Неточные совпадения
Григорий Александрович наряжал ее, как куколку, холил и лелеял; и она у нас так
похорошела,
что чудо; с лица и с рук сошел загар, румянец разыгрался на щеках…
К утру бред прошел; с час она лежала неподвижная, бледная и в такой слабости,
что едва можно было заметить,
что она дышит; потом ей стало
лучше, и она начала говорить, только как вы думаете, о
чем?..
Она ужасно мучилась, стонала, и только
что боль начинала утихать, она старалась уверить Григорья Александровича,
что ей
лучше, уговаривала его идти спать, целовала его руку, не выпускала ее из своих.
Половину следующего дня она была тиха, молчалива и послушна, как ни мучил ее наш лекарь припарками и микстурой. «Помилуйте, — говорил я ему, — ведь вы сами сказали,
что она умрет непременно, так зачем тут все ваши препараты?» — «Все-таки
лучше, Максим Максимыч, — отвечал он, — чтоб совесть была покойна». Хороша совесть!
— «А как неравно напоешь себе горе?» — «Ну
что ж? где не будет
лучше, там будет хуже, а от худа до добра опять недалеко».
— Эта княжна Мери прехорошенькая, — сказал я ему. — У нее такие бархатные глаза — именно бархатные: я тебе советую присвоить это выражение, говоря об ее глазах; нижние и верхние ресницы так длинны,
что лучи солнца не отражаются в ее зрачках. Я люблю эти глаза без блеска: они так мягки, они будто бы тебя гладят… Впрочем, кажется, в ее лице только и есть
хорошего… А
что, у нее зубы белы? Это очень важно! жаль,
что она не улыбнулась на твою пышную фразу.
— Другая идея вот: мне хотелось вас заставить рассказать что-нибудь; во-первых, потому,
что слушать менее утомительно; во-вторых, нельзя проговориться; в-третьих, можно узнать чужую тайну; в-четвертых, потому,
что такие умные люди, как вы,
лучше любят слушателей,
чем рассказчиков. Теперь к делу:
что вам сказала княгиня Лиговская обо мне?
Ей ужасно странно,
что я, который привык к
хорошему обществу, который так короток с ее петербургскими кузинами и тетушками, не стараюсь познакомиться с нею.
— А я пойду шататься, — я ни за
что теперь не засну… Послушай, пойдем
лучше в ресторацию, там игра… мне нужны нынче сильные ощущения…
— Вы опасный человек! — сказала она мне, — я бы
лучше желала попасться в лесу под нож убийцы,
чем вам на язычок… Я вас прошу не шутя: когда вам вздумается обо мне говорить дурно, возьмите
лучше нож и зарежьте меня, — я думаю, это вам не будет очень трудно.
— Я отгадываю, к
чему все это клонится, — говорила мне Вера, —
лучше скажи мне просто теперь,
что ты ее любишь.
— О, я горько ошибся!.. Я думал, безумный,
что по крайней мере эти эполеты дадут мне право надеяться… Нет,
лучше бы мне век остаться в этой презренной солдатской шинели, которой, может быть, я был обязан вашим вниманием…
— Простите меня, княжна! Я поступил как безумец… этого в другой раз не случится: я приму свои меры… Зачем вам знать то,
что происходило до сих пор в душе моей? Вы этого никогда не узнаете, и тем
лучше для вас. Прощайте.
— Да я вас уверяю,
что он первейший трус, то есть Печорин, а не Грушницкий, — о, Грушницкий молодец, и притом он мой истинный друг! — сказал опять драгунский капитан. — Господа! никто здесь его не защищает? Никто? тем
лучше! Хотите испытать его храбрость? Это нас позабавит…
И, может быть, я завтра умру!.. и не останется на земле ни одного существа, которое бы поняло меня совершенно. Одни почитают меня хуже, другие
лучше,
чем я в самом деле… Одни скажут: он был добрый малый, другие — мерзавец. И то и другое будет ложно. После этого стоит ли труда жить? а все живешь — из любопытства: ожидаешь чего-то нового… Смешно и досадно!
«Все устроено как можно
лучше: тело привезено обезображенное, пуля из груди вынута. Все уверены,
что причиною его смерти несчастный случай; только комендант, которому, вероятно, известна ваша ссора, покачал головой, но ничего не сказал. Доказательств против вас нет никаких, и вы можете спать спокойно… если можете… Прощайте…»
Любившая раз тебя не может смотреть без некоторого презрения на прочих мужчин, не потому, чтоб ты был
лучше их, о нет! но в твоей природе есть что-то особенное, тебе одному свойственное, что-то гордое и таинственное; в твоем голосе,
что бы ты ни говорил, есть власть непобедимая; никто не умеет так постоянно хотеть быть любимым; ни в ком зло не бывает так привлекательно; ничей взор не обещает столько блаженства; никто не умеет
лучше пользоваться своими преимуществами и никто не может быть так истинно несчастлив, как ты, потому
что никто столько не старается уверить себя в противном.
Неточные совпадения
Осип. Да
что завтра! Ей-богу, поедем, Иван Александрович! Оно хоть и большая честь вам, да все, знаете,
лучше уехать скорее: ведь вас, право, за кого-то другого приняли… И батюшка будет гневаться,
что так замешкались. Так бы, право, закатили славно! А лошадей бы важных здесь дали.
Хлестаков (пишет).Ну, хорошо. Отнеси только наперед это письмо; пожалуй, вместе и подорожную возьми. Да зато, смотри, чтоб лошади
хорошие были! Ямщикам скажи,
что я буду давать по целковому; чтобы так, как фельдъегеря, катили и песни бы пели!.. (Продолжает писать.)Воображаю, Тряпичкин умрет со смеху…
— Анна Андреевна именно ожидала
хорошей партии для своей дочери, а вот теперь такая судьба: именно так сделалось, как она хотела», — и так, право, обрадовалась,
что не могла говорить.
Городничий. Да, и тоже над каждой кроватью надписать по-латыни или на другом каком языке… это уж по вашей части, Христиан Иванович, — всякую болезнь: когда кто заболел, которого дня и числа… Нехорошо,
что у вас больные такой крепкий табак курят,
что всегда расчихаешься, когда войдешь. Да и
лучше, если б их было меньше: тотчас отнесут к дурному смотрению или к неискусству врача.
Анна Андреевна. Цветное!.. Право, говоришь — лишь бы только наперекор. Оно тебе будет гораздо
лучше, потому
что я хочу надеть палевое; я очень люблю палевое.