Неточные совпадения
— Пока мала, и пусть побалуется,
а когда в разум войдет, мы и строгость покажем. Одна
ведь она у меня, как перст… Только и свету в окне.
— Да так нужно было, Тарас Семеныч…
Ведь я не одну невесту для Галактиона смотреть пришел,
а и себя не забыл. Тоже жениться хочу.
—
Ведь вот вы все такие, — карал он гостя. — Послушать, так все у вас как по-писаному, как следует быть…
Ведь вот сидим вместе, пьем чай, разговариваем,
а не съели друг друга. И дела раньше делали… Чего же Емельяну поперек дороги вставать? Православной-то уж ходу никуда нет… Ежели уж такое дело случилось, так надо по человечеству рассудить.
Мне идти к родному батюшке!.. — у жениха вдруг упало сердце, точно он делал что-то нехорошее и кого-то обманывал, у него даже мелькнула мысль, что
ведь можно еще отказаться, время не ушло,
а впереди целая жизнь с нелюбимой женой.
— Мы
ведь тут, каналья ты этакая, живем одною семьей,
а я у них, как посаженый отец на свадьбе… Ты, ангел мой, еще не знаешь исправника Полупьянова. За глаза меня так навеличивают. Хорош мальчик, да хвалить некому…
А впрочем, не попадайся, ежели что — освежую…
А русскую хорошо пляшешь? Не умеешь? Ах ты, пентюх!..
А вот постой, мы Харитину в круг выведем. Вот так девка: развей горе веревочкой!
—
А ты не беспокойся, мельник, тесно не будет… Я
ведь крупчатку буду ставить. Ты мели да помалывай серячок,
а мы белую мучку будем делать, даст бог.
— Так-с… да.
А как же, например, с закупкой хлеба, Галактион Михеич?
Ведь большие тысячи нужны будут.
— Нет, я так, к примеру. Мне иногда делается страшно. Сама не знаю отчего,
а только страшно, страшно, точно вот я падаю куда-то в пропасть. И плакать хочется, и точно обидно за что-то.
Ведь ты сначала меня не любил. Ну, признайся.
— Я
ведь не ревную,
а так, к слову сказала.
— Ничего, ничего, старичок. Всем хлеба хватит… Мы
ведь себе только рожь берем,
а вам всю пшеницу оставляем. Друг другу не будем мешать, старичок.
— Да
ведь народу же деньги-то пойдут, старичок? Ах, какой ты!.. Теперь хлеб напрасно пропадает,
а тогда на, получай наличными. Все будут довольны… Так-то!
—
А я
ведь знавал Михея-то Зотыча, — говорил он, подвигая стул ближе к Галактиону. — Еще там, на заводах… Как же! У него три сына было, три молодца.
Но
ведь не он, так на его место найдется десяток других охотников, притом во главе конкурса стоял такой почтенный человек, как старик Луковников; наконец, ему не из чего было выбирать,
а жить было нужно.
— Да
ведь и вы, доктора, тоже хороши, — азартно вступилась она. — Тоже по закону морите живых людей… Прежде человек сам умирал,
а нынче еще заплати доктору за удовольствие помереть.
— Разные-то разные,
а жадность одна. Вот вас взять… Молодой, неглупый человек… отлично знаете, как наживаются все купеческие капиталы… Ну, и вы хотите свою долю урвать?
Ведь хотите, признайтесь? Меня вот это и удивляет, что в вас во всех никакой совести нет.
Умный старик понимал, что попрежнему девушку воспитывать нельзя,
а отпустить ее в гимназию не было сил.
Ведь только и свету было в окне, что одна Устенька. Да и она тосковать будет в чужом городе. Думал-думал старик, и ничего не выходило; советовался кое с кем из посторонних — тоже не лучше. Один совет — отправить Устеньку в гимназию. Легко сказать, когда до Екатеринбурга больше четырехсот верст! Выручил старика из затруднения неожиданный и странный случай.
Дело вышло как-то само собой. Повадился к Луковникову ездить Ечкин. Очень он не нравился старику, но, нечего делать, принимал его скрепя сердце. Сначала Ечкин бывал только наверху, в парадной половине,
а потом пробрался и в жилые комнаты. Да
ведь как пробрался: приезжает Луковников из думы обедать,
а у него в кабинете сидит Ечкин и с Устенькой разговаривает.
—
А между тем обидно, Тарас Семеныч. Поставьте себя на мое место.
Ведь еврей такой же человек. Среди евреев есть и дураки и хорошие люди. Одним словом, предрассудок.
А что верно, так это то, что мы люди рабочие и из ничего создаем капиталы. Опять-таки: никто не мешает работать другим.
А если вы не хотите брать богатства, которое лежит вот тут, под носом… Упорно не хотите. И средства есть и энергия,
а только не хотите.
— Да вы первый. Вот возьмите хотя ваше хлебное дело:
ведь оно, говоря откровенно, ушло от вас. Вы упустили удобный момент, и какой-нибудь старик Колобов отбил целый хлебный рынок. Теперь другие потянутся за ним,
а Заполье будет падать, то есть ваша хлебная торговля.
А все отчего? Колобов высмотрел центральное место для рынка и воспользовался этим. Постройте вы крупчатные мельницы раньше его, и ему бы ничего не поделать… да. Упущен был момент.
Луковникову пришлось по душе и это название: славяночка.
Ведь придумает же человек словечко! У меня, мол, дочь, хоть и полька,
а тоже славяночка. Одна кровь.
— Уж вы нас извините, — оправдывался Тарас Семеныч. — Сиротой растет девочка, вот главная причина,
а потом
ведь у нас все попросту.
Ведь все остальное пустяки,
а все главное в ней, в этой умненькой не по летам девочке.
—
А у меня
ведь своя дама есть. Кажется, не полагается ее оставлять одну.
Ведь умный человек,
а того не понимает, что я его не люблю,
а просто извожу для собственного удовольствия.
— И это ты мне говоришь, Галактион?..
А кто сейчас дурака валял с Бубнихой?..
Ведь она тебя нарочно затащила в клуб, чтобы показать Мышникову, будто ты ухаживаешь за ней.
Как это ни странно, но до известной степени Полуянов был прав. Да, он принимал благодарности,
а что было бы, если б он все правонарушения и казусы выводил на свежую воду?
Ведь за каждым что-нибудь было,
а он все прикрывал и не выносил сору из избы. Взять хоть ту же скоропостижную девку, которая лежит у попа на погребе: она из Кунары, и есть подозрение, что это работа Лиодорки Малыгина и Пашки Булыгина. Всех можно закрутить так, что ни папы, ни мамы не скажут.
—
Ведь я говорила, что Мышников будет мстить. Это он научил суслонского попа… Ах, какой противный человек,
а еще уверял, что любит меня!
— Э, вздор! — успокаивал Штофф. — Черт дернул Илюшку связаться с попом. Вот теперь и расхлебывай… Слышал, Шахма-то как отличился у следователя? Все начистоту ляпнул.
Ведь все равно не получит своих пять тысяч, толстый дурак… Ну, и молчал бы,
а то только самого себя осрамил.
—
Ведь я младенец сравнительно с другими, — уверял он Галактиона, колотя себя в грудь. — Ну, брал… ну, что же из этого?
Ведь по грошам брал, и даже стыдно вспоминать,
а кругом воровали на сотни тысяч. Ах, если б я только мог рассказать все!.. И все они правы,
а я вот сижу. Да это что… Моя песня спета. Будет, поцарствовал. Одного бы только желал, чтобы меня выпустили на свободу всего на одну неделю: первым делом убил бы попа Макара,
а вторым — Мышникова. Рядом бы и положил обоих.
— Меня удивляет ваша радость. Вы
ведь рады именно потому, что, наконец, избавляетесь от меня, да?
А только нужно спросить и меня:
а может быть, я не согласна?
Это уже окончательно взбесило писаря. Бабы и те понимают, что попрежнему жить нельзя. Было время, да отошло… да… У него опять заходил в голове давешний разговор с Ермилычем.
Ведь вот человек удумал штуку. И как еще ловко подвел. Сам же и смеется над городским банком. Вдруг писаря осенила мысль.
А что, если самому на манер Ермилыча, да не здесь,
а в городе? Писарь даже сел, точно его кто ударил,
а потом громко засмеялся.
—
А мы-то! — проговорил он с тяжелым вздохом и только махнул рукой. — Одним словом, родимая мамынька, зачем ты только на свет родила раба божия Флегонта? Как же нам-то жить, Галактион Михеич?
Ведь этак и впрямь слопают, со всем потрохом.
— Э, деньги одинаковы! Только бы нажить.
Ведь много ли мне нужно, Галактион Михеич? Я да жена — и все тут.
А без дела обидно сидеть, потому как чувствую призвание.
А деньги будут, можно и на церковь пожертвовать и слепую богадельню устроить, мало ли что!
— Думал: помру, — думал он вслух. — Тяжело душеньке с грешным телом расставаться… Ох, тяжело! Ну, лежу и думаю: только
ведь еще жить начал… Раньше-то в египетской работе состоял,
а тут на себя… да…
— Чего забыл? — точно рванул Галактион. —
А вот это самое… да.
Ведь я домой поехал,
а дома-то и нет… жена постылая в дому… родительское благословение, навеки нерушимое… Вот я и вернулся, чтобы сказать… да… сказать…
Ведь все знают, — не скроешь.
А только никто не знает, что у меня вся душенька выболела.
Галактион вскочил со стула и посмотрел на отца совсем дикими глазами. О, как он сейчас его ненавидел, органически ненавидел вот за эту безжалостность, за смех, за самоуверенность, —
ведь это была его собственная несчастная судьба, которая смеялась над ним в глаза. Потом у него все помутилось в голове. Ему так много было нужно сказать отцу,
а выходило совсем другое, и язык говорил не то. Галактион вдруг обессилел и беспомощно посмотрел кругом, точно искал поддержки.
—
А ежели я его люблю, вот этого самого Галактиона? Оттого я женил за благо время и денег не дал, когда в отдел он пошел…
Ведь умница Галактион-то,
а когда в силу войдет, так и никого бояться не будет. Теперь-то вон как в нем совесть ходит…
А тут еще отец ему спуску не дает. Так-то, отче!
— Э, вздор!.. Так, зря болтают. Я тебе скажу всего одно слово: Мышников. Понял? У нас есть адвокат Мышников. У него, брат, все предусмотрено… да. Я нарочно заехал к тебе, чтобы предупредить,
а то
ведь как раз горячку будешь пороть.
Рядом с Харитиной на первой скамье сидел доктор Кочетов. Она была не рада такому соседству и старалась не дышать, чтобы не слышать перегорелого запаха водки.
А доктор старался быть с ней особенно любезным, как бывают любезными на похоронах с дамами в трауре:
ведь она до некоторой степени являлась тоже героиней настоящего судного дня. После подсудимого публика уделяла ей самое большое внимание и следила за каждым ее движением. Харитина это чувствовала и инстинктивно приняла бесстрастный вид.
Ведь она такая молодая,
ведь она еще совсем не жила,
а тут точно затворяется под самым носом какая-то дверь, которая отнимет и небо, и солнце, и свет.
— Какая-то ты каменная, Харитина.
Ведь не чужой человек,
а муж.
— Не надо… не надо… — шептала Харитина, закрывая лицо руками и защищаясь всем своим молодым телом. — Ах, какой вы глупый, доктор!
Ведь я еще не жила… совсем не жила!
А я такая молодая, доктор! Оставьте меня, доктор! Какая я гадкая… Понимаете, я ненавижу себя!.. Всех ненавижу… вас…
—
А Галактион?..
Ведь он был на суде и сидел рядом с тобой. Что он тебе говорил?
— Мамынька,
ведь нам с ней не детей крестить, — совершенно резонно объяснила Серафима. —
А если бог посылает Агнии судьбу… Не век же ей в девках вековать. Пьяница проспится,
а дурак останется дураком.
—
А вот увидите… Будьте смелее.
Ведь девушка еще ничего не понимает, всего стесняется, — понимаете?
—
Ведь это мне решительно ничего не стоит, — объяснял он смущавшемуся Галактиону. — Деньги все равно будут лежать, как у меня в кармане,
а года через три вы их выплатите мне.
—
А знаешь, что я тебе скажу, — заметил однажды Штофф, следивший за накипавшею враждой Мышникова и Галактиона, —
ведь вы будете потом закадычными друзьями… да.
— Обидно оно, Галактион Михеич.
Ведь не чужой человек приехал. Анфуса-то Гавриловна была рада,
а он чуть в шею не вытолкал. Конечно, я — деревенский человек,
а все-таки…
Ведь старичок,
а как хлопочет.
— Само собою разумеется, как же без денег жить?
Ведь я хоша и говорю вам о документе,
а даю деньги все одно, как кладу к себе в карман. По-родственному, Харитина Харитоновна. Чужим-то все равно,
а свое болит… да. Заходил я к Илье Фирсычу. В большое малодушие впадает.