Неточные совпадения
—
Вот бог и квартиру послал… — бормотал он, покряхтывая. —
Что же, квартира отменная.
— Ах, пес! — обругался неожиданно Вахрушка, вскакивая с порога. —
Вот он к
чему про картошку-то меня спрашивал, старый черт… Ну, и задался человечек, нечего сказать!
— Одна мебель
чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. —
Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены, так оно и совестно свиньей быть.
— Ведь
вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь
вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали…
Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
— А для кого я хлопотал-то, дерево ты стоеросовое?.. Ты
что должен сделать, идол каменный? В ноги мне должен кланяться, потому как я тебе судьбу устраиваю. Ты
вот считаешь себя умником, а для меня ты вроде дурака… Да. Ты бы хоть спросил, какая невеста-то?.. Ах, бесчувственный ты истукан!
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал,
что это он виноват,
что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку, как он, Емельян.
Вот и торопится… Совестно стало большаку,
что из-за него заедают чужой век. И
что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А
вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают,
что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну,
вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось
вот из-за таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте.
Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели
что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А
вот постой, мы Харитину в круг выведем.
Вот так девка: развей горе веревочкой!
Можно себе представить общее удивление. Писарь настолько потерялся,
что некоторое время не мог выговорить ни одного слова. Да и все другие точно онемели.
Вот так гостя бог послал!.. Не успели все опомниться, а мудреный гость уже в дверях.
Писарь выгнал Вахрушку с позором, а когда вернулся домой, узнал,
что и стряпка Матрена отошла.
Вот тебе и новые порядки! Писарь уехал на мельницу к Ермилычу и с горя кутил там целых три дня.
—
Вот и вышел дурачок, а еще солдат: жалованье по жалованью.
Что заслужишь, то и получишь.
Все свое, домашнее, —
вот и достаток, потому
что как все от матушки-земли жили и не гнались на городскую руку моды заводить.
Он прикинул еще раньше центральное положение, какое занимал Суслон в бассейне Ключевой, — со всех сторон близко, и хлеб сам придет. Было бы кому покупать. Этак, пожалуй, и Заполью плохо придется. Мысль о повороте торжка сильно волновала Михея Зотыча, потому
что в этом заключалась смерть запольским толстосумам: копеечка с пуда подешевле от провоза — и конец.
Вот этого-то он и не сказал тогда старику Луковникову.
— Подожди, будет и рюмочка, — сурово говорила Харитина, щупая голову ошалевшего родителя. —
Вот до
чего себя довел.
— Ты это
что же затеваешь-то? — ворчал Михей Зотыч. — Мы тут
вот мучку мелем, а ты хлеб собираешься изводить на проклятое зелье.
— Уж ты дашь,
что говорить… Даже
вот как дашь… Не обрадуешься твоей-то пользе.
Серафима слушала мужа только из вежливости. В делах она попрежнему ничего не понимала. Да и муж как-то не умел с нею разговаривать.
Вот, другое дело, приедет Карл Карлыч, тот все умеет понятно рассказать. Он
вот и жене все наряды покупает и даже в шляпах знает больше толку,
чем любая настоящая дама. Сестра Евлампия никакой заботы не знает с мужем, даром,
что немец, и щеголяет напропалую.
Вы
вот умный человек и понимаете совершенно верно,
что с мельницей у вас лет через пять будет все кончено.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете,
что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам:
вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя, как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
— Да очень понимаю… Делать мне нечего здесь,
вот и весь разговор. Осталось только
что в Расею крупчатку отправлять… И это я устроил.
— Ничего ты от меня, миленький, не получишь… Ни одного грошика, как есть.
Вот,
что на себе имеешь, то и твое.
— Ну, а
что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего,
вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
Это была не головная боль, а что-то внешнее, что-то такое,
что было
вот в этой комнате.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал,
что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А
чем же Харитина хуже других? Дома не у
чего было жить,
вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
— Муж? — повторила она и горько засмеялась. — Я его по неделям не вижу…
Вот и сейчас закатился в клуб и проиграет там до пяти часов утра, а завтра в уезд отправится. Только и видела… Сидишь-сидишь одна, и одурь возьмет. Тоже живой человек… Если б еще дети были… Ну, да
что об этом говорить!.. Не стоит!
— А
вот и нет… Сама Прасковья Ивановна. Да… Мы с ней большие приятельницы. У ней муж горький пьяница и у меня около того, —
вот и дружим… Довезла тебя до подъезда, вызвала меня и говорит: «На, получай свое сокровище!» Я ей рассказывала,
что любила тебя в девицах. Ух! умная баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся… Тут не ты один голову оставил.
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем другая жизнь, о какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже было в Заполье,
вот тут, совсем близко.
— Да я не про то,
что ты с канпанией канпанился, — без этого мужчине нельзя.
Вот у Харитины-то
что ты столько времени делал? Муж в клубе, а у жены чуть не всю ночь гость сидит. Я уж раз с пять Аграфену посылала узнавать про тебя. Ох, уж эта мне Харитина!..
Вот на помощь этому конкурсу Луковников и пригласил Галактиона, потому
что купцы не желали работать, а Мышников не понимал практики коммерческих запольских тонкостей.
—
Вот посмотрим,
что вы заговорите, когда он вас оберет, как липку.
— Это ваше счастие… да…
Вот вы теперь будете рвать по частям, потому
что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— Разные-то разные, а жадность одна.
Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете, как наживаются все купеческие капиталы… Ну, и вы хотите свою долю урвать? Ведь хотите, признайтесь? Меня
вот это и удивляет,
что в вас во всех никакой совести нет.
«
Вот уж поистине,
что не знаешь, где потеряешь, где найдешь», — удивлялся он сам.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А
что верно, так это то,
что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит
вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да
вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о
чем хлопочу и беспокоюсь? А уж такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
— Ну, славяночка, будем знакомиться. Это
вот моя славяночка. Ее зовут Дидей. Она считает себя очень умной и думает,
что мир сотворен специально только для нее, а все остальные девочки существуют на свете только так, между прочим.
—
Вот это главная комната в доме, потому
что в ней мы зарабатываем свое будущее, — объяснял Стабровский гостю. —
Вот и вашей славяночке уже приготовлена парта. Здесь царство мисс Дудль, и я спрашиваю ее позволения, прежде
чем войти.
— Э, вздор!.. Никто и ничего не узнает. Да ты в первый раз,
что ли, в Кунару едешь?
Вот чудак. Уж хуже, брат, того,
что про тебя говорят, все равно не скажут. Ты думаешь,
что никто не знает, как тебя дома-то золотят? Весь город знает… Ну, да все это пустяки.
— Вам-то какая забота припала? — накидывалась Анфуса Гавриловна на непрошенных заступниц. — Лучше бы за собой-то смотрели… Только и знаете,
что хвостами вертите.
Вот я сдеру шляпки-то, да как примусь обихаживать.
Спокойно посмотрев на сестру своими странными глазами, Харитина молча ушла в переднюю, молча оделась и молча вышла на улицу, где ее ждал свой собственный рысак. Она ехала и горько улыбалась.
Вот и дождалась награды за свою жалость. «
Что же, на свете всегда так бывает», — философствовала она, пряча нос в новый соболий воротник.
—
Вот я здесь только
что сидела с Мышниковым… да.
— Да
что я с тобой буду делать? — взмолилась Харитина в отчаянии. — Да ты совсем глуп… ах, как ты глуп!.. Пашенька влюблена в Мышникова, как кошка, — понимаешь? А он ухаживает за мной, — понимаешь?
Вот она и придумала возбудить в нем ревность: дескать, посмотри, как другие кавалеры ухаживают за мной. Нет, ты глуп, Галактион, а я считала тебя умнее.
—
Что поделаешь? Забыл, — каялся Полуянов. — Ну, молите бога за Харитину, а то ободрал бы я вас всех, как липку. Даже
вот бы как ободрал,
что и кожу бы с себя сняли.
Галактион понимал только одно,
что не сегодня-завтра все конкурсные плутни выплывут на свежую воду и
что нужно убираться отсюда подобру-поздорову. Штоффу он начинал не доверять. Очень уж хитер немец.
Вот только бы банк поскорее открыли. Хлопоты по утверждению банковского устава вел в Петербурге Ечкин и писал,
что все идет отлично.
— Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. — Ну, брал… ну,
что же из этого? Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать, а кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы, а я
вот сижу. Да это
что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю: первым делом убил бы попа Макара, а вторым — Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
— Да, немножко обрадовались, Прасковья Ивановна… да.
Вот заехал к вам объявить,
что кончено, выхожу из вашего конкурса… да. Свое дело будет, — некогда.
Когда мельник Ермилыч заслышал о поповской помочи, то сейчас же отправился верхом в Суслон. Он в последнее время вообще сильно волновался и начинал не понимать,
что делается кругом. Только и радости,
что поговорит с писарем. Этот уж все знает и всякое дело может рассудить. Закон-то
вот как выучил… У Ермилыча было страстное желание еще раз обругать попа Макара, заварившего такую кашу. Всю округу поп замутил, и никто ничего не знает,
что дальше будет.
— Опять ты глуп… Раньше-то ты сам цену ставил на хлеб, а теперь будешь покупать по чужой цене. Понял теперь? Да еще сейчас вам, мелкотравчатым мельникам, повадку дают, а после-то всех в один узел завяжут… да… А ты сидишь да моргаешь… «Хорошо», говоришь. Уж на
что лучше… да… Ну, да это пустяки, ежели сурьезно разобрать. Дураков учат и плакать не велят… Похожи есть патреты.
Вот как нашего брата выучат!
—
Вот помрет старик, тогда Емельян и примет закон, — говорила попадья с уверенностью опытного в таких делах человека. —
Что делать, нашей сестре приходится
вот как терпеть… И в законе терпеть и без закона.