Неточные совпадения
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой на полу. Когда Вахрушка толкнул в
нее неизвестного бродягу, тот долго
не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти
не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял свою котомку и расположился, как у себя дома.
— Разве так лошадей выводят? — кричит молодой человек, спешиваясь и выхватывая у Ахметки повод. — Родитель, ты
ее сзаду пугай… Да
не бойся. Ахметка, а ты чего стоишь?
Все девицы взвизгнули и стайкой унеслись в горницы, а толстуха Аграфена заковыляла за ними. «Сама» после утреннего чая прилегла отдохнуть в гостиной и долго
не могла ничего понять, когда к
ней влетели дочери всем выводком. Когда-то красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла собой типичную купчиху, совсем заплывшую жиром.
Она сидела в ситцевом «холодае» и смотрела испуганными глазами то на дочерей, то на стряпку Аграфену, перебивавших друг друга.
— Ну, ну, ладно! — оборвала
ее Анфуса Гавриловна. — Девицы, вы приоденьтесь к обеду-то.
Не то штоб уж совсем на отличку, а как порядок требовает. Ты, Харитинушка, барежево платье одень, а ты, Серафимушка, шелковое, канаусовое, которое тебе отец из Ирбитской ярманки привез… Ох, Аграфена, сняла ты с меня голову!.. Ну, надо ли было дурище наваливаться на такого человека, а?.. Растерзать тебя мало…
Младшие девицы, Агния и Харитина, особенно
не тревожились, потому что все дело было в старшей Серафиме:
ее черед выходить замуж.
Глядя на дочерей, Анфуса Гавриловна ругала про себя хитрого старичонка гостя:
не застань он их врасплох,
не показала бы
она Харитины, а бери из любых Серафиму или Агнию.
Впрочем,
она была опытной в подобных делах и нисколько
не стеснялась, тем более что и будущий свекор ничего страшного
не представлял своею особой.
Бойкая Харитина сразу сорвалась с места и опрометью бросилась в кухню за ложкой, — эта догадливость
не по разуму дорого обошлась
ей потом, когда обед кончился. Должна была подать ложку Серафима.
— Стрела, а
не девка! — еще больше некстати похвалил
ее захмелевший домовладыка. — Вот посмотри, Михей Зотыч,
она и мне ложку деревянную приволокет: знает мой карахтер. Еще
не успеешь подумать, а
она уж сделала.
Она несколько раз давала случай Серафиме вставить словечко, —
не прежнее время, когда девки сидели, набравши воды в рот, как немые.
Хозяйку огорчало главным образом то, что гость почти ничего
не ел, а только пробовал. Все свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин
не терял времени и за жарким переехал на херес, — значит, все было кончено, и Анфуса Гавриловна перестала обращать на него внимание. Все равно
не послушает после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только
она успела подумать.
Это простое приветливое слово сразу ободрило Анфусу Гавриловну, и
она посмотрела на гостя, как на своего домашнего человека, который сору из избы
не вынесет. И так у него все просто, по-хорошему. Старик полюбился
ей сразу.
— Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем
она жить-то будет?.. Вот нынче какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя
не купишь, и через золото большие слезы льются.
— Особенное тут дело выходит, Тарас Семеныч. Да…
Не спросился Емельян-то, видно, родителя. Грех тут большой вышел… Там еще, на заводе, познакомился он с одною девицей… Ну, а
она не нашей веры, и жениться ему нельзя, потому как или ему в православные идти, или
ей в девках сидеть. Так это самое дело и затянулось: ни взад ни вперед.
—
Она не посмотрела бы, что такие лбы выросли… Да!.. — выкрикивал старик, хотя сыновья и
не думали спорить. — Ведь мы так же поженились, да прожили век
не хуже других.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками:
она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам.
Не одно хорошее дело рассыпалось вот из-за таких бабьих шепотов. Лично
ей жених очень нравился, хотя
она многого и
не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
Особенно доставалось Харитине, когда приезжал жених. Анфуса Гавриловна
не спускала глаз с
нее. Дело доходило до подзатыльников и слез.
Не красно жилось Татьяне, похудела
она, как щепка, под глазами синие круги.
Вот и Анны, писаревой жены, тоже нет на свадьбе, и мать
не раз о
ней вспомнила.
Галактиону Михеичу вдруг сделалось совестно, потому что он
не мог ответить невесте так же искренне и просто. Собственно невеста ему и нравилась, ему хотелось иногда
ее приласкать, сказать ласковое словечко, но все как-то
не выходило, да и свадебные гости мешали. Жениху с невестой
не приходилось оставаться с глазу на глаз.
Зятья оглядели друг друга и расцеловались. Молодая
не выходила из экипажа, сладко потягиваясь.
Она ужасно хотела спать. Когда вышла хозяйка,
она с ленивою улыбкой, наконец, вылезла из тарантаса. Сестры тоже расцеловались.
Серафима Харитоновна тихо засмеялась и еще раз поцеловала сестру. Когда вошли в комнату и Серафима рассмотрела суслонскую писаршу, то невольно подумала: «Какая деревенщина стала наша Анна! Неужели и я такая буду!» Анна действительно сильно опустилась, обрюзгла и одевалась чуть
не по-деревенски. Рядом с
ней Серафима казалась барыней. Ловко сшитое дорожное платье сидело на
ней, как перчатка.
— Вы на
нее не обращайте внимания, Анна Харитоновна, — спокойно заметил Галактион и строго посмотрел на жену.
— Во-первых, родитель, у Ермилыча мельница-раструска и воды требует вдвое меньше, а потом Ермилыч вечно судится с чураковскими мужиками из-за подтопов. Нам это
не рука. Здешний народ бедовый,
не вдруг уломаешь. В Прорыве вода идет трубой, только косою плотиной
ее поджать.
Правда, иногда ему делалось совестно, что он по-настоящему
не может ответить на
ее робкие ласки, но в нем накипало и крепло хорошее чувство к
ней.
Не раз глядя на
нее, он вспоминал красавицу Харитину, — у той все бы вышло
не так.
Впрочем, Галактион упорно отгонял от себя все эти мысли. Так, глупость молодая, и больше ничего. Стерпится — слюбится. Иногда Серафима пробовала с ним заговаривать о серьезных делах, и он видел только одно, что
она ровно ничего
не понимает. Старается подладиться к нему и
не умеет.
Ему
не нравилось, что
она зовет его Глашей, — какое-то бабье имя.
— А почему земля все? Потому, что
она дает хлеб насущный… Поднялся хлебец в цене на пятачок — красный товар у купцов встал, еще на пятачок — бакалея разная остановилась, а еще на пятачок — и все остальное село. Никому
не нужно ни твоей фабрики, ни твоего завода, ни твоей машины… Все от хлебца-батюшки. Урожай — девки, как блохи, замуж поскакали, неурожай — посиживай у окошечка да поглядывай на голодных женихов. Так я говорю, дурашка?
Она больше
не робела перед мужем и с затаенною радостью чувствовала, что он начинает
ее любить.
Но
ей решительно ничего было
не нужно.
— У нас теперь свое гнездо, — повторяла
она, ласкаясь к мужу. — И никто, никто
не смеет его тронуть. Да, Глаша?
Это счастливое настроение заражало и Галактиона, и он находил жену такою хорошей и даже красивой. От девичьей угловатости
не осталось и следа, а
ее сменила чарующая женская мягкость. Галактиону доставляло удовольствие ухаживать за женой.
Это была первая женщина, которую Симон видел совсем близко, и эта близость поднимала в нем всю кровь, так что ему делалось даже совестно, особенно когда Серафима целовала его по-родственному. Он потихоньку обожал
ее и боялся выдать свое чувство. Эта тайная любовь тоже волновала Серафиму, и
она напрасно старалась держаться с мальчиком строго, — у
ней строгость как-то
не выходила, а потом
ей делалось жаль славного мальчугана.
— Симон,
не смотри на меня так! — строго говорила
она.
Мальчик совсем увлекся, увлекся сразу и ничего больше
не видел, кроме запольской красавицы с
ее поджигающим смехом, вызывающею улыбкою и бойкою речью.
— Что же тут мудреного? Харитину как увидят, так и влюбятся. Уж такая уродилась…
Она у меня сколько женихов отбила. И ты тоже женился бы на
ней, если бы
не отец.
Галактион стаял в изголовье кровати и невольно любовался
ею, любовался
не так, как прежде, а как мужчина, полный сил, который видит красивую женщину.
Все эти дни он почти совсем
не обращал на
нее внимания и даже
не замечал, хотя они и были по-родственному на «ты» и даже целовались, тоже по-родственному.
Она не смотрела на Галактиона, но чувствовала на себе его пристальный взгляд и машинально поправила под шалью спустившийся рукав рубашки.
—
Не любишь? забыл? — шептала
она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так
не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего
не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и
не стыдно мне нисколько.
Симон, бывший свидетелем этой глупой сцены, бледнел и краснел, до крови кусая губы. Бедный мальчуган страстно ревновал запольскую красавицу даже, кажется, к
ее шали, а когда на прощанье Харитина по-родственному поцеловала его, он
не вытерпел и убежал.
Галактион все время молчал и старался
не смотреть на
нее.
Она поцеловалась с ним, опустив глаза.
В сущности Харитина вышла очертя голову за Полуянова только потому, что желала хотя этим путем досадить Галактиону. На, полюбуйся, как мне ничего
не жаль! Из-за тебя гибну. Но Галактион, кажется,
не почувствовал этой мести и даже
не приехал на свадьбу, а послал вместо себя жену с братом Симоном. Харитина удовольствовалась тем, что заставила мужа выписать карету, и разъезжала в
ней по магазинам целые дни. Пусть все смотрят и завидуют, как молодая исправница катается.
— Так вы
ее, совесть-то свою, в процент отдавайте… А я тебе скажу пряменько, немец:
не о чем нам с тобой разговоры разговаривать… так, попусту, языком болтать…
Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах
она попрежнему ничего
не понимала. Да и муж как-то
не умел с
нею разговаривать. Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно рассказать. Он вот и жене все наряды покупает и даже в шляпах знает больше толку, чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы
не знает с мужем, даром, что немец, и щеголяет напропалую.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он
не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто
не обращал на
нее внимания.
Серафима даже заплакала от радости и бросилась к мужу на шею.
Ее заветною мечтой было переехать в Заполье, и эта мечта осуществилась.
Она даже
не спросила, почему они переезжают, как все здесь останется, — только бы уехать из деревни. Городская жизнь рисовалась
ей в самых радужных красках.
Анфуса Гавриловна обрадовалась и испугалась, когда увидала зятя.
Она совсем
не ждала гостя.
— Поживите пока с нами, а там видно будет, — говорила
она, успокоившись после первых излияний. — Слава богу, свет
не клином сошелся.
Не пропадешь и без отцовских капиталов. Ох, через золото много напрасных слез льется! Тоже видывали достаточно всячины!