Неточные совпадения
— Так-то
вот ладнее будет… Каторжный, значит?
— А больно хороша река,
вот и глядел… ах, хороша!.. Другой
такой, пожалуй, и не найти… Сердце радуется.
Находчивость неизвестного писарька составила ему карьеру и своего рода имя.
Так он и остался в Суслоне.
Вот именно этот неприятный эпизод и напомнил ему Вахрушка своею картошкой.
— Один сын — не сын, два сына — полсына, а три сына — сын…
Так старинные люди сказывали, Харитон Артемьич. Зато
вот у тебя три дочери.
—
Вот это ты напрасно, Харитон Артемьич. Все
такой припас, што хуже пороху. Грешным делом, огонек пыхнет,
так костер костром, — к слову говорю, а не беду накликаю.
— Покедова бог хранил. У нас у всех
так заведено. Да и дом каменный, устоит. Да ты, Михей Зотыч, сними хоть котомку-то.
Вот сюда ее и положим, вместе с бурачком и палочкой.
— Одна мебель чего мне стоила, — хвастался старик, хлопая рукой по дивану. —
Вот за эту орехову плачено триста рубликов… Кругленькую копеечку стоило обзаведенье, а нельзя супротив других ниже себя оказать. У нас в Заполье по-богатому все дома налажены,
так оно и совестно свиньей быть.
«
Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить,
так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный
таким неожиданным ответом. —
Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват, как кривое полено: не уложишь ни в какую поленницу».
— Ладно и здесь, Михей Зотыч. Как-то обжился, а там пусто, наверху-то.
Вот, когда гости наберутся,
так наверх зову.
— Другие и пусть живут по-другому, а нам и
так ладно. Кому надо,
так и моих маленьких горниц не обегают. Нет, ничего, хорошие люди не брезгуют… Много у нас в Заполье этих других-то развелось. Модники… Смотреть-то на них тошно, Михей Зотыч. А все через баб… Испотачили бабешек,
вот и мутят: подавай им все по-модному.
— Есть и
такой грех. Не пожалуемся на дела, нечего бога гневить. Взысканы через число… Только опять и то сказать, купца к купцу тоже не применишь. Старинного-то, кондового купечества немного осталось, а развелся теперь разный мусор. Взять
вот хоть этих степняков, — все они с бору да с сосенки набрались. Один приказчиком был, хозяина обворовал и на воровские деньги в люди вышел.
— Ведь
вот вы все
такие, — карал он гостя. — Послушать,
так все у вас как по-писаному, как следует быть… Ведь
вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж
такое дело случилось,
так надо по человечеству рассудить.
Емельян, по обыкновению, молчал, точно его кто на ключ запер. Ему было все равно: Суслон
так Суслон, а хорошо и на устье.
Вот Галактион другое, — у того что-то было на уме, хотя старик и не выпытывал прежде времени.
—
Вот это
так место! — проговорил Галактион, когда дорожный коробок остановился на мысу.
— А
вот и мешает! За двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь… Надо выкинуть дурь-то из головы. Я
вот покажу тебе
такой пароход…
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой, как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул
такую же штуку, как он, Емельян.
Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А
вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся,
так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну,
вот старик-то и торопит, чтобы огласки какой не вышло.
Анфуса Гавриловна все это слышала из пятого в десятое, но только отмахивалась обеими руками: она хорошо знала цену этим расстройным свадебным речам. Не одно хорошее дело рассыпалось
вот из-за
таких бабьих шепотов. Лично ей жених очень нравился, хотя она многого и не понимала в его поведении. А главное, очень уж пришелся он по душе невесте. Чего же еще надо? Серафимочка точно помолодела лет на пять и была совершенно счастлива.
—
Вот умница! — похвалил гость. — Это и мне
так впору догадаться… Ай да молодец писарь, хоть на свадьбу и не звали!.. Не тужи, потом позовут, да сам не пойдешь: низко будет.
— Отлично. Нам веселее… Только
вот старичонко-то того… Я его просто боюся. Того гляди, какую-нибудь штуку отколет. Блаженный не блаженный, а около этого. Такие-то
вот странники больше по папертям стоят с ручкой.
Вот с отцом у Галактиона вышел с первого раза крупный разговор. Старик стоял за место для будущей мельницы на Шеинской курье, где его взяли тогда суслонские мужики, а Галактион хотел непременно ставить мельницу в
так называемом Прорыве, выше Шеинской курьи версты на три, где Ключевая точно была сдавлена каменными утесами.
— Ну,
вот,
вот… Выговорил-таки хоть одно умное слово.
Вахрушка
так и замер от страха. А колокольчики
так и заливаются. Ближе, ближе, —
вот уж совсем близко.
— Нет, я
так, к примеру. Мне иногда делается страшно. Сама не знаю отчего, а только страшно, страшно, точно
вот я падаю куда-то в пропасть. И плакать хочется, и точно обидно за что-то. Ведь ты сначала меня не любил. Ну, признайся.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе
такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А
вот я
так не забыла, как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
—
Вот ты про машину толкуешь, а лучше поставить другую мельницу, — заговорил Михей Зотыч, не глядя на сына, точно говорил
так, между прочим.
Когда Галактион вышел, Михей Зотыч вздохнул и улыбнулся.
Вот это
так сын… Правильно пословица говорится: один сын — не сын, два сына — полсына, а три сына — сын.
Так оно и выходит, как по-писаному. Да, хорош Галактион. Другого такого-то и не сыщешь.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего,
вот и плодите ребятишек. Мамаша, какой милый этот следователь Куковин!.. Он
так смешно ухаживает за мной.
— Одного у нас нет, — проговорил хозяин, заметив, как гость оглядывает обстановку. — Недостает деточек… А я
так люблю детей. Да…
Вот у вас целых трое.
Это была не головная боль, а что-то внешнее, что-то
такое, что было
вот в этой комнате.
— Не люблю… не люблю, — повторяла она и даже засмеялась, как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!..
Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь, как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил,
так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион…
вот и сейчас тошно.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и, как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о
такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить,
вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда
так бывает.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона
такими глазами, точно видела его в первый раз. Гость пил чай и думал, какая она славная,
вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится,
так любо смотреть.
— Муж-то побьет, а мил-сердечный друг приласкает, да приголубит, да пожалеет… Без побоев тоже и совестно, а тут оно и сойдет за настоящее. Так-то
вот.
— Это ваше счастие… да…
Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками, как этот ваш Мышников… Я знаю несколько
таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место. Ведь еврей
такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок. А что верно,
так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим. А если вы не хотите брать богатства, которое лежит
вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия, а только не хотите.
—
Вот хоть бы взять ваше сальное дело, Тарас Семеныч: его песенка тоже спета, то есть в настоящем его виде.
Вот у вас горит керосиновая лампа —
вот где смерть салу. Теперь керосин все: из него будут добывать все смазочные масла; остатки пойдут на топливо. Одним словом, громаднейшее дело. И все-таки есть выход… Нужно основать стеариновую фабрику с попутным производством разных химических продуктов, маргариновый завод. И всего-то будет стоить около миллиона. Хотите, я сейчас подсчитаю?
—
Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это
так… Сами вы можете жить, как хотите, — дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу?
Вот у вас девочка растет, мы с ней большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
— Да уж я и сам думал, Борис Яковлич, и
так и этак. Все равно ничего не выходит. Думаю
вот, когда у протопопа старшая дочь кончит в гимназии,
так чтоб она поучила Устюшу… Оболванит немного.
Так вот хотите свою Устеньку учить вместе?
— Ах, какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да
вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о чем хлопочу и беспокоюсь? А уж
такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем, как знаете.
— Ну, славяночка, будем знакомиться. Это
вот моя славяночка. Ее зовут Дидей. Она считает себя очень умной и думает, что мир сотворен специально только для нее, а все остальные девочки существуют на свете только
так, между прочим.
—
Вот здесь я деловой человек, — объяснил Стабровский, показывая Луковникову свой кабинет. — Именно
таким вы меня знали до сих пор. Сюда ко мне приходят люди, которые зависят от меня и которые завидуют мне, а
вот я вам покажу другую половину дома, где я самый маленький человек и сам нахожусь в зависимости от всех.
Свидетелями этой сцены были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только, как вся кровь бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение было не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему
такою некрасивой и старой. Ей совсем было не к лицу сердиться.
Вот Харитина,
так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
Старушке делалось даже страшно, когда она подолгу и пристально вглядывалась в Катю:
вот точь-в-точь
такая же была Маня,
так же смеялась и
так же смотрела.
Спокойно посмотрев на сестру своими странными глазами, Харитина молча ушла в переднюю, молча оделась и молча вышла на улицу, где ее ждал свой собственный рысак. Она ехала и горько улыбалась.
Вот и дождалась награды за свою жалость. «Что же, на свете всегда
так бывает», — философствовала она, пряча нос в новый соболий воротник.
— Хорошо, хорошо. Какой вы хороший, Галактион Михеич! А
вот она
так мне все рассказывала. Чуть не отравилась из-за вас. Откуда у мужчин
такая жестокость?
— Дурак! Из-за тебя я пострадала… И словечка не сказала, а повернулась и вышла. Она меня, Симка, ловко отзолотила. Откуда прыть взялась у кислятины… Если б ты был настоящий мужчина,
так ты приехал бы ко мне в тот же день и прощения попросил. Я целый вечер тебя ждала и даже приготовилась обморок разыграть… Ну, это все пустяки, а
вот ты дома себя дурак дураком держишь. Помирись с женой… Слышишь? А когда помиришься, приезжай мне сказать.
—
Вот тебе и зять! — удивлялся Харитон Артемьич. — У меня все зятья
такие: большая родня — троюродное наплевать. Ты уж лучше к Булыгиным-то не ходи, только себя осрамишь.
Ей нравилось сердить Галактиона, и эта игра увлекала ее. Очень красиво, когда настоящий мужчина сердится, —
так бы, кажется, в мелкие крошки расшиб, а только
вот по закону этого не полагается. Раз, увлекшись этою игрой, Прасковья Ивановна даже испугалась.