Неточные совпадения
Описываемая сцена происходила на улице, у крыльца суслонского волостного правления. Летний вечер
был на исходе, и возвращавшийся с покосов народ не останавливался около волости: наработавшиеся за день рады
были месту. Старика окружили только те
мужики, которые привели его с покоса, да несколько других, страдавших неизлечимым любопытством. Село
было громадное, дворов в пятьсот, как все сибирские села, но в страду оно безлюдело.
У волости уже ждали писаря несколько
мужиков и стояла запряженная крестьянская телега. Волостных дел в Суслоне
было по горло. Писарь принимал всегда важный вид, когда подходил к волости, точно полководец на поле сражения.
Мужиков он держал в ежовых рукавицах, и даже Ермилыч проникался к нему невольным страхом, когда завертывал в волость по какому-нибудь делу. Когда писарь входил в волость, из темной донеслось старческое пение...
— А привык я. Все пешком больше хожу: которое место пешком пройдешь, так оно памятливее. В Суслоне чуть
было не загостился у твоего зятя, у писаря… Хороший
мужик.
Другим важным обстоятельством
было то, что Заполье занимало границу, отделявшую собственно Зауралье от начинавшейся за ним степи, или, как говорили
мужики, «орды».
Вот с отцом у Галактиона вышел с первого раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские
мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно
была сдавлена каменными утесами.
— Деньги — весьма сомнительный и даже опасный предмет, — мягко не уступал поп Макар. — Во-первых, деньги тоже к рукам идут, а во-вторых, в них сокрыт великий соблазн. На что
мужику деньги, когда у него все свое
есть: и домишко, и землица, и скотинка, и всякое хозяйственное обзаведение? Только и надо деньги, что на подати.
Перед Ильиным днем поп Макар устраивал «помочь». На покос выходило до полуторых сот косцов.
Мужики любили попа Макара и не отказывались поработать денек. Да и как
было не поработать, когда поп Макар крестил почти всех косцов, венчал, а в будущем должен
был похоронить? За глаза говорили про попа то и се, а на деле выходило другое. Теперь в особенности популярность попа Макара выросла благодаря свержению ига исправника Полуянова.
Писарь сумрачно согласился. Он вообще
был не в духе. Они поехали верхами. Поповский покос
был сейчас за Шеинскою курьей, где шли заливные луга. Под Суслоном это
было одно из самых красивых мест, и суслонские
мужики смотрели на поповские луга с завистью. С высокого правого берега, точно браною зеленою скатертью, развертывалась широкая картина. Сейчас она
была оживлена сотнями косцов, двигавшихся стройною ратью. Ермилыч невольно залюбовался и со вздохом проговорил...
Этот богатый пан знал, кажется, решительно все и вперед сосчитал каждое зерно у
мужика и каждую копейку выгоды, какую можно
было получить.
— У нас вот как, ваше степенство… Теперь страда, когда хлеб убирают, так справные
мужики в поле не дожинают хлеб начисто, а оставляют «Николе на бородку». Ежели которые бедные, — ну, те и подберут остатки-то. Ничего, справно народ живет. Богатей
есть, у которых по три года хлеб в скирдах стоит.
Плохо
будет, — и
мужику плохо, и купцу, и жиду.
— Ух, надоела мне эта самая деревенская темнота! — повторял он. — Ведь я-то не простой
мужик, Галактион Михеич, а свою полировку имею… За битого двух небитых дают. Конешно, Михей Зотыч жалованья мне не заплатили, это точно, а я не сержусь… Что же, ему, может, больше надо. А уж в городе-то я вот как
буду стараться. У меня короткий разговор: раз, два — и готово. Ха-ха… Дела не подгадим. Только вот с мертвяком ошибочка вышла.
Рассказ о дешевке смешил Харитину до слез, и она забывала, что смеяться над опившимися до смерти
мужиками нехорошо. Ей
было как-то безотчетно весело, весело потому, что Вахрушка все время говорил о Галактионе.
— Один ты у меня правильный зять, — говорил Харитон Артемьич, забывая старую семейную рознь. — Золото, а не
мужик… Покойница Фуса постоянно это говорила, а я перечил ей. Теперь вот и перечить некому
будет. Ох, горюшко!.. Ты уж, писарь, постарайся на последях-то.
— А затем, сватушка, что три сына у меня. Хотел каждому по меленке оставить, чтобы родителя поминали… Ох, нехорошо!.. Мучники наши в банк закладываются, а
мужик весь хлеб на базары свез. По деревням везде ситцы да самовары пошли… Ослабел
мужик. А тут водкой еще его накачивают… Все за легким хлебом гонятся да за своим лакомством. Что только и
будет!..
— А как вы полагаете, откуда деньги у Болеслава Брониславича? Сначала он
был подрядчиком и морил рабочих, как мух, потом он начал
спаивать мужиков, а сейчас разоряет целый край в обществе всех этих банковских воров. Честных денег нет, славяночка. Я не обвиняю Стабровского: он не лучше и не хуже других. Но не нужно закрывать себе глаза на окружающее нас зло. Хороша и литература, и наука, и музыка, — все это отлично, но мы этим никогда не закроем печальной действительности.
Главное, скверно
было то, что Мышников, происходя из купеческого рода, знал все тонкости купеческой складки, и его невозможно
было провести, как иногда проводили широкого барина Стабровского или тягучего и мелочного немца Драке. Прежде всего в Мышникове сидел свой брат
мужик, у которого
была одна политика — давить все и всех, давить из любви к искусству.
Закончилась эта дикая сцена тем, что Галактион избил Харитину, зверски избил, как бьют своих жен только пьяные
мужики, а потом взял и запер в комнате, точно боялся, что она убежит и
будет жаловаться на него.
Да и контингент гласных
был почти тот же, что и в думе, с прибавкой нескольких
мужиков, писарей и деревенских попов, как о.
Сердце поворачивалось смотреть на этих
мужиков, которые не
ели по два, по три дня.
— Ох, боговы работнички, нехорошо! — шамкал он. — Привел господь с ручкой идти под чужими окнами… Вот до чего лакомство-то доводит! Видно, который и богат
мужик, да без хлеба — не крестьянин. Так-то, миленькие!.. Ох, нужда-то выучит, как калачи
едят!
Из Суслона скитники поехали вниз по Ключевой. Михей Зотыч хотел посмотреть, что делается в богатых селах. Везде
было то же уныние, как и в Суслоне. Народ потерял голову. Из-под Заполья вверх по Ключевой быстро шел голодный тиф. По дороге попадались бесцельно бродившие по уезду
мужики, — все равно работы нигде не
было, а дома сидеть не у чего. Более малодушные уходили из дому, куда глаза глядят, чтобы только не видеть голодавшие семьи.
Мельница Ермилыча
была уже в виду, когда навстречу скитникам попал скакавший без шапки
мужик.
К своему ужасу он слышал, что пара уже гонится за ним. Лошадь устала и плохо прибавляла ходу. Где же одной уйти от пары? Анфим уже слышал приближавшийся топот и, оглянувшись, увидел двух
мужиков в кошевке. Они
были уже совсем близко и что-то кричали ему. Анфим начал хлестать лошадь вожжами.
Анфим только сейчас узнал голос Михея Зотыча. Да, это
был он, цел и невредим. Другой
мужик лежал ничком в кошевке и жалобно стонал.
Потом Михей Зотыч принялся ругать
мужиков — пшеничников, оренбургских казаков и башкир, — все пропились на самоварах и гибнут от прикачнувшейся легкой копеечки. А главное — работать по-настоящему разучились: помажут сохой — вот и вся пахота. Не удобряют земли, не блюдут скотинку, и все так-то. С одной стороны — легкие деньги, а с другой — своя лень подпирает. Как же тут голоду не
быть?
— А вот и знаю!.. Почему, скажи-ка, по ту сторону гор, где и земли хуже, и народ бедный, и аренды большие, — там народ не голодует, а здесь все
есть, всего бог надавал, и мужик-пшеничник голодует?.. У вас там Строгановы берут за десятину по восемь рублей аренды, а в казачьих землях десятина стоит всего двадцать копеек.