Неточные совпадения
Весь второй этаж был устроен
на отличку: зал, гостиная, кабинет, столовая, спальня, — все по-богатому, как в
первых купеческих домах.
Первым объявился
на Урале дедушка Колобок; он был из сибирских беглых.
И действительно, Галактион интересовался, главным образом, мужским обществом. И тут он умел себя поставить и просто и солидно: старикам — уважение, а с другими
на равной ноге. Всего лучше Галактион держал себя с будущим тестем, который закрутил с самого
первого дня и мог говорить только всего одно слово: «Выпьем!» Будущий зять оказывал старику внимание и делал такой вид, что совсем не замечает его беспросыпного пьянства.
Раз все-таки Лиодор неожиданно для всех прорвался в девичью и схватил в охапку
первую попавшуюся девушку. Поднялся отчаянный визг, и все бросились врассыпную. Но
на выручку явился точно из-под земли Емельян Михеич. Он молча взял за плечо Лиодора и так его повернул, что у того кости затрещали, — у великого молчальника была железная сила.
Вот с отцом у Галактиона вышел с
первого раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы
на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты
на три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
Слухи о новой мельнице в Прорыве разошлись по всей Ключевой и подняли
на ноги всех старых мельников, работавших
на своих раструсочных мельницах. Положим, новая мельница будет молоть крупчатку, а все-таки страшно. Это была еще
первая крупчатка
на Ключевой, и все инстинктивно чего-то боялись.
— Деньги — весьма сомнительный и даже опасный предмет, — мягко не уступал поп Макар. — Во-первых, деньги тоже к рукам идут, а во-вторых, в них сокрыт великий соблазн.
На что мужику деньги, когда у него все свое есть: и домишко, и землица, и скотинка, и всякое хозяйственное обзаведение? Только и надо деньги, что
на подати.
Но все эти сомнения и недосказанные мысли разрешились сами собой, когда Серафима, краснея и заикаясь, призналась, что она беременна. Муж посмотрел
на нее непонимающими глазами, а потом так хорошо и любовно обнял и горячо поцеловал… еще в
первый раз поцеловал.
Доставалось
на орехи и «полуштофову тестю», то есть Харитону Артемьичу. Он
первый призрел голого немца, да еще дочь за него замуж выдал. Вот теперь все и расхлебывай. Да и другой зять, Галактион, тоже хорош: всем мельникам запер ход, да еще рынок увел к себе в Суслон.
Тот красивый подъем всех сил, который Серафима переживала сейчас после замужества, давно миновал, сменившись нормальным существованием.
Первые радости материнства тоже прошли, и Серафима иногда испытывала приступы беспричинной скуки. Пять лет выжили в деревне. Довольно. Особенно сильно повлияла
на Серафиму поездка в Заполье
на свадьбу Харитины. В городе все жили и веселились, а в деревне только со скуки пропадай.
В
первую зиму свежую крупчатку возили в Ирбит,
на ярмарку,
на тройках.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича
на жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы
на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о жене он не беспокоился, а вот что будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил
первую дочь Милочку, а старший сын был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал
на нее внимания.
Отправляясь в
первый раз с визитом к своему другу Штоффу, Галактион испытывал тяжелое чувство. Ему еще не случалось фигурировать в роли просителя, и он испытывал большое смущение. А вдруг Штофф сделает вид, что не помнит своих разговоров
на мельнице? Все может быть.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери
на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить, вот и выскочила замуж за
первого встречного. Всегда так бывает.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть
на Галактиона такими глазами, точно видела его в
первый раз. Гость пил чай и думал, какая она славная, вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
Этот
первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло
на него, совсем другая жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже было в Заполье, вот тут, совсем близко.
А между тем в тот же день Галактиону был прислан целый ворох всевозможных торговых книг для проверки. Одной этой работы хватило бы
на месяц. Затем предстояла сложная поверка наличности с поездками в разные концы уезда. Обрадовавшийся
первой работе Галактион схватился за дело с медвежьим усердием и просиживал над ним ночи. Это усердие не по разуму встревожило самого Мышникова. Он под каким-то предлогом затащил к себе Галактиона и за стаканом чая, как бы между прочим, заметил...
Эта
первая неудачная встреча не помешала следующим, и доктор даже понравился Галактиону, как человек совершенно другого, неизвестного ему мира. Доктор постоянно был под хмельком и любил поговорить
на разные темы, забывая
на другой день, о чем говорилось вчера.
Первый завтрак у Стабровских опять послужил предметом ужаса для мисс Дудль. «Неорганизованная девочка» решительно не умела держать себя за столом, клала локти чуть не
на тарелку, стучала ложкой, жевала, раскрывая рот, болтала ногами и — о, ужас! — вытащила в заключение из кармана совсем грязный носовой платок. Мисс Дудль чуть не сделалось дурно.
Первым в клубе встретился Штофф и только развел руками, когда увидал Галактиона с дамой под руку. Вмешавшись в толпу, Галактион почувствовал себя еще свободнее. Теперь уже никто не обращал
на них внимания. А Прасковья Ивановна крепко держала его за руку, раскланиваясь направо и налево. В одной зале она остановилась, чтобы поговорить с адвокатом Мышниковым, посмотревшим
на Галактиона с удивлением.
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. — Ну, брал… ну, что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали
на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили
на свободу всего
на одну неделю:
первым делом убил бы попа Макара, а вторым — Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
Эта новость была отпразднована у Стабровского
на широкую ногу. Галактион еще в
первый раз принимал участие в таком пире и мог только удивляться, откуда берутся у Стабровского деньги. Обед стоил
на плохой конец рублей триста, — сумма, по тугой купеческой арифметике, очень солидная. Ели, пили, говорили речи, поздравляли друг друга и в заключение послали благодарственную телеграмму Ечкину. Галактион, как ни старался не пить, но это было невозможно. Хозяин так умел просить, что приходилось только пить.
Вечером поздно Серафима получила записку мужа, что он по неотложному делу должен уехать из Заполья дня
на два. Это еще было в
первый раз, что Галактион не зашел проститься даже с детьми. Женское сердце почуяло какую-то неминуемую беду, и
первая мысль у Серафимы была о сестре Харитине. Там Галактион, и негде ему больше быть… Дети спали. Серафима накинула шубку и пешком отправилась к полуяновской квартире. Там еще был свет, и Серафима видела в окно, что сестра сидит у лампы с Агнией. Незачем было и заходить.
Этот
первый завтрак служил для Галактиона чем-то вроде вступительного экзамена. Скоро он почувствовал себя у Стабровских если не своим, то и не чужим. Сам старик только иногда конфузил его своею изысканною внимательностью. Галактион все-таки относился к магнату с недоверием. Их окончательно сблизил случайный разговор, когда Галактион высказал свою заветную мечту о пароходстве. Стабровский посмотрел
на него прищуренными глазами, похлопал по плечу и проговорил...
— Как же вы могли позволить, батюшка, чтобы Полуянов привез покойницу к вам
на погреб? — допрашивал защищающий Полуянова адвокат. — Ведь в своем селе вы большая сила,
первый человек.
Галактион отлично понимал политику умного поляка, не хотевшего выставлять себя в
первую голову и выдвинувшего
на ответственный пост безыменного и для всех безразличного немца.
Галактион действительно пришел вечером, когда было уже темно. В
первую минуту ей показалось, что он пьян. И глаза красные, и
на ногах держится нетвердо.
Когда Анфуса Гавриловна вернулась, Харитина даже раскрыла рот, чтобы сообщить роковую новость, но удержалась и только покраснела. У нее не хватило мужества принять
на себя
первый напор материнского горя. Замараев понял, почему сестрица струсила, сделал благочестивое лицо и только угнетенно вздыхал.
— О, она плохо кончит! — уверял Стабровский в отчаянии и сам начинал смотреть
на врачей, как
на чудотворцев, от которых зависело здоровье его Диди. — Теперь припадки
на время прекратились, но есть двадцать
первый год. Что будет тогда?
Во-первых, он находился в «темной» при волости, куда сам когда-то сажал Михея Зотыча; во-вторых, теперь темная битком была набита мертвецки пьяными, подобранными вчера «
на дешевке», а в-третьих, с левого бока лежал рядом с ним окоченевший труп запившегося насмерть.
В
первый момент доктор не придал письму никакого значения, как безыменной клевете, но потом оно его начало беспокоить с новой точки зрения: лично сам он мог наплевать
на все эти сплетни, но ведь о них, вероятно, говорит целый город.
В
первый момент доктор хотел показать письмо жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату жены. Но достаточно было Прасковье Ивановне взглянуть
на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Он выбегал встречать его
на крыльцо и по
первому взгляду знал вперед, в каком настроении Галактион Михеич Вахрушка изучал это серьезное лицо с строгими глазами, походку, каждое движение и всем любовался.
Харченко действительно быстро устроился по-новому. В нем сказался очень деятельный и практический человек. Во-первых, он открыл внизу малыгинского дома типографию; во-вторых, выхлопотал себе право
на издание ежедневной газеты «Запольский курьер» и, в-третьих, основал библиотеку. Редакция газеты и библиотека помещались во втором этаже.
Особым выдающимся торжеством явилось открытие
первой газеты в Заполье. Главными представителями этого органа явились Харченко и доктор Кочетов. Последний даже не был пьян и поэтому чувствовал себя в грустном настроении. Говорили речи, предлагали тосты и составляли планы похода против плутократов. Харченко расчувствовался и даже прослезился.
На торжестве присутствовал Харитон Артемьич и мог только удивляться, чему люди обрадовались.
Ревновала Харитина ко всем и ко всему: к жене, к Ечкину, к пароходу, к Бубнихе, к будущей
первой поездке
на пароходе прямо в Заполье.
У Галактиона сильно билось сердце, когда «Первинка» начала подходить к пристани, и он скомандовал: «Стоп, машина!»
На пристани уже собралась кучка любопытных. Впереди других стоял Стабровский с Устенькой. Они
первые вошли
на пароход, и Устенька, заалевшись, подала Галактиону букет из живых цветов!
— Мне бы, главное, зятьев всех в бараний рог согнуть, а в
первую голову проклятого писаря. Он меня подвел с духовной… и ведь как подвел, пес! Вот так же, как ты, все наговаривал: «тятенька… тятенька»… Вот тебе и тятенька!.. И как они меня ловко
на обе ноги обули!.. Чисто обделали — все равно, как яичко облупили.
Устенька густо покраснела и ничего не ответила, а Стабровский вспылил, — это был, кажется, еще
первый случай, что он рассердился
на свою Дидю.
Разъезжая по своим делам по Ключевой, Луковников по пути завернул в Прорыв к Михею Зотычу. Но старика не было, а
на мельнице оставались только сыновья, Емельян и Симон. По
первому взгляду
на мельницу Луковников определил, что дела идут плохо, и мельница быстро принимала тот захудалый вид, который говорит красноречивее всяких слов о внутреннем разрушении.
— А Полуянов? Вместе с мельником Ермилычем приехал, потребовал сейчас водки и хвалится, что засудит меня, то есть за мое показание тогда
на суде. Мне, говорит, нечего терять… Попадья со страхов убежала в суседи, а я вот сижу с ними да слушаю. Конечно, во-первых, я нисколько его не боюсь, нечестивого Ахава, а во-вторых, все-таки страшно…
— Не прежние времена, Илья Фирсыч, чтобы рога-то показывать, — ответил пап Макар,
на всякий случай отступая к стенке. — Во-первых…
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою чашу испил до самого дна и понял, что есть такое суета сует, а вы этого не понимаете. Взгляните
на мое рубище и поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша… да. Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И
первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
На другой день он, одетый с иголочки во все новое, уже сидел в особой комнате нового управления за громадным письменным столом, заваленным гроссбухами. Ему нравилась и солидность обстановки и какая-то особенная деловая таинственность, а больше всего сам Ечкин, всегда веселый, вечно занятый, энергичный и неутомимый. Одна квартира чего стоила, министерская обстановка, служащие, и все явилось, как в сказке, по щучьему веленью. В
первый момент Полуянов даже смутился, отозвал Ечкина в сторону и проговорил...
Устенька не без ловкости перевела разговор
на другую тему, потому что Стабровскому, видимо, было неприятно говорить о Галактионе. Ему показалось в свою очередь, что девушка чего-то не договаривает. Это еще был
первый случай недомолвки. Стабровский продумал всю сцену и пришел к заключению, что Устенька пришла специально для этого вопроса. Что же, это ее дело. Когда девушка уходила, Стабровский с особенной нежностью простился с ней и два раз поцеловал ее в голову.
Из свидетелей запоздал к обряду один Полуянов, но зато он вернулся из моленной
первым. Его встретил
на крыльце Нагибин, расцеловал и все повторял...
— Летать любите, а садиться не умеете, — не унимался старик. — То-то. А знаете пословицу: свату
первая палка. Наступите
на жида: его рук дело.
Следователя сбивало многое. Во-первых, Ечкин держал себя слишком уж спокойно и слишком с достоинством, как настоящий крупный преступник. Ясно было, что все было устроено через Лиодора, который путался в показаниях и завирался
на глазах. Но опять странно, что такой умный и дальновидный человек, как Ечкин, доверит исполнение беспутному и спившемуся Лиодору.
Поездка
на пароходе удалась
на редкость. Особенно развеселился Галактион. Он редко пил, а тут разрешил. Обедали
на открытой палубе и перебирали текущие новости, среди которых
первое место занимала таинственная смерть Нагибина, связанная самым глупым образом с глупою женитьбой Симона.