Неточные совпадения
— И писарь богатимый… Не разберешь, кто кого богаче. Не житье им здесь, а масленица… Мужики богатые, а земля — шуба шубой. Этого и званья нет, штобы навоз вывозить на пашню: земля-матушка сама родит.
Вот какие места здесь… Крестьяны государственные, наделы у них большие, — одним елевом, пшеничники. Рожь сеют только на продажу… Да тебе-то
какая печаль?
Вот привязался человек!
— Да ты што допытываешь-то меня, окаянная твоя душа?
Вот завтра тебе Флегонт Василич покажет… Он тебя произведет. Вишь,
какой дошлый выискался!
—
Вот так старичонко! В том роде,
как виноходец. [Виноходец — иноходец. (Прим. Д.Н.Мамина-Сибиряка.)] Так и стелет, так и стелет.
—
Вот как учат лошадей, сударыни-барышни!
«
Вот гостя господь послал: знакомому черту подарить, так назад отдаст, — подумал хозяин, ошеломленный таким неожиданным ответом. —
Вот тебе и сват. Ни с которого краю к нему не подойдешь. То ли бы дело выпили, разговорились, — оно все само бы и наладилось, а теперь разводи бобы всухую. Ну, и сват,
как кривое полено: не уложишь ни в
какую поленницу».
—
Вот это я люблю! — поддержал его хозяин. — Я сам, брат, не люблю все эти трень-брень, а все бабы моду придумывают. Нет лучше закуски,
как ржаная корочка с сольцой да еще с огурчиком.
Вот какие все патреты вышли!..
— Ладно и здесь, Михей Зотыч. Как-то обжился, а там пусто, наверху-то.
Вот, когда гости наберутся, так наверх зову.
— Ох, пью, миленький… И грешно, а пью. Великий соблазн, а пью… По нашей-то вере это даже
вот как нехорошо.
— Да ты не бойся, Устюша, — уговаривал он дичившуюся маленькую хозяйку. — Михей Зотыч,
вот и моя хозяйка. Прошу любить да жаловать…
Вот ты не дождался нас, а то мы бы
как раз твоему Галактиону в самую пору. Любишь чужого дедушку, Устюша?
—
Вот ращу дочь, а у самого кошки на душе скребут, — заметил Тарас Семеныч, провожая глазами убегавшую девочку. — Сам-то стар становлюсь, а с кем она жить-то будет?..
Вот нынче
какой народ пошел: козырь на козыре. Конечно, капитал будет, а только деньгами зятя не купишь, и через золото большие слезы льются.
— А то
как же… И невесту уж высмотрел. Хорошая невеста, а женихов не было. Ну,
вот я и пришел… На вашей Ключевой женюсь.
— А уж это
как бог приведет…
Вот еще
как мои-то помощники. Емельян-то, значит, большак, из воли не выходит, а на Галактиона
как будто и не надеюсь. Мудреный он у меня.
— Ведь
вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас
как по-писаному,
как следует быть… Ведь
вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем, а не съели друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
— А для кого я хлопотал-то, дерево ты стоеросовое?.. Ты что должен сделать, идол каменный? В ноги мне должен кланяться, потому
как я тебе судьбу устраиваю. Ты
вот считаешь себя умником, а для меня ты вроде дурака… Да. Ты бы хоть спросил,
какая невеста-то?.. Ах, бесчувственный ты истукан!
—
Вот как ты со мной разговариваешь, Галактион! Над родным отцом выкомуриваешь!.. Хорошо, я тогда с тобой иначе буду говорить.
Эта сцена более всего отозвалась на молчавшем Емельяне. Большак понимал, что это он виноват, что отец самовольно хочет женить Галактиона на немилой,
как делывалось в старину. Боится старик, чтобы Галактион не выкинул такую же штуку,
как он, Емельян.
Вот и торопится… Совестно стало большаку, что из-за него заедают чужой век. И что это накатилось на старика? А Галактион выдержал до конца и ничем не выдал своего настроения.
— Ну, капитал дело наживное, — спорила другая тетка, — не с деньгами жить… А
вот карахтером-то ежели в тятеньку родимого женишок издастся, так уж оно не того… Михей-то Зотыч, сказывают, двух жен в гроб заколотил. Аспид настоящий, а не человек. Да еще сказывают, что у Галактиона-то Михеича уж была своя невеста на примете, любовным делом, ну,
вот старик-то и торопит, чтобы огласки
какой не вышло.
— Ох, Татьянушка, болит у меня сердце за всех вас!
Вот как болит! Хотела выписать Анну из Суслона, да отец сразу поднялся на дыбы: слышать не хочет.
— Мы ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей, а я у них,
как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому… А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую… А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!.. А
вот постой, мы Харитину в круг выведем.
Вот так девка: развей горе веревочкой!
— Молчать! Ты
вот лучше училась бы у сестры Серафимы,
как следует уважать мужа… да! И по домашности тоже все запустила… Вон стряпка Матрена ушла.
— Разе это работа, Михей Зотыч? На два вершка в глубину пашут… Тьфу! Помажут кое-как сверху —
вот и вся работа. У нас в Чердынском уезде земелька-то по четыре рублика ренды за десятину ходит, — ну, ее и холят. Да и
какая земля — глина да песок. А здесь одна божецкая благодать… Ох, бить их некому, пшеничников!
Все свое, домашнее, —
вот и достаток, потому что
как все от матушки-земли жили и не гнались на городскую руку моды заводить.
Он прикинул еще раньше центральное положение,
какое занимал Суслон в бассейне Ключевой, — со всех сторон близко, и хлеб сам придет. Было бы кому покупать. Этак, пожалуй, и Заполью плохо придется. Мысль о повороте торжка сильно волновала Михея Зотыча, потому что в этом заключалась смерть запольским толстосумам: копеечка с пуда подешевле от провоза — и конец.
Вот этого-то он и не сказал тогда старику Луковникову.
— Не любишь? забыл? — шептала она, отступая. — Другую полюбил? А эта другая рохля и плакса. Разве тебе такую было нужно жену? Ах, Галактион Михеич! А
вот я так не забыла,
как ты на своей свадьбе смотрел на меня… ничего не забыла. Сокол посмотрел, и нет девушки… и не стыдно мне нисколько.
— Уж ты дашь, что говорить… Даже
вот как дашь… Не обрадуешься твоей-то пользе.
Бойкая жизнь Поволжья просто ошеломила Галактиона.
Вот это, называется, живут вовсю.
Какими капиталами ворочают,
какие дела делают!.. А здесь и развернуться нельзя: все гужом идет. Не ускачешь далеко. А там и чугунка и пароходы. Все во-время, на срок. Главное, не ест перевозка, — нет месячных распутиц, весенних и осенних, нет летнего ненастья и зимних вьюг, — везде скатертью дорога.
С одной стороны,
вот мы с вами,
как сила, ищущая своего приложения, а с другой — благодатный край, переполненный сырьем.
— Э, дела найдем!.. Во-первых, мы можем предоставить вам некоторые подряды, а потом… Вы знаете, что дом Харитона Артемьича на жену, — ну, она передаст его вам:
вот ценз. Вы на соответствующую сумму выдадите Анфусе Гавриловне векселей и дом… Кроме того, у вас уже сейчас в коммерческом мире есть свое имя,
как дельного человека, а это большой ход. Вас знают и в Заполье и в трех уездах… О, известность — тоже капитал!
— Ничего ты от меня, миленький, не получишь… Ни одного грошика,
как есть.
Вот, что на себе имеешь, то и твое.
Когда Галактион вышел, Михей Зотыч вздохнул и улыбнулся.
Вот это так сын… Правильно пословица говорится: один сын — не сын, два сына — полсына, а три сына — сын. Так оно и выходит,
как по-писаному. Да, хорош Галактион. Другого такого-то и не сыщешь.
— Ну, а что твоя деревенская баба? — спрашивала Харитина, подсаживаясь к Галактиону с чашкой чая. — Толстеет? Каждый год рожает ребят?.. Ха-ха! Делать вам там нечего,
вот и плодите ребятишек. Мамаша,
какой милый этот следователь Куковин!.. Он так смешно ухаживает за мной.
— Одного у нас нет, — проговорил хозяин, заметив,
как гость оглядывает обстановку. — Недостает деточек… А я так люблю детей. Да…
Вот у вас целых трое.
— Это муж Прасковьи Ивановны, — рекомендовал доктор, считая пульс у больного. —
Вот что делает водочка, а
какой был богатырь!
— Не люблю… не люблю, — повторяла она и даже засмеялась,
как русалка. — Ты сильнее меня, а я все-таки не люблю… Милый, не обижайся: нельзя насильно полюбить. Ах, Галактион, Галактион!.. Ничего ты не понимаешь!..
Вот ты меня готов был задушить, а не спросишь,
как я живу, хорошо ли мне? Если бы ты действительно любил, так первым бы делом спросил, приласкал, утешил, разговорил… Тошно мне, Галактион…
вот и сейчас тошно.
Галактион слушал эту странную исповедь и сознавал, что Харитина права. Да, он отнесся к ней по-звериному и,
как настоящий зверь, схватил ее давеча. Ему сделалось ужасно совестно. Женатый человек, у самого две дочери на руках, и вдруг кто-нибудь будет так-то по-звериному хватать его Милочку… У Галактиона даже пошла дрожь по спине при одной мысли о такой возможности. А чем же Харитина хуже других? Дома не у чего было жить,
вот и выскочила замуж за первого встречного. Всегда так бывает.
Потом Харитина вдруг замолчала, пригорюнилась и начала смотреть на Галактиона такими глазами, точно видела его в первый раз. Гость пил чай и думал,
какая она славная,
вот эта Харитина. Эх, если б ей другого мужа!.. И понимает все и со всяким обойтись умеет, и развеселится, так любо смотреть.
Этот первый визит оставил в Галактионе неизгладимое впечатление. Что-то новое хлынуло на него, совсем другая жизнь, о
какой он знал только понаслышке. Харитина откачнулась от своего купечества и жила уже совсем по-другому. Это новое уже было в Заполье,
вот тут, совсем близко.
—
Вот посмотрим, что вы заговорите, когда он вас оберет,
как липку.
— Это ваше счастие… да…
Вот вы теперь будете рвать по частям, потому что боитесь влопаться, а тогда, то есть если бы были выучены, начали бы глотать большими кусками,
как этот ваш Мышников… Я знаю несколько таких полированных купчиков, и все на одну колодку… да. Хоть ты его в семи водах мой, а этой вашей купеческой жадности не отмыть.
— Разные-то разные, а жадность одна.
Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете,
как наживаются все купеческие капиталы… Ну, и вы хотите свою долю урвать? Ведь хотите, признайтесь? Меня
вот это и удивляет, что в вас во всех никакой совести нет.
Сам-то
вот прожил век по старинке, а дочери уж
как будто и не приходится.
— По необходимости, Тарас Семеныч, по необходимости… А сам я больше всего простоту люблю. Отдохнул у вас…
Вот и с Устенькой вашей познакомился.
Какая милая девочка!
—
Вот что, Тарас Семеныч, я недавно ехал из Екатеринбурга и все думал о вас… да. Знаете, вы делаете одну величайшую несправедливость. Вас это удивляет? А между тем это так… Сами вы можете жить,
как хотите, — дело ваше, — а зачем же молодым запирать дорогу?
Вот у вас девочка растет, мы с ней большие друзья, и вы о ней не хотите позаботиться.
— Ах,
какой вы, Тарас Семеныч! Стабровский делец — одно, а Стабровский семейный человек, отец — совсем другое. Да
вот сами увидите, когда поближе познакомитесь. Вы лучше спросите меня: я-то о чем хлопочу и беспокоюсь? А уж такая натура: вижу, девочка растет без присмотру, и меня это мучит. Впрочем,
как знаете.
Благодарная детская память сохранила и перенесла это первое впечатление через много лет, когда Устенька уже понимала,
как много и красноречиво говорят
вот эти гравюры картин Яна Матейки [Ян Матейко (1838–1893) — выдающийся польский живописец.] и Семирадского [Семирадский Генрих Ипполитович (1843–1902) — русский живописец.], копии с знаменитых статуй, а особенно та этажерка с нотами, где лежали рыдающие вальсы Шопена, старинные польские «мазуры» и еще много-много других хороших вещей, о существовании которых в Заполье даже и не подозревали.
Никто не подозревал, ни посторонние, ни свои,
как мучился этот магнат, оставаясь
вот так один.
Свидетелями этой сцены были Анфуса Гавриловна, Харитон Артемьич и Агния. Галактион чувствовал только,
как вся кровь бросилась ему в голову и он начинает терять самообладание. Очевидно, кто-то постарался и насплетничал про него Серафиме. Во всяком случае, положение было не из красивых, особенно в тестевом доме. Сама Серафима показалась теперь ему такою некрасивой и старой. Ей совсем было не к лицу сердиться.
Вот Харитина, так та делалась в минуту гнева еще красивее, она даже плакала красиво.
Вот такая же была,
как две капли воды.