Неточные совпадения
Из столовой маленькая дверка вела
в коридор, который соединял переднюю с кабинетом и комнатой для приезжих
гостей.
— У нас
в Самосадке
гостит… Вторую неделю околачивается и все рассказывает, потому грамотный человек.
Дорога из Мурмосского завода проходила широкою улицей по всему Туляцкому концу, спускалась на поемный луг, где разлилась бойкая горная речонка Култым, и круто поднималась
в гору прямо к господскому дому, который лицом выдвинулся к фабрике. Всю эту дорогу отлично было видно только из сарайной, где
в критических случаях и устраивался сторожевой пункт. Караулили
гостей или казачок Тишка, или Катря.
— Пожалуйте-с, — приглашал Тишка, встречая
гостя в дверях сарайной.
Опрометью летевшая по двору Катря набежала на «фалетура» и чуть не сшибла его с ног, за что и получила
в бок здорового тумака. Она даже не оглянулась на эту любезность, и только голые ноги мелькнули
в дверях погреба: Лука Назарыч первым делом потребовал холодного квасу, своего любимого напитка, с которым ходил даже
в баню. Кержак Егор спрятался за дверью конюшни и отсюда наблюдал приехавших
гостей: его кержацкое сердце предчувствовало, что начались важные события.
Он вошел
в гостиную и поздоровался с
гостями за руку, как человек, привыкший к заводским порядкам.
Петр Елисеич пригласил
гостей в столовую откушать, что бог послал. О. Сергей сделал нерешительное движение убраться восвояси, но исправник взял его под руку и потащил
в столовую, как хозяин.
— Лука Назарыч здесь… — едва мог проговорить Антип, напрасно стараясь освободиться из медвежьей лапы Груздева. — Он
в дому, а
гости в сарайной.
Появление Груздева
в сарайной разбудило первым исправника, который крепко обругал раннего
гостя, перевернулся на другой бок, попытался было заснуть, но сон был «переломлен», и ничего не оставалось, как подняться и еще раз обругать долгоспинника.
Заводские конюха и приехавшие с
гостями кучера заигрывали с этою веселою толпой, которая взвизгивала, отмахивалась руками и бросала
в конюхов комьями земли.
Лука Назарыч еще не выходил из своей комнаты, а
гости и свои служащие ждали его появления
в гостиной и переговаривались сдержанным шепотом.
Отдельно держались приезжие, как своего рода заводская аристократия, Овсянников, Груздев, исправник, старик Основа и о. Сергей. К ним присоединились потом Ефим Андреич и Ястребок. Основа, плечистый и широкий
в кости старик, держал себя совершенно свободно, как свой человек. Он степенно разглаживал свою седую, окладистую бороду и вполголоса разговаривал больше с Груздевым.
В своем раскольничьем полукафтане, с подстриженными
в скобку волосами, Основа резко выделялся из остальных
гостей.
Оставив с Нюрочкой горничную Катрю, Петр Елисеич вернулся к
гостям. Радостный день был для него испорчен этим эпизодом:
в душе поднялись старые воспоминания. Иван Семеныч старался не смотреть на него.
Приходившие
гости почище забирались
в эту комнату, а также и знакомые.
Время от времени мальчик приотворял дверь
в комнату, где сидел отец с
гостями, и сердито сдвигал брови. Дьячок Евгеньич был совсем пьян и, пошатываясь, размахивал рукой, как это делают настоящие регенты. Рачитель и учитель Агап пели козлиными голосами, закрывая от удовольствия глаза.
Разгулявшиеся
гости не нуждались больше
в присутствии хозяина, и Петр Елисеич был рад, что может, наконец, отдохнуть
в Нюрочкиной комнате.
Все это происходило за пять лет до этого дня, и Петр Елисеич снова переживал свою жизнь, сидя у Нюрочкиной кроватки. Он не слыхал шума
в соседних комнатах, не слыхал, как расходились
гости, и опомнился только тогда, когда
в господском доме наступила полная тишина. Мельники, говорят, просыпаются, когда остановится мельничное колесо, так было и теперь.
Кучер не спрашивал, куда ехать. Подтянув лошадей, он лихо прокатил мимо перемен, проехал по берегу Березайки и, повернув на мыс, с шиком въехал
в открытые ворота груздевского дома, глядевшего на реку своими расписными ставнями, узорчатою вышкой и зеленым палисадником. Было еще рано, но хозяин выскочил на крыльцо
в шелковом халате с болтавшимися кистями,
в каком всегда ходил дома и даже принимал
гостей.
В горницах встретила
гостей жена Груздева, полная и красивая женщина с белым лицом и точно выцветшими глазами.
Старуха сейчас же приняла свой прежний суровый вид и осталась за занавеской. Выскочившая навстречу
гостю Таисья сделала рукой какой-то таинственный знак и повела Мухина за занавеску, а Нюрочку оставила
в избе у стола. Вид этой избы, полной далеких детских воспоминаний, заставил сильно забиться сердце Петра Елисеича. Войдя за занавеску, он поклонился и хотел обнять мать.
— А что, заставляла, поди,
в ноги кланяться? — подсмеивался Груздев, хлопая
гостя по плечу. — Мы тут по старинке живем… Признаться сказать, я и сам не очень-то долюбливаю нашу раскольничью стариковщину, все изъедуги какие-то…
Порывшись где-то
в залавке, Домнушка достала бутылку с водкой и поставила ее
гостям.
Между своими этот грех скоро сматывали с рук: если самосадская девка провинится, то увезут
в Заболотье,
в скиты, а родне да знакомым говорят, что ушла
гостить в Ключевской; если с ключевской приключится грех, то сошлются на Самосадку.
— Ты нас
в горницы не води, — предупредила Таисья хозяйку, — не велики
гости… Только обогреться завернули да обождать самую малость.
Нюрочке больше всего удивительным показалось то, что она совсем не слыхала, как приехала гостья и как вошла
в комнаты. Потом, у них никогда не бывали
гостями женщины.
Груздев приехал перед масленицей и остановился
в господском доме. Петр Елисеич обрадовался ему, как дорогому
гостю, потому что мог с ним отвести душу. Он вытащил черновые посланного проекта и торопливо принялся объяснять суть дела, приводя выдержки из посланной рукописи. Груздев слушал его со вниманием заинтересованного человека.
Раньше он ездил
в Мурмос один, а теперь взял с собой Нюрочку, потому что там жили Груздевы и она могла
погостить у них.
Анфиса Егоровна встретила
гостей в передней и горячо поцеловала Нюрочку.
— Брат Окулка-то, — объяснил Груздев
гостю, когда Тараско ушел
в кухню за жареным. — А мне это все равно: чем мальчонко виноват? Потом его паром обварило на фабрике… Дома холод да голод. Ну, как его не взять?.. Щенят жалеют, а живого человека как не пожалеть?
Петр Елисеич долго шагал по кабинету, стараясь приучить себя к мысли, что он
гость вот
в этих стенах, где прожил лет пятнадцать. Да, нужно убираться, а куда?.. Впрочем,
в резерве оставалась Самосадка с груздевским домом. Чтобы развлечься, Петр Елисеич сходил на фабрику и там нашел какие-то непорядки. Между прочим, досталось Никитичу, который никогда не слыхал от приказчика «худого слова».
Действительно, Артем отправился на Медный рудник и забрался прямо к Анисье
в качестве родственника. Сначала эта отчаянная бабенка испугалась неожиданного
гостя, а потом он ей понравился и своею обходительностью и вообще всем поведением.
Святая-то душа, Таисья, у нас
в Мурмосе
гостила, ну и подвела всю механику.
— Ничего, слава богу, — нехотя отвечала Енафа, поглядывая искоса на обогревшихся мужиков. — Вот что, Кирилл, сведи-ка ты
гостя к девицам
в келью, там уж его и ухлебите, а ты, Мосеюшко, не взыщи на нашем скитском угощении.
Петр Елисеич, конечно, был дома и обрадовался старому сослуживцу, которого не знал куда и посадить. Нюрочка тоже ластилась к
гостю и все заглядывала на него. Но Ефим Андреич находился
в самом угнетенном состоянии духа, как колесо, с которого сорвался привод и которое вертелось поэтому зря.
— Ну, этово-тово, принимайте
гостей, — печально проговорил Тит, входя
в переднюю избу. — Мать Палагея приказала долго жить…
Макар обыкновенно был
в лесу, солдат Артем ходил по
гостям или сидел на базаре,
в волости и
в кабаке, так что с домашностью раньше управлялись одни бабы.
По неловкому молчанию сидевших
гостей Нюрочка поняла, что она помешала какому-то разговору и что стесняет всех своим присутствием. Посидев для приличия минут десять, она начала прощаться. Сцена расставанья прошла довольно холодно, а Парасковья Ивановна догнала Нюрочку уже
в сенях, крепко обняла и торопливо перекрестила несколько раз. Когда Нюрочка выходила из горницы, Таисья сказала ей...
Приедет домой и сидит
в избе, как
гость.
— Петр Елисеич, надеюсь, дома? — заговорил
гость, останавливаясь
в нерешительной позе.
С фабрики он повез
гостя в медный рудник, но и там он ходил точно во сне.
Рачителиха еще смотрела крепкою женщиной лет пятидесяти. Она даже не взглянула на нового
гостя и машинально черпнула мерку прямо из открытой бочки. Только когда Палач с жадностью опрокинул стакан водки
в свою пасть, она вгляделась
в него и узнала. Не выдавая себя, она торопливо налила сейчас же второй стакан, что заставило Палача покраснеть.
Вот и Кержацкий конец. Много изб стояло еще заколоченными. Груздев прошел мимо двора брательников Гущиных, миновал избу Никитича и не без волнения подошел к избушке мастерицы Таисьи. Он постучал
в оконце и помолитвовался: «Господи Исусе Христе, помилуй нас!» — «Аминь!» — ответил женский голос из избушки. Груздев больше всего боялся, что не застанет мастерицы дома, и теперь облегченно вздохнул. Выглянув
в окошко, Таисья узнала
гостя и бросилась навстречу.
Таисья правела
гостя в заднюю избу и не знала, куда его усадить и чем угостить.
В суете она не забыла послать какую-то девчонку
в школу оповестить Нюрочку, — за быстроту
в шутку Таисья называла эту слугу телеграммой.