Неточные совпадения
—
Не приехал, а пешком пришел. С палочкой идет по улице, я сама
видела, а за плечами котомка.
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. —
Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а
не сын… Мы с Булыгиным на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и на смирение посылал в степь, и своими руками терзал — ничего
не берет. У других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
— Хороши твои девушки, хороши красные… Которую и брать,
не знаю, а начинают с краю. Серафима Харитоновна, видно, богоданной дочкой будет… Галактиона-то моего
видела? Любимый сын мне будет, хоша мы
не ладим с ним… Ну, вот и быть за ним Серафиме. По рукам, сватья…
— И то я их жалею, про себя жалею. И Емельян-то уж в годах. Сам
не маленький… Ну,
вижу, помутился он, тоскует… Ну, я ему раз и говорю: «Емельян, когда я помру, делай, как хочешь. Я с тебя воли
не снимаю». Так и сказал. А при себе
не могу дозволить.
— Что вы, Галактион Михеич, — смущенно ответила невеста. — Никого у меня
не было и никого мне
не нужно. Я вся тут. Сами
видите, кого берете. Как вы, а я всей душой…
Впрочем, Галактион упорно отгонял от себя все эти мысли. Так, глупость молодая, и больше ничего. Стерпится — слюбится. Иногда Серафима пробовала с ним заговаривать о серьезных делах, и он
видел только одно, что она ровно ничего
не понимает. Старается подладиться к нему и
не умеет.
— Как же ты мог любить, когда совсем
не знал меня? Да я тебе и
не нравилась. Тебе больше нравилась Харитина.
Не отпирайся, пожалуйста, я все
видела, а только мне было тогда почти все равно. Очень уж надоело в девицах сидеть. Тоска какая-то, все
не мило. Я даже злая сделалась, и мамаша плакала от меня. А теперь я всех люблю.
Это была первая женщина, которую Симон
видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь, так что ему делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал ее и боялся выдать свое чувство. Эта тайная любовь тоже волновала Серафиму, и она напрасно старалась держаться с мальчиком строго, — у ней строгость как-то
не выходила, а потом ей делалось жаль славного мальчугана.
— Что же тут мудреного? Харитину как
увидят, так и влюбятся. Уж такая уродилась… Она у меня сколько женихов отбила. И ты тоже женился бы на ней, если бы
не отец.
Галактион стаял в изголовье кровати и невольно любовался ею, любовался
не так, как прежде, а как мужчина, полный сил, который
видит красивую женщину.
Видите, все иностранцы, то есть
не русские фамилии, а это неудобно.
— Вторую мельницу строить
не буду, — твердо ответил Галактион. — Будет с вас и одной. Да и дело
не стоящее. Вон запольские купцы три мельницы-крупчатки строят, потом Шахма затевает, — будете
не зерно молоть, а друг друга есть. Верно говорю… Лет пять еще поработаешь, а потом хоть замок весь на свою крупчатку. Вот сам
увидишь.
— Харитина, помнишь мою свадьбу? — заговорил он,
не открывая глаз, — ему страстно хотелось исповедаться. — Тогда в моленной… У меня голова закружилась… и потом весь вечер я
видел только тебя. Это грешно… я мучился… да. А потом все прошло… я привык к жене… дети пошли… Помнишь, как ты меня целовала тогда на мельнице?
Они прошли в новую заднюю избу, где за столом сидел какой-то низенький, черный, как жук, старик. Спиридон сделал ему головой какой-то знак, и старик вышел. Галактиону показалось, что он где-то его
видел, но где —
не мог припомнить.
— Вон, мерзавка! И
видеть тебя
не желаю… Ты у нас в семье какая-то проклятая уродилась. Вон… вон!.. Я знаю, что ты такое!
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня на два. Это еще было в первый раз, что Галактион
не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима
видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
— Да так… Вот ты теперь ешь пирог с луком, а вдруг протянется невидимая лапа и цап твой пирог. Только и
видел… Ты пасть-то раскрыл, а пирога уж нет.
Не понимаешь? А дело-то к тому идет и даже весьма деликатно и просто.
Симон испугался, когда
увидел вернувшегося Галактиона, — у него было такое страшное лицо. Он еще
не видал брата таким.
О разрыве его с Прасковьей Ивановной она знала и поэтому
не могла понять, почему он
не хочет ее
видеть.
Он
не чувствовал на себе теперь жадного внимания толпы, а
видел только ее одну, цветущую, молодую, жизнерадостную, и понял то, что они навеки разлучены, и что все кончено, и что будут уже другие жить.
— А вот
увидите… Будьте смелее. Ведь девушка еще ничего
не понимает, всего стесняется, — понимаете?
Малыгинский дом волновался. Харитон Артемьич даже
не был пьян и принял гостей с озабоченною солидностью. Потом вышла сама Анфуса Гавриловна, тоже встревоженная и какая-то несчастная. Доктор понимал, как старушке тяжело было
видеть в своем доме Прасковью Ивановну, и ему сделалось совестно. Последнее чувство еще усилилось, когда к гостям вышла Агния, сделавшаяся еще некрасивее от волнения. Она так неловко поклонилась и все время старалась
не смотреть на жениха.
— Отлично. Мне его до зарезу нужно. Полуянова засудили? Бубнов умер? Слышал… Все к лучшему в этом лучшем из миров, Галактион Михеич. А я, как
видите,
не унываю. Сто неудач — одна удача, и в этом заключается вся высшая математика. Вот только времени
не хватит. А вы синдикат устраивать едете?
Галактион присел к столу, закрыл лицо руками, и Харитина
видела только, как вздрагивали у него плечи от подавленных рыданий. Именно этого Харитина
не ожидала и растерялась.
— Они-с… Я ведь у них проживаю и все
вижу, а сказать никому
не смею, даже богоданной маменьке.
Не поверят-с. И даже меня же могут завинить в напраслине. Жена перед мужем всегда выправится, и я же останусь в дураках. Это я насчет Галактиона, сестрица. А вот ежели бы вы, напримерно, вечером заглянули к ним, так собственноручно
увидели бы всю грусть. Весьма жаль.
В своем увлечении Малыгин дошел до того, что
не мог равнодушно
видеть чужих построек, которые ему казались лучше, чем у него.
Может, я и
не доживу, а вы-то своими глазами
увидите, какую работу затеяли.
И это была совсем
не та Харитина, которую он
видел у себя дома, и сам он был
не тот, каким его знали все, — о! он еще
не начинал жить, а только готовился к чему-то и ради этого неизвестного работал за четверых и отказывал себе во всем.
— Пока поживешь у меня, а там
увидим, — коротко объяснил Галактион. — Без места
не останешься.
Заканчивалось письмо так: «Вот, г. корреспондент, как бывает: в чужом глазу сучок
видим, а в своем бревна
не замечаем.
Итак, Вахрушка занимал ответственный пост. Раз утром, когда банковская «мельница» была в полном ходу, в переднюю вошел неизвестный ему человек. Одет он был по-купечеству, но держал себя важно, и Вахрушка сразу понял, что это
не из простых чертей, а важная птица. Незнакомец, покряхтывая, поднялся наверх и спросил, где можно
видеть Колобова.
Наконец, все было кончено. Покойница свезена на кладбище, поминки съедены, милостыня роздана, и в малыгинском доме водворилась мучительная пустота, какая бывает только после покойника. Сестры одна за другой наезжали проведать тятеньку, а Харитон Артемьич затворился у себя в кабинете и никого
не желал
видеть.
— Так, так, миленький… Верно. Когда волк таскал — никто
не видал, а когда волка потащили — все
увидели.
Харитина
видела эту сцену и,
не здороваясь ни с кем, вышла на берег и уехала с Ечкиным. Ее душили слезы ревности. Было ясно как день, что Стабровский, когда умрет Серафима, женит Галактиона на этой Устеньке.
Он давно перестал бывать у Стабровских, раззнакомился почти со всеми и никого
не желал
видеть.
Девушка зарыдала, опустилась на колени и припала головой к слабо искавшей ее материнской руке. Губы больной что-то шептали, и она снова закрыла глаза от сделанного усилия. В это время Харитина привела только что поднятую с постели двенадцатилетнюю Катю. Девочка была в одной ночной кофточке и ничего
не понимала, что делается.
Увидев плакавшую сестру, она тоже зарыдала.
Полуянов долго
не решался сделать окончательный выбор деятельности, пока дело
не решилось само собой. Раз он делал моцион перед обедом, — он приобретал благородные привычки, — и
увидел новую вывеску на новом доме: «Главное управление Запольской железной дороги». Полуянов остановился, протер глаза, еще раз перечитал вывеску и сказал всего одно слово...
Насколько сам Стабровский всем интересовался и всем увлекался, настолько Дидя оставалась безучастной и равнодушной ко всему. Отец утешал себя тем, что все это результат ее болезненного состояния, и
не хотел и
не мог
видеть действительности. Дидя была представителем вырождавшейся семьи и
не понимала отца. Она могла по целым месяцам ничего
не делать, и ее интересы
не выходили за черту собственного дома.
— Тсс… Ради бога, тише!.. Просто,
не могу
видеть мертвый капитал, а каждая девушка и молодой человек — именно мертвый капитал.
К себе Нагибин
не принимал и жил в обществе какой-то глухой старухи кухарки. Соседи
видели, как к нему приезжал несколько раз Ечкин, потом приходил Полуянов, и, наконец,
видели раз, как рано утром от Нагибина выходил Лиодор. Дальнейшие известия о Нагибине прекратились окончательно. Он перестал показываться даже на улице.
— Поляки подожгли город!..
Видишь, как ловко наклались уезжать! Ребята,
не пущай!
Бубнов струсил еще больше. Чтобы он
не убежал, доктор запер все двери в комнате и опять стал у окна, — из окна-то он его уже
не выпустит. А там, на улице, сбежались какие-то странные люди и кричали ему, чтоб он уходил, то есть Бубнов. Это уже было совсем смешно. Глупцы они, только теперь
увидели его! Доктор стоял у окна и раскланивался с публикой, прижимая руку к сердцу, как оперный певец.
— А ты
не малодушествуй…
Не то еще
увидим. Власть первого зверя царит, имя же ему шестьсот и шестьдесят и шесть…
Не одною лошадью он теперь трясет, а всеми потряхивает, как вениками. Стенания и вопль мног в боголюбивых народах, ибо и земля затворилась за наши грехи.
Отца Симон принял довольно сухо. Прежнего страха точно и
не бывало. Михей Зотыч только жевал губами и
не спрашивал, где невестка. Наталья Осиповна
видела в окно, как подъехал старик, и нарочно
не выходила.
Не велико кушанье, — подождет. Михей Зотыч сейчас же сообразил, что Симон находится в полном рабстве у старой жены, и захотел ее проучить.
Смирения у Михея Зотыча, однако, хватило ненадолго. Он узнал, что в доме попа Макара устраивается «голодная столовая», и отправился туда. Ему все нужно было
видеть. Поп Макар сильно постарел и был весь седой. Он два года назад похоронил свою попадью Луковну и точно весь засох с горя. В первую минуту он даже
не узнал старого благоприятеля.
Дидя хотя и
не совершенство, но она еще так мало
видела людей и легко может сделать ошибку в своем выборе.
— Папа, я неспособна к этому чувству… да. Я знаю, что это бывает и что все девушки мечтают об этом, но, к сожалению, я решительно
не способна к такому чувству. Назови это уродством, но ведь бывают люди глухие, хромые, слепые, вообще калеки. Значит, по аналогии, должны быть и нравственные калеки, у которых недостает самых законных чувств. Как
видишь, я совсем
не желаю обманывать себя. Ведь я тоже средний человек, папа… У меня ум перевешивает все, и я вперед отравлю всякое чувство.
— Я знаю, что вы меня
не любите… да, — выговорила она, наконец, делая над собой усилие, — и
не пошли бы, если б я сама вас пригласила. А мне так нужно вас
видеть.
Лежавший на траве Михей Зотыч встрепенулся. Харитина взглянула вниз по реке и
увидела поднимавшийся кудрявый дымок, который таял в воздухе длинным султаном. Это был пароход… Значит, старики ждали Галактиона. Первым движением Харитины было убежать и куда-нибудь скрыться, но потом она передумала и осталась.
Не все ли равно?