Неточные совпадения
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух
жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж
была своя невеста на примете, любовным делом, ну, вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Писарь Замараев про себя отлично сознавал недосягаемые совершенства нового родственника, но удивлялся ему про себя, не желая покориться
жене. Ну что же, хорош — и пусть
будет хорош, а мы и в шубе навыворот проживем.
Он так
ел ее глазами, что даже заметил Галактион и сказал
жене...
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую
было нужно
жену? Ах, Галактион Михеич! А вот я так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
— А какие там люди, Сима, — рассказывал
жене Галактион, — смелые да умные! Пальца в рот не клади… И все дело ведется в кредит. Капитал — это вздор. Только бы умный да надежный человек
был, а денег сколько хочешь. Все дело в обороте. У нас здесь и капитал-то у кого
есть, так и с ним некуда деться. Переваливай его с боку на бок, как дохлую лошадь. Все от оборота.
— Но у вас
есть обычай выделять сыновей. Наконец, вы получили кое-что за
женой.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на
жену, — ну, она передаст его вам: вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире
есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
Галактиону делалось обидно, что ему не с кем даже посоветоваться.
Жена ничего не понимает, отец
будет против, Емельян согласится со всем, Симон молод, — делай, как знаешь.
— Завтра, то
есть сегодня, я уеду, — прибавил он в заключение. — Если что вам понадобится, так напишите.
Жена пока у вас поживет… ну, с неделю.
Вернувшись домой, Галактион почувствовал себя чужим в стенах, которые сам строил. О себе и о
жене он не беспокоился, а вот что
будет с детишками? У него даже сердце защемило при мысли о детях. Он больше других любил первую дочь Милочку, а старший сын
был баловнем матери и дедушки. Младшая Катя росла как-то сама по себе, и никто не обращал на нее внимания.
У
жены Галактион тоже не взял ни копейки, а заехал в Суслон к писарю и у него занял десять рублей. С этими деньгами он отправился начинать новую жизнь. На отца Галактион не сердился, потому что этого нужно
было ожидать.
— А мне что!.. Какая
есть… Старая
буду, грехи
буду замаливать… Ну, да не стоит о наших бабьих грехах толковать: у всех у нас один грех. У хорошего мужа и
жена хорошая, Галактион. Это уж всегда так.
Стабровский занимал громадную квартиру, которую отделал с настоящею тяжелою роскошью. Это чувствовалось еще в передней, где гостей встречал настоящий швейцар, точно в думе или в клубе. Стабровский выбежал сам навстречу, расцеловал Устеньку и потащил ее представлять своей
жене, которая сидела обыкновенно в своей спальне, укутанная пледом. Когда-то она
была очень красива, а теперь больное лицо казалось старше своих лет. Она тоже приласкала гостью, понравившуюся ей своею детскою свежестью.
Познакомив с
женой, Стабровский провел гостя прежде всего в классную, где рядом с партой Диди стояла уже другая новенькая парта для Устеньки. На стенах висели географические карты и рисунки, два шкафа заняты
были книгами, на отдельном столике помещался громадный глобус.
Серафима приехала в Заполье с детьми ночью. Она
была в каком-то особенном настроении. По крайней мере Галактион даже не подозревал, что
жена может принимать такой воинственный вид. Она не выдержала и четверти часа и обрушилась на мужа целым градом упреков.
Перебирая в уме, кто бы мог наплесть
жене разные сплетни, Галактион решил, что это
была тихоня Агния, и возненавидел ее.
Так началась семейная жизнь Галактиона в Заполье. Наружно он помирился с
женой, но это плохо скрывало глубокий внутренний разлад. Между ними точно выросла невидимая стена. Самым скверным
было то, что Галактион заметно отшатнулся от Анфусы Гавриловны и даже больше — перешел на сторону Харитона Артемьича.
Жена упорно молчала, молчал и он, потому что нечего
было говорить.
Да, он
был два раза неправ относительно
жены, но и другие мужья не лучше, а еще хуже.
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты
был настоящий мужчина, так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с
женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
— Э, деньги одинаковы! Только бы нажить. Ведь много ли мне нужно, Галактион Михеич? Я да
жена — и все тут. А без дела обидно сидеть, потому как чувствую призвание. А деньги
будут, можно и на церковь пожертвовать и слепую богадельню устроить, мало ли что!
— Идите вы, Галактион Михеич, к
жене… Соскучилась она без вас, а мне с вами скучно.
Будет… Как-никак, а все-таки я мужняя
жена. Вот муж помрет, так, может, и замуж выйду.
Это
был настоящий удар. В первый момент Галактион не понял хорошенько всей важности случившегося. Именно этого он никак не ожидал от
жены. Но опустевшие комнаты говорили красноречивее живых людей. Галактиона охватило озлобленное отчаяние. Да, теперь все порвалось и навсегда. Возврата уже не
было.
— Ну, милый зятек, как мы
будем с тобой разговаривать? — бормотал он, размахивая рукой. — Оно тово… да… Наградил господь меня зятьками, нечего сказать. Один в тюрьме сидит, от другого
жена убежала, третий… Настоящий альбом! Истинно благословил господь за родительские молитвы.
— Меж мужем и
женой один бог судья, мамаша, а вторая причина… Эх, да что тут говорить! Все равно не поймете. С добром я ехал домой, хотел
жене во всем покаяться и зажить по-новому, а она меня на весь город ославила. Кому хуже-то
будет?
— Молода ты, Харитина, — с подавленною тоской повторял Полуянов, с отеческой нежностью глядя на
жену. — Какой я тебе муж
был? Так, одно зверство. Если бы тебе настоящего мужа… Ну, да что об этом говорить! Вот останешься одна, так тогда устраивайся уж по-новому.
— Это конец древней истории Заполья, — говорил он Харитине, забывая, что она
жена подсудимого. — Средней не
будет, а прямо
будем лупить по новой.
Харитина настолько успокоилась, что даже согласилась съездить к мужу в острог. Полуянов
был мрачен, озлоблен и встретил
жену почти враждебно.
— Глупости! — решительно заявляла Прасковья Ивановна, поддерживая доктора за руку. — Для вас же хлопочу. Женитесь и человеком
будете. Жена-то не даст мадеру
пить зря.
Под этим настроением Галактион вернулся домой. В последнее время ему так тяжело
было оставаться подолгу дома, хотя, с другой стороны, и деваться
было некуда. Сейчас у Галактиона мелькнула
было мысль о том, чтобы зайти к Харитине, но он удержался. Что ему там делать? Да и нехорошо… Муж в остроге, а он
будет за
женой ухаживать.
Галактион искренне
был рад гостю, потому что не так тошно дома. За чаем он наблюдал
жену, которая все время молчала, как зарезанная. Тут
было все: и ненависть к нему и презрение к деревенской родне.
— Тебя?.. Ха-ха… Это
будет у вас театр, а не ссудная касса. Первым делом — ему
жена Анна глаза выцарапает из-за тебя, а второе — ты пишешь, как курица лапой.
Это известие ужасно поразило Харитину. У нее точно что оборвалось в груди. Ведь это она, Харитина, кругом виновата, что сестра с горя спилась. Да, она… Ей живо представился весь ужас положения всей семьи Галактиона, иллюстрировавшегося народною поговоркой: муж
пьет — крыша горит,
жена запила — весь дом. Дальше она уже плохо понимала, что ей говорил Замараев о каком-то стеариновом заводе, об Ечкине, который затягивает богоданного тятеньку в это дело, и т. д.
Доктор волновался молча и глухо и как-то всем телом чувствовал, что не имеет никакого авторитета в глазах
жены, а когда она
была не в духе или капризничала, он начинал обвинять себя в чем-то ужасном, впадал тоже в мрачное настроение и готов
был на все, чтобы Прасковья Ивановна не дулась.
Замараевы, устраиваясь по-городски, не забывали своей деревенской скупости, которая переходила уже в жадность благодаря легкой наживе. У себя дома они питались редькой и горошницей, выгадывая каждую копейку и мечтая о том блаженном времени, когда, наконец, выдерутся в настоящие люди и наверстают претерпеваемые лишения. Муж и
жена шли рука об руку и
были совершенно счастливы.
— Ну, ну, ладно… Притвори-ка дверь-то. Ладно… Так вот какое дело. Приходится везти мне эту стеариновую фабрику на своем горбу… Понимаешь? Деньжонки у меня
есть… ну, наскребу тысяч с сотню. Ежели их отдать — у самого ничего не останется. Жаль… Тоже наживал… да. Я и хочу так сделать: переведу весь капитал на
жену, а сам тоже
буду векселя давать, как Ечкин. Ты ведь знаешь законы, так как это самое дело, по-твоему?
— Какая же тут ошибка?
Жена ваша и капитал, значит, ваш, то
есть тот, который вы положите на ее имя. Я могу вам и духовную составить… В лучшем виде все устроим. А там векселей выдавайте, сколько хотите. Это уж известная музыка, тятенька.
В первый момент доктор хотел показать письмо
жене и потребовать от нее объяснений. Он делал несколько попыток в этом направлении и даже приходил с письмом в руке в комнату
жены. Но достаточно
было Прасковье Ивановне взглянуть на него, как докторская храбрость разлеталась дымом. Письмо начинало казаться ему возмутительною нелепостью, которой он не имел права беспокоить
жену. Впрочем, Прасковья Ивановна сама вывела его из недоумения. Вернувшись как-то из клуба, она вызывающе проговорила...
Ясно
было одно, что он боится и ненавидит
жену и не может выбиться из-под ее гнета.
Явившийся Лиодор усилил смуту. Он приехал совершенно неожиданно ночью. Дежурившая «полуштофова
жена» спала. Лиодор взломал в столовой буфет, забрал все столовое серебро и скрылся. Утром произошел настоящий скандал. Сестры готовы
были, кажется, разорвать «полуштофову
жену», так что за нее вынужден
был вступиться сам Харитон Артемьич.
Благоразумнее других оказалась Харитина, удерживавшая сестер от открытого скандала. Другие начали ее подозревать, что она заодно с Агнией, да и прежде
была любимою тятенькиной дочерью. Затем явилось предположение, что именно она переедет к отцу и заберет в руки все тятенькино хозяйство, а тогда пиши пропало. От Харитины все сбудется… Да и Харитон Артемьич оказывал ей явное предпочтение. Особенно рвала и метала писариха Анна, соединившаяся на этот случай с «полуштофовой
женой».
— Да ты никак с ума спятил?! — закричал старик. — Ведь Анфуса Гавриловна, чай,
была моя
жена, — ну, значит, все мое… Я же все заводил. Кажется, хозяин в дому, а ты пристаешь… Вон!
— Не может этого
быть, потому как у меня деньги на
жену положены
были.
— Вы, тятенька, яко законный супруг своей
жены, получите из движимого свою законную четвертую часть, то
есть двадцать пять тысяч, да из недвижимого свою восьмую законную супружескую часть.
— Все равно у тятеньки опишут кредиторы, — объясняла «полуштофова
жена» с обычною авторитетностью. — Вольно ему
было засаживать весь свой капитал в фабрику, да еще выдавать векселя… Он только нас разорил.
Молва приписывала всю механику малыгинского завещания именно Замараеву, и он всячески старался освободить себя от этого обвинения. Вообще положение малыгинских зятьев
было довольно щекотливое, и они не любили, когда речь заходила о наследстве. Все дело они сваливали довольно бессовестно на
жен, даже Галактион повторял вместе с другими это оправдание.
— Хуже, чем
жена… Мне часто хочется просто убить тебя. Мертвый-то
будешь всегда мой, а живой еще неизвестно.
Невольно доктор начал следить за
женой и убедился в том, что тайный корреспондент
был прав.
Сегодня
жена обманывает его, завтра
будет он ее обманывать, — только небольшая перемена ролей.
Закончилась эта дикая сцена тем, что Галактион избил Харитину, зверски избил, как бьют своих
жен только пьяные мужики, а потом взял и запер в комнате, точно боялся, что она убежит и
будет жаловаться на него.