Неточные совпадения
Появление Матрешки и ее шепот не произвели на Заплатина никакого впечатления, и
он продолжал читать свою газету
самым равнодушным образом.
Кое-как, с грехом пополам, выучился
он грамоте и в
самой зеленой юности поступил в уездный суд, где годам к тридцати добился пятнадцати рублей жалованья.
Заплатин был рассудительный человек и сразу сообразил, что дело не в репутации, а в том, что сто восемьдесят рублей
его жалованья
сами по себе ничего не обещают в будущем, а плюс три тысячи представляют нечто очень существенное.
«Вот этой жениха не нужно будет искать:
сама найдет, — с улыбкой думала Хиония Алексеевна, провожая глазами убегавшую Верочку. — Небось не закиснет в девках, как эти принцессы, которые умеют только важничать… Еще считают себя образованными девушками, а когда пришла пора выходить замуж, — так я же
им и ищи жениха. Ох, уж эти мне принцессы!»
— Ну, миллионы-то еще надо
ему самому наживать, — степенно проговорила Марья Степановна, подбирая губы оборочкой…
— И нисколько не прожил… Nicolas Веревкин вместе с
ним учился в университете и прямо говорит: «Привалов —
самый скромный молодой человек…» Потом после отца Привалову достанется три миллиона… Да?
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот
самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у
них? Один раз она еще укусила
его за ухо, когда
они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Надежда Васильевна прошла в комнату матери, а Верочка на цыпочках пробралась к
самой передней и в замочную скважину успела рассмотреть Привалова.
Он теперь стоял посреди комнаты и разговаривал с старым Лукой.
— Вот
он, — проговорил Лука, показывая глазами на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж я
сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах ты, владычица небесная!..
Он лежал в одной из
самых дальних комнат, выходившей окнами в сад.
— Какой там Привалов… Не хочу знать никакого Привалова! Я
сам Привалов… к черту!.. — кричал Бахарев, стараясь попасть снятым сапогом в Игоря. — Ты, видно, вчера пьян был… без задних ног, раккалия!.. Привалова жена в окно выбросила… Привалов давно умер, а
он: «Привалов приехал…» Болван!
Привалова поразило больше всего то, что в этом кабинете решительно ничего не изменилось за пятнадцать лет
его отсутствия, точно
он только вчера вышел из
него. Все было так же скромно и просто, и стояла все та же деловая обстановка. Привалову необыкновенно хорошо казалось все: и кабинет, и старик, и даже
самый воздух, отдававший дымом дорогой сигары.
Именно такою представлял себе Привалов ту обстановку, в которой задумывались стариком Бахаревым
его самые смелые предприятия и вершились дела на сотни тысяч рублей.
Досифея поняла, что разговор идет о ней, и мимикой объяснила, что Костеньки нет, что
его не любит
сам и что она помнит, как маленький Привалов любил есть соты.
Сарафан Марьи Степановны был
самый старинный, из тяжелой шелковой материи, которая стояла коробом и походила на кожу;
он, вероятно, когда-то, очень давно, был бирюзового цвета, а теперь превратился в модный gris de perle. [серебристо-серый (фр.).]
— А вот сейчас… В нашем доме является миллионер Привалов; я по необходимости знакомлюсь с
ним и по мере этого знакомства открываю в
нем самые удивительные таланты, качества и добродетели. Одним словом, я кончаю тем, что начинаю думать: «А ведь не дурно быть madame Приваловой!» Ведь тысячи девушек сделали бы на моем месте именно так…
— Все-таки, папа,
самые хорошие из
них были ужасными людьми. Везде самодурство, произвол, насилие… Эта бедная Варвара Гуляева, мать Сергея Александрыча, — сколько, я думаю, она вынесла…
Раскольникам
они покровительствовали в особенности, потому что
они сами тоже придерживались старины, и при помощи золота отводили от
них всякие беды и напасти.
Из
них прежде всего, конечно, выступала типичная фигура
самого Павла Михайлыча, затем
его жены и дочери Варвары, вышедшей впоследствии за Александра Привалова.
Рождение внука было для старика Гуляева торжеством
его идеи.
Он сам помолодел и пестовал маленького Сережу, как того сына, которого не мог дождаться.
Гуляев еще раньше выстроил дочери в ближайшем уездном городе Узле целый дворец, в котором
сам был только раз в жизни, именно когда у
него родился внук.
Затем, когда
сам Гуляев совсем состарился,
он принял зятя в часть по своим сибирским приискам, причем всем делом верховодил по-прежнему Бахарев.
Несмотря на свою близость к старику Гуляеву, а также и на то, что в течение многих лет
он вел все
его громадные дела, Бахарев
сам по себе ничего не имел, кроме знания приискового дела и несокрушимой энергии.
Жизнь в бахаревском доме навсегда осталась для Привалова
самой светлой страницей в
его воспоминаниях. Все, что
он привык уважать и считал лучшим,
он соединял в своем уме с именем Бахаревых.
Василий Назарыч, отстаивая образование детей, незаметно
сам втянулся в новую среду, вошел в сношения с новыми людьми, и на
его половине окончательно поселился дух новшеств.
Он любил с нею рассуждать о своих делах и часто поверял ей свои
самые задушевные мысли.
Когда на сцену выступил
сам Сергей Привалов, естественно, что общее внимание прежде всего обратилось к тому неизвестному, откуда
он появился.
Таким образом сделалось всем известно, что Привалов провел в Петербурге очень бурную молодость в среде jeunesse doree
самой высшей пробы; подробно описывали наружность
его любовниц с стереотипными французскими кличками, те подарки, которые
они в разное время получали от Привалова в форме букетов из сторублевых ассигнаций, баснословной величины брильянтов, целых отелей, убранных с княжеской роскошью.
Нет слов, что для Nadine Привалов
самая выгодная партия, но ведь все-таки к
нему необходимо присмотреться, — кто знает, чтобы не пожалеть после.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в
самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы знаете, Марья Степановна, как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом, знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут
его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем
им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
Самые узкие и своекорыстные натуры способны к таким душевным порывам и внутреннему просветлению, когда
они действуют не из расчета, а по вдохновению.
Кончив свое дело, Хиония Алексеевна заняла наблюдательную позицию. Человек Привалова, довольно мрачный субъект, с недовольным и глупым лицом (
его звали Ипатом), перевез вещи барина на извозчике. Хиония Алексеевна, Матрешка и даже
сам Виктор Николаевич, затаив дыхание, следили из-за косяков за каждым движением Ипата, пока
он таскал барские чемоданы.
Он как-то сразу полюбил свои три комнатки и с особенным удовольствием раскрыл дорожный сундук, в котором у
него лежали
самые дорогие вещи, то есть портрет матери, писанный масляными красками, книги и деловые бумаги.
Он рассматривал потемневшее полотно и несколько раз тяжело вздохнул: никогда еще
ему не было так жаль матери, как именно теперь, и никогда
он так не желал ее видеть, как в настоящую минуту. На душе было так хорошо, в голове было столько мыслей, но с кем поделиться
ими, кому открыть душу! Привалов чувствовал всем существом своим, что
его жизнь осветилась каким-то новым светом, что-то, что
его мучило и давило еще так недавно, как-то отпало
само собой, и будущее было так ясно, так хорошо.
Эти разговоры с дочерью оставляли в душе Василия Назарыча легкую тень неудовольствия, но
он старался ее заглушить в себе то шуткой, то усиленными занятиями.
Сама Надежда Васильевна очень мало думала о Привалове, потому что ее голова была занята другим. Ей хотелось поскорее уехать в Шатровские заводы, к брату. Там она чувствовала себя как-то необыкновенно легко. Надежде Васильевне особенно хотелось уехать именно теперь, чтобы избавиться от своего неловкого положения невесты.
Этот разговор
сам собой свелся к планам Привалова;
он уже открыл рот, чтобы посвятить Надежду Васильевну в свои заветные мечты, но, взглянув на нее, остановился.
Колпаков был один из
самых богатых золотопромышленников;
он любил развернуться во всю ширь русской натуры, но скоро разорился и умер в нищете, оставив после себя нищими жену Павлу Ивановну и дочь Катю.
Теперь колпаковское гнездо произвело на Привалова
самое тяжелое впечатление, и
он удивился, где могла помещаться Павла Ивановна с дочерью.
— Где же помещается Павла Ивановна? — спросил Привалов, когда
они подошли к покосившейся калитке;
самое полотнище калитки своим свободным концом вросло в землю, и поэтому вход во двор был всегда открыт.
Легонько пошатываясь и улыбаясь рассеянной улыбкой захмелевшего человека, Бахарев вышел из комнаты. До ушей Привалова донеслись только последние слова
его разговора с
самим собой: «А Привалова я полюбил… Ей-богу, полюбил! У
него в лице есть такое… Ах, черт побери!..» Привалов и Веревкин остались одни. Привалов задумчиво курил сигару, Веревкин отпивал из стакана портер большими аппетитными глотками.
Привалов вдруг покраснел. Слова пьяного Бахарева
самым неприятным образом подействовали на
него, — не потому, что выставляли в известном свете Марью Степановну, а потому, что имя дорогой
ему девушки повторялось именно при Веревкине. Тот мог подумать черт знает что…
Виктор Васильич спал в
самой непринужденной позе: лежа на спине,
он широко раскинул руки и свесил одну ногу на пол;
его молодое лицо дышало завидным здоровьем, и по лицу блуждала счастливая улыбка.
Этот старинный дом, эти уютные комнаты, эта старинная мебель, цветы, лица прислуги,
самый воздух — все это было слишком дорого для
него, и именно в этой раме Надежда Васильевна являлась не просто как всякая другая девушка, а последним словом слишком длинной и слишком красноречивой истории, в которую было вплетено столько событий и столько дорогих имен.
Он поклонялся в ней тому, что было
самого лучшего в женщине.
Странное дело, это девичье имя осветило каким-то совершенно новым светом все
его заветные мечты и
самые дорогие планы.
Раньше
он иногда сомневался в
их осуществимости, иногда какое-то нехорошее чувство закрадывалось в душу, но теперь
ему стоило только вызвать в своем воображении дорогие черты, и все делалось необыкновенно ясно, всякие сомнения падали
сами собой.
Бахарев сегодня был в
самом хорошем расположении духа и встретил Привалова с веселым лицом. Даже болезнь, которая привязала
его на целый месяц в кабинете, казалась
ему забавной, и
он называл ее собачьей старостью. Привалов вздохнул свободнее, и у
него тоже гора свалилась с плеч. Недавнее тяжелое чувство разлетелось дымом, и
он весело смеялся вместе с Василием Назарычем, который рассказал несколько смешных историй из своей тревожной, полной приключений жизни.
Дома
он почти не жил, потому что вел
самую цыганскую жизнь, посещая ярмарки, клубы, игорные притоны и тому подобные злачные места.
От нечего делать
он рассматривал красивую ореховую мебель, мраморные вазы, красивые драпировки на дверях и окнах, пестрый ковер, лежавший у дивана, концертную рояль у стены, картины, — все было необыкновенно изящно и подобрано с большим вкусом; каждая вещь была поставлена так, что рекомендовала
сама себя с
самой лучшей стороны и еще служила в то же время необходимым фоном, объяснением и дополнением других вещей.
Ему страшно хотелось
самому сейчас же уехать на заводы, но
его задержала мысль, что это походило бы на погоню и могло поднять в городе лишние толки.