—
А вот и нет, Капинет Петрович, — отозвался Евстигней, очень ветхий старик, с каким-то восковым, точно выцветшим лицом. — Я в карауле на фабрике тридцать пять лет выслужил, волоса не прокараулил…
Неточные совпадения
Видал, как на палке тянутся, так
и мы с немцем: он думает, что «дойму я тебя, будешь мне кланяться»,
а я говорю: «Врешь, Мухоедов не будет колбасе кланяться…» Раз я стою у заводской конторы, Слава-богу идет мимо, по дороге, я
и кричу ему, чтобы он дошел до меня,
а он мне: «Клэб за брюху не будит пошел…» Везде эти проклятые поклоны нужны,
вот я
и остался здесь, по крайней мере, думаю,
нет этого формализма, да
и народ здесь славный, привык я,
вот и копчу вместе с другими небо-то…
Только, как на грех, шасть в формовальную «сестра»
и прямо ко мне… «Чего делаешь?» — «
А вот, говорю, под форму место выбираю…» Так
нет, лесной его задави, точно меделянский пес, по духу узнал, где мои утюги, откопал их, показывает перстом
и говорит: «Это што?» — «Утюги», — говорю…
—
Нет, я так спросила: значит, чтобы не простудилась?
А я как-то иду по улице, ваш работник
и едет на вашей лошадке; смотрю, точно совсем другая лошадь стала… Какие-то рабочие идут мимо
и говорят: «
Вот попово-то прясло едет, ему лошадь-то заместо куриного седала отвечает, цыплят на нее садит… Медведь, говорят, давно прошение об ней губернатору подал».
— Я думал заплатить ей счастливой
и спокойной жизнью за все,
а тут болезнь…
А как она за мной ухаживает!.. Обед сама готовит
и еще уверяет, что ей это нравится,
а дело просто в том, что она не доверяет ни одной кухарке такого важного дела; доктор натолковал ей о важности питания,
вот она
и бьется, как рыба об лед…
А как вы думаете, поправлюсь я или
нет? — неожиданно спросил меня Гаврило Степаныч.
Вы
и доктор, например, смотрите на меня
и думаете: «Куда ему поправиться, когда в нем места
нет живого»,
а я
вот возьму да
и поправлюсь, поправлюсь именно потому, что во мне места
нет живого.
—
А вот и нет… Сама Прасковья Ивановна. Да… Мы с ней большие приятельницы. У ней муж горький пьяница и у меня около того, — вот и дружим… Довезла тебя до подъезда, вызвала меня и говорит: «На, получай свое сокровище!» Я ей рассказывала, что любила тебя в девицах. Ух! умная баба!.. Огонь. Смотри, не запутайся… Тут не ты один голову оставил.
Неточные совпадения
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло! Ну, брат,
нет, до этого еще далека песня. Тут
и почище тебя есть,
а до сих пор еще не генералы.
Хлестаков. Да что? мне
нет никакого дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое,
а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко…
Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь
нет. Я потому
и сижу здесь, что у меня
нет ни копейки.
Почтмейстер.
Нет, о петербургском ничего
нет,
а о костромских
и саратовских много говорится. Жаль, однако ж, что вы не читаете писем: есть прекрасные места.
Вот недавно один поручик пишет к приятелю
и описал бал в самом игривом… очень, очень хорошо: «Жизнь моя, милый друг, течет, говорит, в эмпиреях: барышень много, музыка играет, штандарт скачет…» — с большим, с большим чувством описал. Я нарочно оставил его у себя. Хотите, прочту?
Г-жа Простакова. Не умирал!
А разве ему
и умереть нельзя?
Нет, сударыня, это твои вымыслы, чтоб дядюшкою своим нас застращать, чтоб мы дали тебе волю. Дядюшка-де человек умный; он, увидя меня в чужих руках, найдет способ меня выручить.
Вот чему ты рада, сударыня; однако, пожалуй, не очень веселись: дядюшка твой, конечно, не воскресал.
—
А пришли мы к твоей княжеской светлости
вот что объявить: много мы промеж себя убивств чинили, много друг дружке разорений
и наругательств делали,
а все правды у нас
нет. Иди
и володей нами!