Неточные совпадения
Старик подошел к дрогам и пристально посмотрел
на сидевшую знать
своими моргавшими глазками.
Темная находилась рядом со сторожкой, в которой жил Вахрушка. Это была низкая и душная каморка с соломой
на полу. Когда Вахрушка толкнул в нее неизвестного бродягу, тот долго не мог оглядеться. Крошечное оконце, обрешеченное железом, почти не давало света. Старик сгрудил солому в уголок, снял
свою котомку и расположился, как у себя дома.
Вахрушка в это время запер входную дверь, закурил
свою трубочку и улегся с ней
на лавке у печки. Он рассчитывал, по обыкновению, сейчас же заснуть.
Писарь Замараев занял с приличною важностью
свое место за волостным столом, а мельник Ермилыч поместился в качестве публики
на обсиженной скамеечке у печки. Ермилыч, как бывший крестьянин, сохранял ко всякой власти подобострастное уважение и участенно вздыхал, любуясь властными приемами дружка писаря.
Ермилыч даже закрыл глаза, когда задыхавшийся под напором бешенства писарь ударил кулаком по столу. Бродяга тоже съежился и только мигал
своими красными веками. Писарь выскочил из-за стола, подбежал к нему, погрозил кулаком, но не ударил, а израсходовал вспыхнувшую энергию
на окно, которое распахнул с треском, так что жалобно зазвенели стекла. Сохранял невозмутимое спокойствие один Вахрушка, привыкший к настоящему обращению всякого начальства.
Сидевшие
на крыльце мужики видели, как из окна волости шлепнулся бродяга
на землю, быстро поднялся
на ноги и, размахивая
своею палкой, быстро побежал по самой средине улицы дробною, мелкою рысцой, точно заяц.
Бродяга действительно оказал удивительную легкость
на ногу и
своим дробным шагом летел впереди догонявшей его телеги.
Кое-где из окон деревенских изб показывались бабьи головы в платках, игравшие
на улице ребятишки сторонились, а старичок все бежал, размахивая
своею палочкой.
Другой кучер, башкир Ахметка, скуластый молодой парень с лоснящимся жирным лицом, молча смотрит
на лошадь, точно впился в нее
своими черными глазами.
Кучера отпускают повод, и лошадь делает отчаянный курбет, поднимая Ахметку
на воздух. Никита крепко держит волосяной чумбур, откинув назад
свой корпус.
Кухня в подвале, и ей приходится налегать
своим жирным телом
на тощего старичка странника, который уже давно лежит
на подоконнике и наблюдает, что делается во дворе.
— Тетка, этак и задавить можно живого человека! — ворчит странник, напрасно стараясь высвободить
свое тощее старое тело из-под навалившегося
на него бабьего жира.
Это был тот самый бродяга, который убежал из суслонского волостного правления. Нахлобучив
свою валеную шляпу
на самые глаза, он вышел
на двор.
На террасе в это время показались три разодетых барышни. Они что-то кричали старику в халате, взвизгивали и прятались одна за другую, точно взбесившаяся лошадь могла прыгнуть к ним
на террасу.
— Вот так фунт! — удивился в
свою очередь Лиодор. — Это, значит, родитель женихов-то, которые наезжали
на той неделе… Богатеющий старичонко!
— В том роде, как бродяга али странник, — объясняла Аграфена в
свое оправдание. — Рубаха
на нем изгребная, синяя,
на ногах коты… Кабы знатье, так разе бы я стала его лепешкой кормить али наваливаться?
— Я тебе наперво домишко
свой покажу, Михей Зотыч, — говорил старик Малыгин не без самодовольства, когда они по узкой лесенке поднимались
на террасу. — В прошлом году только отстроился. Раньше-то некогда было. Семью
на ноги поднимал, а меня господь-таки благословил: целый огород девок. Трех с рук сбыл, а трое сидят еще
на гряде.
Гость ничего не отвечал, а только поджал
свои тонкие губы и прищурился, причем его сморщенное обветрелое лицо получило неприятное выражение. Ему не поправился разговор о зятьях
своею бестактностью. Когда они очутились
на террасе, хозяин с видимым удовольствием оглянул
свой двор и все хозяйственные пристройки.
Гость охотно исполнил это желание и накрыл
свои пожитки шляпой. В
своей синей рубахе, понитке и котах он походил не то
на богомольца, не то
на бродягу, и хозяин еще раз пожал плечами, оглядывая его с ног до головы. Юродивый какой-то.
Одно имя суслонского писаря заставило хозяина даже подпрыгнуть
на месте. Хороший мужик суслонский писарь? Да это прямой разбойник, только ему нож в руки дать… Живодер и христопродавец такой, каких белый свет не видывал. Харитон Артемьич раскраснелся, закашлялся и замахал
своими запухшими красными руками.
— Ах, аспид! ах, погубитель! — застонал старик. — Видел, Михей Зотыч? Гибель моя, а не сын… Мы с Булыгиным
на ножах, а он, слышь, к Булыгиным. Уж я его, головореза, три раза проклинал и
на смирение посылал в степь, и
своими руками терзал — ничего не берет. У других отцов сыновья — замена, а мне нож вострый. Сколько я денег за него переплатил!
Но
на выручку появилась Анфуса Гавриловна в
своем новом тяжелом шелковом платье, стоявшем коробом, и в купеческой косынке-головке.
Хозяйку огорчало главным образом то, что гость почти ничего не ел, а только пробовал. Все
свои ржаные корочки сосет да похваливает. Зато хозяин не терял времени и за жарким переехал
на херес, — значит, все было кончено, и Анфуса Гавриловна перестала обращать
на него внимание. Все равно не послушает после третьей рюмки и устроит штуку. Он и устроил, как только она успела подумать.
Девушки посмотрели
на мать и все разом поднялись. Харитон Артемьич понял
свою оплошку и только засопел носом, как давешний иноходец. К довершению скандала, он через пять минут заснул.
Самым живым местом являлся старый гостиный двор, а затем Хлебная улица, усаженная крепкими купеческими хороминами, — два порядка этой улицы со
своими каменными белыми домами походили
на две гигантских челюсти, жевавших каменными зубами благосостояние Зауралья и прилегавшей к нему «орды».
Они большею частью проживали по
своим салотопенным заимкам, приютившимся
на реке Ключевой выше и ниже города.
Хозяин что-то хотел сказать, но только посмотрел
на гостя
своими темными близорукими глазами. Гость понял этот немой вопрос и ответил...
Эта сцена более всего отозвалась
на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона
на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку, как он, Емельян. Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось
на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал
своего настроения.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была
своя невеста
на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Нравился девушкам и другой брат, Емельян. Придет
на девичник, сядет в уголок и молчит, как пришитый. Сначала все девушки как-то боялись его, а потом привыкли и насмелились до того, что сами начали приставать к нему и
свои девичьи шутки шутить.
Она посмотрела
на жениха из другой комнаты, похвалила и незаметно ушла домой, точно боялась
своим присутствием нарушить веселье в отцовском доме.
Не получая ответа
на такие вопросы, немец принимал сонный вид и начинал сосать
свои лепешки.
Этот Шахма был известная степная продувная бестия; он любил водить компанию с купцами и разным начальством. О его богатстве ходили невероятные слухи, потому что в один вечер Шахма иногда проигрывал по нескольку тысяч, которые платил с чисто восточным спокойствием. По наружности это был типичный жирный татарин, совсем без шеи, с заплывшими узкими глазами. В
своей степи он делал большие дела, и купцы-степняки не могли обойти его власти. Он приехал
на свадьбу за триста верст.
Последними уже к большому столу явились два новых гостя. Один был известный поляк из ссыльных, Май-Стабровский, а другой — розовый, улыбавшийся красавец, еврей Ечкин. Оба они были из дальних сибиряков и оба попали
на свадьбу проездом, как знакомые Полуянова. Стабровский, средних лет господин, держал себя с большим достоинством. Ечкин поразил всех
своими бриллиантами, которые у него горели везде, где только можно было их посадить.
Но Полуянов всех успокоил. Он знал обоих еще по
своей службе в Томске, где пировал
на свадьбе Май-Стабровского. Эта свадьба едва не закончилась катастрофой. Когда молодых после венца усадили в коляску, лошади чего-то испугались и понесли. Плохо пришлось бы молодым, если бы не выручил Полуянов: он бросился к взбесившимся лошадям и остановил их
на всем скаку, причем у него пострадал только казенный мундир.
Взбешенный Штофф кинулся с кулаками
на обидчика, все повскочили с
своих мест, — одним словом, весь стол рушился.
Теперь роли переменились. Женившись, Галактион сделался совершенно другим человеком.
Свою покорность отцу он теперь выкупал вызывающею самостоятельностью, и старик покорился, хотя и не вдруг. Это была серьезная борьба. Михей Зотыч сердился больше всего
на то, что Галактион начал относиться к нему свысока, как к младенцу, — выслушает из вежливости, а потом все сделает по-своему.
Больше всего Галактион был доволен, что отец уехал
на заводы заканчивать там
свои дела и не мешался в дело.
— Ты посмотри
на себя-то, — поговаривала Анна, — тебе водку пить с Ермилычем да с попом Макаром, а настоящего-то ничего и нет. Ну, каков ты есть человек, ежели тебя разобрать? Вон глаза-то заплыли как от пьянства… Небойсь Галактион компании не ломает, а всегда в
своем виде.
— Деньги — весьма сомнительный и даже опасный предмет, — мягко не уступал поп Макар. — Во-первых, деньги тоже к рукам идут, а во-вторых, в них сокрыт великий соблазн.
На что мужику деньги, когда у него все
свое есть: и домишко, и землица, и скотинка, и всякое хозяйственное обзаведение? Только и надо деньги, что
на подати.
Он успел устроить кое-какие дела у себя
на заводе и вернулся
на Ключевую, по обыкновению, в
своем бродяжническом костюме.
— Ты вот что, хозяин, — заявил Вахрушка
на другой день
своей службы, — ты не мудри, а то…
Все
свое, домашнее, — вот и достаток, потому что как все от матушки-земли жили и не гнались
на городскую руку моды заводить.
Ей так надоело жить в чужих людях, у всех
на виду, а тут был
свой угол,
свое гнездо.
Серафима по-своему мечтала о будущем этого клочка земли: у них будет
свой маленький садик, где она будет гулять с ребенком, потом она заведет полное хозяйство, чтобы дома все было
свое,
на мельничном пруду будет плавать пара лебедей и т. д.
Холодные компрессы сделали
свое дело, а поданная рюмка водки
на время успокоила пьяницу.
Штофф попал в самое больное место скуповатого деревенского батюшки. Он жил бездетным, вдвоем с женой, и всю любовь сосредоточил
на скромном стяжании, — его интересовали не столько сами по себе деньги, а главным образом процесс их приобретения, как
своего рода спорт.
Мысль открыть сбыт
своей крупчатке в «Расею» очень понравилась Михею Зотычу, и он с большим удовольствием отпустил Галактиона съездить в Казань, Рыбинск, Саратов и Нижний, чтобы
на месте познакомиться с делами.
— Это нам Михей Зотыч дорожку проторил, — похваливал немец хмурившегося старика, — мы
на готовое-то, как
на чужую кашу со
своей ложкой приходим.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича
на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы
на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть
свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших. Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с
своею участью христовой невесты и мало обращала
на себя внимания. Не для кого было рядиться.