Неточные совпадения
— Другие и пусть живут по-другому, а нам и
так ладно.
Кому надо,
так и моих маленьких горниц не обегают. Нет, ничего, хорошие люди не брезгуют… Много у нас в Заполье этих других-то развелось. Модники… Смотреть-то на них тошно, Михей Зотыч. А все через баб… Испотачили бабешек, вот и мутят: подавай им все по-модному.
Много-много, если взглянет на
кого, а то и
так сойдет.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его
кто на ключ запер. Ему было все равно: Суслон
так Суслон, а хорошо и на устье. Вот Галактион другое, — у того что-то было на уме, хотя старик и не выпытывал прежде времени.
Кто они
такие, откуда, чего домогаются — никто не знал.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у
кого есть,
так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
Харитона Артемьевича не было дома, — он уехал куда-то по делам в степь. Агния уже третий день гостила у Харитины. К вечеру она вернулась, и Галактион удивился, как она постарела за каких-нибудь два года. После выхода замуж Харитины у нее не осталось никакой надежды, — в Заполье редко старшие сестры выходили замуж после младших.
Такой уж установился обычай. Агния, кажется, примирилась с своею участью христовой невесты и мало обращала на себя внимания. Не для
кого было рядиться.
Когда к нему входил Галактион, он сначала смотрел на него испуганными глазами, напрасно стараясь припомнить,
кто это
такой.
— У, медведь! Разве
так отвечают даме? А
кто красивее: я или Харитина? Да держите же меня крепче, мямля!
— Что тут обсуждать, когда я все равно ничего не понимаю?
Такую дуру вырастили тятенька с маменькой… А знаешь что? Я проживу не хуже, чем теперь… да. Будут у меня руки целовать, только бы я жила попрежнему. Это уж не Мышников сделает, нет… А знаешь,
кто?
— Уж это вы
кого другого не отпускайте, Прасковья Ивановна, а я-то в
таких делах ни при чем.
Солнце еще не село, когда помочане веселою гурьбой тронулись с покоса. Это было целое войско, а закинутые на плечи косы блестели, как штыки. Кто-то затянул песню, кто-то подхватил, и она полилась, как река, выступившая в половодье из своих берегов. Суслонцы всегда возвращались с помочей с песнями, —
так уж велось исстари.
— Наладили завод Стабровскому? Карла сказывал, что годовой выход на двести тысяч ведер чистого спирта. Вот ахнет
такое заведение,
так все наскрозь пропьемся. Только
кто и вылакает
такую прорву винища.
— Вот что, мамаша,
кто старое помянет, тому глаз вон. Ничего больше не будет. У Симы я сам выпрошу прощенье, только вы ее не растравляйте. Не ее, а детей жалею. И вы меня простите.
Так уж вышло.
Подходя к дому, Галактион удивился, что все комнаты освещены. Гости у них почти не бывали.
Кто бы
такой мог быть? Оказалось, что приехал суслонский писарь Замараев.
В другой раз Анфуса Гавриловна отвела бы душеньку и побранила бы и дочерей и зятьев, да опять и нельзя: Полуянова ругать — битого бить, Галактиона — дочери досадить, Харитину — с непокрытой головы волосы драть, сына Лиодора — себя изводить. Болело материнское сердце день и ночь, а взять не с
кого. Вот и сейчас, налетела Харитина незнамо зачем и сидит, как зачумленная. Только и радости, что суслонский писарь, который все-таки разные слова разговаривает и всем старается угодить.
— Пришел посмотреть на твою фабрику, — грубо объяснял он. — Любопытно, как вы тут публику обманываете… Признаться оказать, я всегда считал тебя дураком, а вышло
так, что ты и нас поучишь… да. По нынешним-то временам не вдруг разберешь,
кто дурак,
кто умный.
— Да,
так вот какое дело, зятюшка… Нужно мне одну штуку удумать, а посоветоваться не с
кем. Думал-думал, нет, никому не верю… Продадут… А ты тоже продашь?
Когда Галактион, наконец, был уже в постели, послышался запоздалый колокольчик. Галактион никак не мог сообразить,
кто бы мог приехать в
такую пору. На всякий случай он оделся и вышел на крыльцо. Это была Харитина, она вошла, пошатываясь, как пьяная, молча остановилась и смотрела на Галактиона какими-то безумными глазами.
— Послушай, да ты…
кто ты
такая? — кричал на нее взбешенный Галактион. — Даже не жена.
Сидя где-нибудь в кабаке, Полуянов часто удивлялся: что было бы, если б эти мужланы узнали,
кто он
такой… д-да.
— Нет, этого не будет, — с гордостью заявил Полуянов. — Прежде у меня был один мундир, а теперь другой… Вот в
таком виде и заявлюсь в Заполье… да. Пусть все смотрят и любуются. Еще вопрос,
кому стыдно-то будет… Был роскошен, а теперь сир, наг и странен.
Галактион не сомневался, что она в
таком состоянии может зарезать
кого угодно.
—
Кто же вам велит
так жить?
—
Кто велит?.. Вот видите, барышня, как я с вами буду разговаривать… Если вам сказать все прямо,
так вы, пожалуй, и обидитесь.
По своему характеру Луковников не мог никого обидеть, и поведение Устеньки его серьезно огорчило. В
кого она
такая уродилась? Права-то она права, да только все-таки не следовало свою правоту показывать этаким манером. И притом девушка — она и понимать-то не должна Харитининых дел. Старик почти не спал всю ночь и за утренним чаем еще раз заметил...
Кто угодно выскажи ему то же самое, что говорила Устенька, не было бы
так обидно, а тут удар был нанесен
такою чистою и хорошею рукой.
— Позвольте мне кончить, господа… Дело не в названии, а в сущности дела.
Так я говорю? Поднимаю бокал за того,
кто открывает новые пути,
кто срывает завесу с народных богатств,
кто ведет нас вперед… Я сравнил бы наш банк с громадною паровою машиной, причем роль пара заменяет капитал, а вот этот пароход, на котором мы сейчас плывем, — это только один из приводов, который подчиняется главному двигателю… Гений заключается только в том, чтобы воспользоваться уже готовою силой, а поэтому я предлагаю тост за…
Толпа продолжала наступать, и когда передние окружили Михея Зотыча, Анфим не вытерпел и понукнул лошадь. Кто-то хотел загородить ему дорогу, кто-то хватался за поводья, но лошадь была ученая и грудью пробила живую стену. Мелькнули только искаженные злобой лица, сжатые кулаки. Кто-то сдернул с Анфима шапку. Полетела вдогонку толстая палка. Все это случилось
так быстро, что Анфим опомнился только за околицей.
В свою редакцию она бежала
так скоро, точно
кто за ней гнался.
Выпущенный из тюрьмы Полуянов теперь занимался у Замараева в кассе. С ним опять что-то делалось — скучный
такой, строгий и ни с
кем ни слова. Единственным удовольствием для Полуянова было хождение по церквам. Он и с собой приносил какую-то церковную книгу в старинном кожаном переплете, которую и читал потихоньку от свободности. О судах и законах больше не было и помину, несмотря на отчаянное приставанье Харитона Артемьича, приходившего в кассу почти каждый день, чтобы поругаться с зятем.
Мышников теперь даже старался не показываться на публике и с горя проводил все время у Прасковьи Ивановны. Он за последние годы сильно растолстел и тянул вместе с ней мадеру. За бутылкой вина он каждый день обсуждал вопрос, откуда Галактион мог взять деньги. Все богатые люди наперечет. Стабровский выучен и не даст, а больше не у
кого. Не припрятал ли старик Луковников? Да нет, — не
такой человек.
— Решительно негде взять
такой суммы! — повторял Мышников, изнывая от желания раскрыть тайну Галактиона. — Ведь уж, кажется, мы-то знаем, у
кого и сколько денег… да.