Неточные совпадения
В открытое окно кухни, выходившее во двор, наносило табачным дымом: это караульщик Антип
сидел на завалинке с
своей трубкой и дремал.
Катря стрелой поднялась наверх.
В столовой
сидела одна Нюрочка, — девочка пила
свою утреннюю порцию молока, набивая рот крошками вчерашних сухарей. Она взглянула на горничную и показала головой на кабинет, где теперь
сидел смешной мужик.
Под конец Нюрочка расплакалась,
сидя тихонько
в своем уголке, как плачут сироты.
Направо
в земле шла под глазом канавка с порогом, а налево у самой арки стояла деревянная скамеечка, на которой обыкновенно
сидел Никитич, наблюдая
свою «хозяйку», как он называл доменную печь.
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич снова переживал
свою жизнь,
сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума
в соседних комнатах, не слыхал, как расходились гости, и опомнился только тогда, когда
в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
На мосту ей попались Пашка Горбатый, шустрый мальчик, и Илюшка Рачитель, — это были закадычные друзья. Они ходили вместе
в школу, а потом бегали
в лес, затевали разные игры и баловались. Огороды избенки Рачителя и горбатовской избы были рядом, что и связывало ребят: вышел Пашка
в огород, а уж Илюшка
сидит на прясле, или наоборот. Старая Ганна пристально посмотрела на будущего мужа
своей ненаглядной Федорки и даже остановилась: проворный парнишка будет, ежели бы не семья ихняя.
— А Кузьмич-то на што? — проговорила она, раскинув
своим бабьим умом. — Ужо я ему поговорю… Он
в меховом корпусе сейчас ходит, вот бы
в самый раз туды Тараска определить.
Сидел бы парнишка
в тепле и одёжи никакой не нужно, и вся работа с масленкой около машины походить да паклей ржавчину обтереть… Говорю:
в самый раз.
На фабрике работа шла
своим чередом. Попрежнему дымились трубы, попрежнему доменная печь выкидывала по ночам огненные снопы и тучи искр, по-прежнему на плотине
в караулке
сидел старый коморник Слепень и отдавал часы. Впрочем, он теперь не звонил
в свой колокол на поденщину или с поденщины, а за него четыре раза
в день гудел свисток паровой машины.
Из залы нужно было пройти небольшую приемную, где обыкновенно дожидались просители, и потом уже следовал кабинет. Отворив тяжелую дубовую дверь, Петр Елисеич был неприятно удивлен: Лука Назарыч
сидел в кресле у
своего письменного стола, а напротив него Палач. Поздоровавшись кивком головы и не подавая руки, старик взглядом указал на стул. Такой прием расхолодил Петра Елисеича сразу, и он почуял что-то недоброе.
Шагая по комнате, Петр Елисеич передал подробно
свой разговор с Лукой Назарычем. Широкое бородатое лицо Груздева выражало напряженное внимание. Он
сидел на диване
в драповом халате и болтал туфлями.
Присутствовавшие за ужином дети совсем не слушали, что говорили большие. За день они так набегались, что засыпали
сидя. У Нюрочки сладко слипались глаза, и Вася должен был ее щипать, чтобы она совсем не уснула. Груздев с гордостью смотрел на
своего молодца-наследника, а Анфиса Егоровна потихоньку вздыхала, вглядываясь
в Нюрочку. «Славная девочка, скромная да очестливая», — думала она матерински. Спать она увела Нюрочку
в свою комнату.
Сидит и наговаривает, а сам трубочку
свою носогрейку посасывает, как следует быть настоящему солдату. Сначала такое внимание до смерти напугало забитую сноху, не слыхавшую
в горбатовской семье ни одного ласкового слова, а солдат навеличивает ее еще по отчеству. И какой же дошлый этот Артем, нарочно при Макаре
свое уважение Татьяне показывает.
Мы вот тут
сидим в лесу да грехи
свои отмаливаем, а наши же наставники да наставницы большую силу забирают у милостивцев, и на заводах, и
в городу.
— А вот и пойдет… Заводская косточка, не утерпит: только помани. А что касаемо обиды, так опять
свои люди и счеты
свои… Еще
в силе человек, без дела
сидеть обидно, а главное —
свое ведь кровное заводское-то дело! Пошлют кого другого — хуже будет… Сам поеду к Петру Елисеичу и буду слезно просить. А уж я-то за ним — как таракан за печкой.
— Вот погляди, старик-то
в курень собирается вас везти, — говорила Татьяна молодой Агафье. —
Своего хлеба
в орде ты отведала, а
в курене почище будет: все равно, как
в трубе будешь
сидеть. Одной сажи куренной не проглотаешься… Я восемь зим изжила на Бастрыке да на Талом, так знаю. А теперь-то тебе с полугоря житья: муж на фабрике, а ты посиживай дома.
По вечерам,
сидя у огонька перед
своим балаганом, она тоже заводила
свою хохлацкую песню, но никто ее не поддерживал, и песня замирала
в бессилии собственного одиночества.
В избушке Таисьи Нюрочка познакомилась и с сестрой Авгарью, которая редко говорила, а обыкновенно
сидела, опустив глаза. Нюрочку так и тянуло к этой застывшей женской красоте, витавшей умом
в неведомом для нее мире. Когда Нюрочка сделала попытку разговориться с этою таинственною духовною сестрой, та взглянула на нее какими-то испуганными глазами и отодвинулась, точно боялась осквернить
своим прикосновением еще нетронутую чистоту.
Когда Тит уж не мог больше притворяться, то обещал отдуть Пашку черемуховою палкой, что нисколько не удовлетворило Никитича. Старики долго перекорялись и спорили, а потом отправились решать
свое дело
в кабак к Рачителихе. У стойки
сидел старый Коваль, такой грустный и невеселый.
Неточные совпадения
Вздохнул Савелий… — Внученька! // А внученька! — «Что, дедушка?» // — По-прежнему взгляни! — // Взглянула я по-прежнему. // Савельюшка засматривал // Мне
в очи; спину старую // Пытался разогнуть. // Совсем стал белый дедушка. // Я обняла старинушку, // И долго у креста //
Сидели мы и плакали. // Я деду горе новое // Поведала
свое…
Бросились они все разом
в болото, и больше половины их тут потопло («многие за землю
свою поревновали», говорит летописец); наконец, вылезли из трясины и видят: на другом краю болотины, прямо перед ними,
сидит сам князь — да глупый-преглупый!
Сидит и ест пряники писаные. Обрадовались головотяпы: вот так князь! лучшего и желать нам не надо!
— Я очень рада, что уговорила его завтра собороваться, — говорила она,
сидя в кофточке пред
своим складным зеркалом и расчесывая частым гребнем мягкие душистые волосы. — Я никогда не видала этого, но знаю, мама мне говорила, что тут молитвы об исцелении.
Сидя в кабинете Каренина и слушая его проект о причинах дурного состояния русских финансов, Степан Аркадьич выжидал только минуты, когда тот кончит, чтобы заговорить о
своем деле и об Анне.
Когда они вошли, девочка
в одной рубашечке
сидела в креслице у стола и обедала бульоном, которым она облила всю
свою грудку. Девочку кормила и, очевидно, с ней вместе сама ела девушка русская, прислуживавшая
в детской. Ни кормилицы, ни няни не было; они были
в соседней комнате, и оттуда слышался их говор на странном французском языке, на котором они только и могли между собой изъясняться.