Неточные совпадения
Это
было привычное чувство, выросшее вместе со всею этою «огненною
работой».
— Нет, Самойло Евтихыч славный… — сонно проговорила Домнушка и, встряхнувшись, как курица, принялась за свою
работу: квашня
поспела, надо печку топить, потом коров отпустить в пасево, а там пора «хлеб творить», «мягки [Мягки — пироги, калачи.] катать» и к завтраку какую-нибудь постряпеньку Луке Назарычу налаживать.
Разбитная
была бабенка, увертливая, как говорил Антип, и успевала управляться одна со всем хозяйством. Горничная Катря спала в комнате барышни и благодаря этому являлась в кухню часам к семи, когда и самовар готов, и печка дотапливается, и скатанные хлебы «доходят» в деревянных чашках на полках. Теперь Домнушка ругнула сонулю-хохлушку и принялась за
работу одна.
Морок
был удивительный человек, умевший отбиться от
работы даже в крепостное время.
У закостеневшего на заводской
работе Овсянникова
была всего единственная слабость, именно эти золотые часы. Если кто хотел найти доступ в его канцелярское сердце, стоило только завести речь об его часах и с большею или меньшею ловкостью похвалить их. Эту слабость многие знали и пользовались ею самым бессовестным образом. На именинах, когда Овсянников
выпивал лишнюю рюмку, он бросал их за окно, чтобы доказать прочность. То же самое проделал он и теперь, и Нюрочка хохотала до слез, как сумасшедшая.
— Я говорю, родимый мой: кто Устюжанинову робить
будет? Все уйдут с огненной
работы и с рудника тоже.
Пока семья крепла и разрасталась, Татьяна
была необходима для
работы, — баба «воротила весь дом», — но когда остальные дети подросли и в дом взяли третью сноху, Агафью, жену четвертого сына, Фрола, честь Татьяне сразу отошла.
—
Работы египетские вместятся… — гремел Кирилл; он теперь уже стоял на ногах и размахивал правою рукой. — Нищ, убог и странен стою пред тобой, милостивец, но нищ, убог и странен по своей воле… Да! Видит мое духовное око ненасытную алчбу и похоть, большие помыслы, а
будет час, когда ты, милостивец, позавидуешь мне…
Семья Горбатого в полном составе перекочевала на Сойгу, где у старика Тита
был расчищен большой покос. Увезли в лес даже Макара, который после праздника в Самосадке вылежал дома недели три и теперь едва бродил. Впрочем, он и не участвовал в
работе семьи, как лесообъездчик, занятый своим делом.
И нынче все на покосе Тита
было по-старому, но
работа как-то не спорилась: и встают рано и выходят на
работу раньше других, а
работа не та, — опытный стариковский глаз Тита видел это, и душа его болела.
И по другим покосам
было то же самое: у Деяна, у Канусиков, у Чеботаревых — кажется, народ на всякую
работу спорый, а
работа нейдет.
— Э, пусть ей пусто
будет, этой огненной нашей
работе, Тит! Шабаш теперь!
— Отсоветовать вам я не могу, — говорил о. Сергей, разгуливая по комнате, — вы подумаете, что я это о себе
буду хлопотать… А не сказать не могу.
Есть хорошие земли в Оренбургской степи и можно там устроиться, только одно нехорошо: молодым-то не понравится тяжелая крестьянская
работа. Особенно бабам непривычно покажется… Заводская баба только и знает, что свою домашность да ребят, а там они везде
поспевай.
Будут ли рабочие работать на фабрике и кто выйдет на
работу, — все это оставалось пока неизвестным.
На волостных сходах много
было ненужного галденья, споров и пересудов, но
было ясно одно, что весь Кержацкий конец выйдет на
работу.
Должность лесообъездчика считалась доходной, и охотников нашлось бы много, тем более что сейчас им назначено
было жалованье — с лошадью пятнадцать рублей в месяц. Это хоть кому лестно, да и
работа не тяжелая.
— Пить-есть захотят, так выйдут на
работу, а за страду всем подвело животы, — говорил Никитич, весело похаживавший под своею домной.
Конечно, фабрику пустить сразу всю
было невозможно, а
работы шли постепенно.
Когда Петр Елисеич пришел в девять часов утра посмотреть фабрику, привычная
работа кипела ключом. Ястребок встретил его в доменном корпусе и провел по остальным. В кричном уже шла
работа, в кузнице, в слесарной, а в других только еще шуровали печи, смазывали машины, чинили и поправляли. Под ногами уже хрустела фабричная «треска», то
есть крупинки шлака и осыпавшееся с криц и полос железо — сор.
На фабрике Петр Елисеич пробыл вплоть до обеда, потому что все нужно
было осмотреть и всем дать
работу. Он вспомнил об еде, когда уже пробило два часа. Нюрочка, наверное, заждалась его… Выслушивая на ходу какое-то объяснение Ястребка, он большими шагами шел к выходу и на дороге встретил дурачка Терешку, который без шапки и босой бежал по двору.
Мужики
были на
работе, и бабы окружили Таисью в темноте, как испуганные овцы.
Это
было проклятое утро, когда, после предварительных переговоров с уставщиком Корнилой, дозорным Полуэхтом и записчиком поденных
работ, Наташка повела, наконец, брата на
работу.
Когда в темноте Наташка бежала почти бегом по Туляцкому концу и по пути стучалась в окошко избы Чеботаревых, чтобы идти на
работу вместе с Аннушкой, солдатки уже не
было дома, и Наташка получала выговоры на фабрике от уставщика.
Когда выпал снег, Тараску не в чем
было идти на
работу, и он остался дома.
Когда Кузьмич
был занят
работой, она молча следила за ним глазами.
Петр Елисеич
был рад этой
работе и с головой зарылся в заводские книги, чтобы представить полную картину заводского хозяйства, а потом те реформы, какие необходимо
было сделать ввиду изменившихся условий.
Над своею
работой он просидел все праздники и успокоился только тогда, когда объемистая рукопись отправлена
была, наконец, в Мурмос.
Кончив
работу, он, к удивлению, пережил тяжелое настроение: не с кем
было поделиться своими мыслями.
Но когда еще и что
будет, а придется начать с сокращения старых
работ.
— Лежебоки проклятые, эти хохлы, — ругалась Лукерья с своею свекровью Ганной. — Только бы им вино трескать… Небойсь испугались орды, потому как там
работы всем
будет.
В караул он попал еще молодым, потому что
был немного тронутый человек и ни на какую другую
работу не годился.
Лица у всех
были покрыты яркими красными пятнами, что служило лучшею вывеской тяжелой огненной
работы.
Галдевшая у печей толпа поденщиц
была занята своим делом. Одни носили сырые дрова в печь и складывали их там, другие разгружали из печей уже высохшие дрова.
Работа кипела, и слышался только треск летевших дождем поленьев. Солдатка Аннушка работала вместе с сестрой Феклистой и Наташкой. Эта Феклиста
была еще худенькая, несложившаяся девушка с бойкими глазами. Она за несколько дней
работы исцарапала себе все руки и едва двигалась: ломило спину и тело. Сырые дрова
были такие тяжелые, точно камни.
Это
была настоящая картинная галерея, где
работы лучших иностранных мастеров перемешались с
работами русских художников, как Венецианов и Брюллов.
— Ты, Домна, помогай Татьяне-то Ивановне, — наговаривал ей солдат тоже при Макаре. — Ты вот и в чужих людях жила, а свой женский вид не потеряла. Ну, там по хозяйству подсобляй, за ребятишками пригляди и всякое прочее: рука руку моет… Тебе-то в охотку
будет поработать, а Татьяна Ивановна, глядишь, и переведет дух. Ты уж старайся, потому как в нашем дому
работы Татьяны Ивановны и не усчитаешь… Так ведь я говорю, Макар?
В страду у них
была не
работа, а веселье.
Под Ильин день, когда заводская страда
была в полном разгаре, Аглаида особенно сильно тосковала: ее так и тянуло поработать, а
работы нет.
Работал старик, как машина, с аккуратностью хорошей
работы старинных часов: в известный час он уже
будет там, где ему следует
быть, хоть камни с неба вались.
Когда Ефим Андреич
был простым смотрителем, он знал только свое дело и не боялся за шахту: осмотрит все
работы, задаст «уроки», и чист молодец.
Надрываться над
работой Коваль не любил: «А ну ее, у лис не убигнет тая
работа…»
Будет, старый Коваль поробил на пана.
На этот раз солдат действительно «обыскал
работу». В Мурмосе он
был у Груздева и нанялся сушить пшеницу из разбитых весной коломенок.
Работа началась, как только спала вода, а к страде народ и разбежался. Да и много ли народу в глухих деревушках по Каменке? Работали больше самосадчане, а к страде и те ушли.
Осмотрев
работу, Груздев остался на несколько дней, чтобы лично следить за делом. До ближайшей деревни
было верст одиннадцать, да и та из четырех дворов, так что сначала Груздев устроился
было на своей лодке, а потом перешел на берег. Угодливый и разбитной солдат ему нравился.
Работы у «убитых коломенок»
было по горло. Мужики вытаскивали из воды кули с разбухшим зерном, а бабы расшивали кули и рассыпали зерно на берегу, чтобы его охватывало ветром и сушило солнышком. Но зерно уже осолодело и от него несло затхлым духом. Мыс сразу оживился. Бойкие заводские бабы работали с песнями, точно на помочи. Конечно, в первую голову везде пошла развертная солдатка Аннушка, а за ней Наташка. Они и работали везде рядом, как привыкли на фабрике.
Ведь старому Титу только бы уйти в курень, а там он всех заморит на
работе: мужики
будут рубить дрова, а бабы окапывать землей и дернать кученки.
— Ты и молчи, — говорила Агафья. — Солдат-то наш на што? Как какой лютой змей… Мы его и напустим на батюшку-свекра, а ты только молчи. А я в куренную
работу не пойду… Зачем брали сноху из богатого дому?
Будет с меня и орды: напринималась горя.
— Все единственно… Уставную грамоту только не подписывайте, штобы надел получить, как в крестьянах. Мастеровым надела не должно
быть, а которые обращались на вспомогательных
работах, тем выйдет надел. Куренным, кто перевозкой займовался, кто дрова рубил, — всем должен выйти надел. На Кукарских заводах тоже уставную-то грамоту не подписывают.
—
Будет, родитель, достаточно поработано, а тебе пора и отдохнуть. Больно уж ты жаден у нас на работу-то… Не такие твои года, штобы по куреням маяться.
Работа все-таки шла своим обычным ходом, по раз заведенному порядку, хотя это
было только одною внешностью: душа отлетела…
Когда рука
была вправлена, все вздохнули свободно. Срастить сломанную левую ногу — дело пустое. Фельдшеру постоянно приходилось возиться с переломами, и он принялся за
работу уже с равнодушным лицом.
По закону завод не имел права оставлять население без
работы, поэтому заведены
были «половинные выписки» — одну неделю работает, а другую гуляет, потом стали работать одну «третью неделю» и т. д.