у меня одна — помни это.
Стабровский очень был обрадован, когда «слявяночка» явилась обратно, счастливая своим молодым самопожертвованием. Даже Дидя, и та была рада,
что Устенька опять будет с ней. Одним словом, все устроилось как нельзя
лучше, и «славяночка» еще никогда не чувствовала себя такою счастливой. Да, она уже была нужна, и эта мысль приводила ее в восторг. Затем она так любила всю семью Стабровских, мисс Дудль, всех. В этом именно доме она нашла то,
чего ей не могла дать даже отцовская любовь.
— И я не
лучше других. Это еще не значит,
что если я плох, то другие хороши. По крайней мере я сознаю все и мучусь, и даже вот за вас мучусь, когда вы поймете все и поймете, какая ответственная и тяжелая вещь — жизнь.
В корреспонденции между тем говорилось прямо,
что принципиально высшее образование, конечно, вещь
хорошая и крайне желательная, но банковский кулак с высшим образованием — самое печальное знамение времени.
Прохоров подумал и согласился,
что в этом «мундире», пожалуй, и
лучше явиться в Заполье. Конечно, Полуянов был медвежья лапа и драл с живого и мертвого, но и другие-то хороши… Те же, нынешние, еще почище будут, только ни следу, ни дороги после них, — очень уж ловкий народ.
—
Чему же ты удивляешься? Сам не
лучше меня.
— Ох, не
лучше! И не говори, зятюшка. Ах,
что со мной сделали зятья!.. Разорвать их всех мало!
Она для других была только в
хорошем или дурном настроении,
что еще не давало повода делать какие-нибудь предположения об ее интимной жизни.
—
Что же, дело
хорошее. Пойдем, Галактион Михеич.
— Совсем несчастный! Чуть-чуть бы по-другому судьба сложилась, и он бы другой был. Такие люди не умеют гнуться, а прямо ломаются. Тогда много греха на душу взял старик Михей Зотыч, когда насильно женил его на Серафиме. Прежде-то всегда так делали, а по нынешним временам говорят,
что свои глаза есть. Михей-то Зотыч думал
лучше сделать, чтобы Галактион не сделал так, как брат Емельян, а оно вон
что вышло.
Конечно, есть такие особенные
хорошие люди, да лиха беда,
что их очень уж мало…
— Вздор!.. Никак я не относился… У меня уж такой характер,
что всем кажется,
что я отношусь как-то нехорошо. Ваше дело
хорошее, верное, и я даже с удовольствием могу вам помочь.
— В таком случае позвольте мне с ним переговорить. Я думаю,
что наша компания всего
лучше устроится на таких основаниях: у вас два пая, а у меня со Штоффом по одному.
Кто угодно выскажи ему то же самое,
что говорила Устенька, не было бы так обидно, а тут удар был нанесен такою чистою и
хорошею рукой.
Впрочем, в данном случае старик уже не доверял самому себе, — в известном возрасте начинает казаться,
что прежде было все
лучше, а особенно
лучше были прежние люди.