Неточные совпадения
Все девицы взвизгнули и стайкой унеслись в горницы, а толстуха Аграфена заковыляла за ними. «Сама» после утреннего чая прилегла отдохнуть в гостиной и долго не
могла ничего
понять, когда к ней влетели дочери всем выводком. Когда-то красивая женщина, сейчас Анфуса Гавриловна представляла собой типичную купчиху, совсем заплывшую жиром. Она сидела в ситцевом «холодае» и смотрела испуганными глазами то на дочерей, то на стряпку Аграфену, перебивавших друг друга.
Этим Штофф открывал свои карты, и Галактион
понял, почему немец так льнет к нему. Лично он ему очень нравится, как человек обстоятельный и энергичный. Что же, в свое время хитрый русский немец
мог пригодиться.
— Зачем они женятся? Что? Разве это необходимо для каждого русского купца? А впрочем,
может быть, я плохо
понимаю по-русску?
—
Может, привыкну и буду
понимать, Глаша. Все девицы сначала ничего не
понимают, а потом замужем и выучатся.
Галактион был другого мнения и стоял за бабушку. Он не
мог простить Агнии воображаемой измены и держал себя так, точно ее и на свете никогда не существовало. Девушка чувствовала это пренебрежение,
понимала источник его происхождения и огорчалась молча про себя. Она очень любила Галактиона и почему-то думала, что именно она будет ему нужна. Раз она даже сделала робкую попытку объясниться с ним по этому поводу.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не
понимать, что делается кругом. Только и радости, что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело
может рассудить. Закон-то вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает, что дальше будет.
— Сам же запустошил дом и сам же похваляешься. Нехорошо, Галактион, а за чужие-то слезы бог найдет. Пришел ты, а того не
понимаешь, что я и разговаривать-то с тобой по-настоящему не
могу. Я-то скажу правду, а ты со зла все на жену переведешь. Мудрено с зятьями-то разговаривать. Вот выдай свою дочь, тогда и узнаешь.
Ей сделалось и обидно и стыдно за него, за то, что он ничего не
понимает, что он
мог обедать с своими банковскими, когда она здесь мучилась одна, что и сейчас он пришел в это страшное место с праздничным хмелем в голове.
— Извините меня, Харитина Харитоновна, — насмелился Замараев. — Конечно, я деревенский мужик и настоящего городского обращения не
могу вполне
понимать, а все-таки дамскому полу как будто и не того, не подобает цыгарки курить. Уж вы меня извините, а это самое плохое занятие для настоящей дамы.
Харитина не
понимала, что Галактион приходил к ней умирать, в нем мучительно умирал тот простой русский купец, который еще
мог жалеть и себя и других и говорить о совести. Положим, что он не умел ей высказать вполне ясно своего настроения, а она была еще глупа молодою бабьей глупостью. Она даже рассердилась, когда Галактион вдруг поднялся и начал прощаться...
Голова доктора горела, ему делалось душно, а перед глазами стояло лицо Устеньки, — это именно то лицо, которое одно
могло сделать его счастливым, чистым, хорошим, и, увы, как поздно он это
понял!
— В лучшем виде все
могу понять-с, тятенька.
— Это вы… Да, вы, вы! Не
понимаете? Вам все нужно объяснять? Если бы вы не писали своих дурацких корреспонденции, ничего бы подобного не
могло быть. Из-за вас теперь мне глаз никуда нельзя показать.
— Мы этот вопрос обсуждали и нашли, что он неудобоисполним. Вы меня
понимаете? Одним словом, мы не
можем.
— Устенька, вы уже большая девушка и
поймете все, что я вам скажу… да. Вы знаете, как я всегда любил вас, — я не отделял вас от своей дочери, но сейчас нам, кажется, придется расстаться. Дело в том, что болезнь Диди до известной степени заразительна, то есть она
может передаться предрасположенному к подобным страданиям субъекту. Я не желаю и не имею права рисковать вашим здоровьем. Скажу откровенно, мне очень тяжело расставаться, но заставляют обстоятельства.
Устенька
могла уже читать по-французски и по-немецки,
понимала по-английски и говорила по-польски.
Мы во многом не согласимся с Устенькой, за многое она отнесется ко мне критически,
может быть, даже строго осудит, но я
понимаю ее теперешнее настроение, хорошее, светлое, доброе…
Устенька, я
понимаю больше, чем ты думаешь, хотя многого и не
могу сейчас высказать.
— Папа, я решительно не
понимаю, как ты
можешь принимать таких ужасных людей, как этот Колобов. Он заколотил в гроб жену, бросил собственных детей, потом эта Харитина, которую он бьет… Ужасный, ужасный человек!.. У Стабровских его теперь не принимают… Это какой-то дикарь.
— Нет, постойте… Вот ты, поп Макар, предал меня, и ты, Ермилыч, и ты, Тарас Семеныч, тоже… да. И я свою чашу испил до самого дна и
понял, что есть такое суета сует, а вы этого не
понимаете. Взгляните на мое рубище и
поймете: оно молча вопиет… У вас будет своя чаша… да.
Может быть, похуже моей… Я-то уж смирился, перегорел душой, а вы еще преисполнены гордыни… И первого я попа Макара низведу в полное ничтожество. Слышишь, поп?
Насколько сам Стабровский всем интересовался и всем увлекался, настолько Дидя оставалась безучастной и равнодушной ко всему. Отец утешал себя тем, что все это результат ее болезненного состояния, и не хотел и не
мог видеть действительности. Дидя была представителем вырождавшейся семьи и не
понимала отца. Она
могла по целым месяцам ничего не делать, и ее интересы не выходили за черту собственного дома.
— Ничего вы не
понимаете, барышня, — довольно резко ответил Галактион уже серьезным тоном. — Да, не
понимаете… Писал-то доктор действительно пьяный, и барышне такие слова,
может быть, совсем не подходят, а только все это правда. Уж вы меня извините, а действительно мы так и живем… по-навозному. Зарылись в своей грязи и знать ничего не хотим… да. И еще нам же смешно, вот как мне сейчас.
По своему характеру Луковников не
мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В кого она такая уродилась? Права-то она права, да только все-таки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем еще раз заметил...
Все
понимать и не иметь возможности все объяснить — что
может быть хуже?
— Ну, это уж ты врешь, Михей Зотыч! — азартно вступился Вахрушка. — И даже
понимать по-настоящему не
можешь.
Неточные совпадения
Правдин. Удовольствие, которым государи наслаждаются, владея свободными душами, должно быть столь велико, что я не
понимаю, какие побуждения
могли бы отвлекать…
Всечасное употребление этого слова так нас с ним ознакомило, что, выговоря его, человек ничего уже не мыслит, ничего не чувствует, когда, если б люди
понимали его важность, никто не
мог бы вымолвить его без душевного почтения.
Тут только
понял Грустилов, в чем дело, но так как душа его закоснела в идолопоклонстве, то слово истины, конечно, не
могло сразу проникнуть в нее. Он даже заподозрил в первую минуту, что под маской скрывается юродивая Аксиньюшка, та самая, которая, еще при Фердыщенке, предсказала большой глуповский пожар и которая во время отпадения глуповцев в идолопоклонстве одна осталась верною истинному богу.
— Про себя
могу сказать одно: в сражениях не бывал-с, но в парадах закален даже сверх пропорции. Новых идей не
понимаю. Не
понимаю даже того, зачем их следует понимать-с.
Если бы Грустилов стоял действительно на высоте своего положения, он
понял бы, что предместники его, возведшие тунеядство в административный принцип, заблуждались очень горько и что тунеядство, как животворное начало, только тогда
может считать себя достигающим полезных целей, когда оно концентрируется в известных пределах.