Неточные совпадения
Последняя фраза целиком долетела до маленьких розовых ушей Верочки, когда она подходила к угловой комнате с полной тарелкой вишневого варенья. Фамилия Привалова заставила ее даже вздрогнуть… Неужели это тот самый Сережа Привалов, который учился в гимназии вместе с Костей и когда-то жил у них?
Один раз она еще укусила его
за ухо, когда они играли в жгуты… Сердце Верочки по неизвестной причине забило тревогу, и в голове молнией мелькнула мысль: «Жених… жених для Нади!»
Верочке давно хотелось принять участие в этой беседе, но она
одна не решалась проникнуть в гостиную и вошла туда только
за спиной Надежды Васильевны и сейчас же спряталась
за стул Марьи Степановны.
Шестилетний мальчик не понимал, конечно, значения этих странных слов и смотрел на деда с широко раскрытым ртом. Дело в том, что, несмотря на свои миллионы, Гуляев считал себя глубоко несчастным человеком: у него не было сыновей, была только
одна дочь Варвара, выданная
за Привалова.
Прежде всего Сашка подействовал на супружеские чувства Привалова и разбудил в нем ревность к жене.
За ней следят, ловят каждое ее слово, каждый взгляд, каждое движение… Сашка является гениальным изобретателем в этой чудовищной травле. Счастливая наследница миллионов кончила сумасшествием и умерла в доме Бахарева, куда ее принесли после
одной «науки» мужа замертво.
Ясно было
одно, — именно, что ее фонды на узловской бирже должны быстро подняться: такой необыкновенный жених и буквально у нее в руках,
за стеной.
— Как тертый калач могу вам дать
один золотой совет: никогда не обращайте внимания на то, что говорят здесь про людей
за спиной.
Эти сестрицы выписали из Риги остальных четырех, из которых
одна вышла
за директора гимназии, другая
за доктора, третья
за механика, а четвертая, не пожелавшая
за преклонными летами связывать себя узами Гименея, получила место начальницы узловской женской гимназии.
Но и этот, несомненно, очень ловкий modus vivendi [образ жизни (фр.).] мог иметь свой естественный и скорый конец, если бы Агриппина Филипьевна, с
одной стороны, не выдала своей старшей дочери
за директора узловско-моховского банка Половодова, а с другой — если бы ее первенец как раз к этому времени не сделался
одним из лучших адвокатов в Узле.
Когда Nicolas выбросили из гимназии
за крупный скандал, Агриппина Филипьевна и тогда не сказала ему в упрек ни
одного слова, а собрала последние крохи и на них отправила своего любимца в Петербург.
Когда дверь затворилась
за Приваловым и Nicolas, в гостиной Агриппины Филипьевны несколько секунд стояло гробовое молчание. Все думали об
одном и том же — о приваловских миллионах, которые сейчас вот были здесь, сидели вот на этом самом кресле, пили кофе из этого стакана, и теперь ничего не осталось… Дядюшка, вытянув шею, внимательно осмотрел кресло, на котором сидел Привалов, и даже пощупал сиденье, точно на нем могли остаться следы приваловских миллионов.
Привалов искоса разглядывал хозяина, который шагал рядом и
одной рукой осторожно поддерживал его
за локоть, как лунатика.
В
одну из таких минут он ни с того ни с сего уехал
за границу, пошатался там по водам, пожил в Париже, зачем-то съездил в Египет и на Синай и вернулся из своего путешествия англичанином с ног до головы, в Pith India Helmet [индийском шлеме (англ.).] на голове, в гороховом сьюте и с произношением сквозь зубы.
— Очень просто: вы и Ляховский держитесь только благодаря дворянской опеке и кой-каким связям в Петербурге… Так? Дворянскую опеку и после нельзя будет обойти, но ее купить очень недорого стоит: члены правления —
один полусумасшедший доктор-акушер восьмидесяти лет, другой — выгнанный со службы
за взятки и просидевший несколько лет в остроге становой, третий — приказная строка, из поповичей… Вся эта братия получает по двадцать восемь рублей месячного жалованья. Так?
Прежнее теплое чувство охватило его, и он опять был не
один, как
за несколько минут перед этим.
Привалов не казал к ним глаз, Надежда Васильевна ни
за что не хотела ехать к Хине, —
одним словом, выходило так, что Привалов совсем попался в ловкие руки
одной Хины, которая не преминет воспользоваться всеми выгодами своего исключительного положения.
— Да так… Существует что-то вроде фатализма: люди, близкие друг другу по духу, по складу ума, по стремлениям и даже по содержанию основных идей, расходятся иногда на всю жизнь из-за каких-либо глупейших пустяков, пустой фразы, даже из-за
одного непонятого слова.
Тэке наконец был отпущен с миром в свою конюшню, и вся компания с говором и смехом повалила
за хозяйкой в комнаты.
Один Лепешкин на минуту задумался и начал прощаться.
— А вы, Игнатий Львович, и возьмите себе чиновника в кучера-то, — так он в три дня вашего Тэку или Батыря без всех четырех ног сделает
за восемь-то цалковых. Теперь взять Тэка… какая это лошадь есть, Игнатий Львович?
Одно слово — разбойник: ты ей овса несешь, а она зубищами своими ладит тебя прямо
за загривок схватить… Однова пятилась да пятилась, да совсем меня в угол и запятила. Думаю, как брызнет задней ногой, тут тебе, Илья, и окончание!.. Позвольте, Игнатий Львович, насчет жалов…
Никто, кажется, не подумал даже, что могло бы быть, если бы Альфонс Богданыч в
одно прекрасное утро взял да и забастовал, то есть не встал утром с пяти часов, чтобы несколько раз обежать целый дом и обругать в несколько приемов на двух диалектах всю прислугу; не пошел бы затем в кабинет к Ляховскому, чтобы получить свою ежедневную порцию ругательств, крика и всяческого неистовства, не стал бы сидеть ночи
за своей конторкой во главе двадцати служащих, которые, не разгибая спины, работали под его железным началом, если бы, наконец, Альфонс Богданыч не обладал счастливой способностью являться по первому зову, быть разом в нескольких местах, все видеть, и все слышать, и все давить, что попало к нему под руку.
Одним словом, Альфонс Богданыч играл в доме ту же роль, как стальная пружина в часах,
за что в глазах Ляховского он был только очень услужливым и очень терпеливым человеком.
Собственно, мебель ничего не стоила: ну, ковры, картины, зеркала еще туда-сюда; а вот в стеклянном шкафике красовались японский фарфор и китайский сервиз — это совсем другое дело, и у Хины потекли слюнки от
одной мысли, что все эти безделушки можно будет приобрести
за бесценок.
Бахарев очистил на письменном столе
один угол, куда горничная и поставила кипевший самовар.
За чаем Бахарев заговорил об опеке и об опекунах. Привалов в коротких словах рассказал, что вынес из своих визитов к Ляховскому и Половодову, а затем сказал, что строит мельницу.
В таких понятиях и взглядах вырастает
одно поколение
за другим, причем можно проследить шаг
за шагом бесповоротное вырождение самых крепких семей.
Несколько дней Привалов и Бахарев специально были заняты разными заводскими делами, причем пришлось пересмотреть кипы всевозможных бумаг, смет, отчетов и соображений. Сначала эта работа не понравилась Привалову, но потом он незаметно втянулся в нее, по мере того как из-за этих бумаг выступала действительность. Но, работая над
одним материалом, часто
за одним столом, друзья детства видели каждый свое.
За ваши планы говорит все: и оригинальность мысли, и чистота намерений, и полная возможность осуществления, но у этих планов есть страшный недостаток, потому что здесь все зависит от
одной личности и затем будущее обеспечено только формой.
— Понятное дело, Борис Григорьич, нам пора и
за ум приниматься, а не все прыгать на
одной ножке, — довольно грубо отвечала Зося, но сейчас же поправилась. — Вы, милый мой доктор, тысячу раз уж извините меня вперед… Я постоянно оказываю вам самую черную неблагодарность. Вы ведь извините меня? Да?
— Это еще что
за новости… Вы шутите? Пойдемте, батенька, приглашайте поскорее, есть тут
одна докторша… спасибо после скажете! Куда вы? Постойте… Ха-ха! Представьте себе, этот сумасшедший здесь…
Nicolas подхватил Привалова под руку и потащил через ряд комнат к буфету, где
за маленькими столиками с зеленью — тоже затея Альфонса Богданыча, — как в загородном ресторане, собралась самая солидная публика: председатель окружного суда, высокий старик с сердитым лицом и щетинистыми бакенбардами, два члена суда,
один тонкий и длинный, другой толстый и приземистый; прокурор Кобяко с длинными казацкими усами и с глазами навыкате; маленький вечно пьяненький горный инженер; директор банка, женатый на сестре Агриппины Филипьевны; несколько золотопромышленников из крупных, молодцеватый старик полицеймейстер с военной выправкой и седыми усами, городской голова из расторговавшихся ярославцев и т. д.
У меня есть только
один преданный человек, который слишком глубоко любит меня и которому я плачу
за его чувства ко мне тысячью мелких обид, невниманием, собственной глупостью.
Она судорожно ухватилась своей горевшей маленькой рукой
за его руку и в таком положении откинулась на подушку; ей казалось, что она медленно проваливается в какую-то глубокую яму, и только
одна рука доктора еще в состоянии удержать ее на поверхности земли.
Тут же, вероятно для очищения совести, приткнулись две комнаты —
одна бильярдная, а другая — читальня; впрочем, эти две комнаты по большей части оставались пустыми и служили только для некоторых таинственных tete-a-tete, когда писались безденежные векселя, выпрашивались у хорошего человека взаймы деньги, чтобы отыграться; наконец, здесь же, на плетеных венских диванчиках, переводили свой многомятежный дух потерпевшие
за зеленым полем полное крушение и отдыхали поклонники Бахуса.
Откуда Хина могла знать, что Ляховский отказался поручиться
за Бахарева, —
одному богу известно. По крайней мере, ни Ляховский, ни Бахарев никому не говорили об этом.
За последние три недели Надежда Васильевна слишком много пережила в своей комнате и была несказанно счастлива уже тем, что могла в такую критическую минуту оставаться
одна.
Только
одна машина все чаще и чаще постукивала далеко
за полночь, и Марья Степановна, прислушиваясь к этой ночной работе, не могла надивиться, что
за «охота припала девке к шитью…».
Ляховский сделал большие глаза, раскрыл рот и бессильно опустился в свое ободранное кресло, схватившись обеими руками
за голову. В этой умной голове теперь колесом вертелась
одна мысль...
— Только я прошу вас об
одном, — говорила Заплатина, — выдайте, mon ange, все
за собственное изобретение… Мне кажется, что ваши предубеждены против меня и могут не согласиться, если узнают, что я подала вам первую мысль.
Но я поклоняюсь женщине не
за одну красоту, нет, этого еще мало, а главным образом
за то, что женщина — великая сила!..
Ляховский встретил известие о выходе Зоси замуж
за Привалова с поразившим всех спокойствием, даже больше, почти совсем безучастно. Старик только что успел оправиться от своей болезни и бродил по водам при помощи костылей; болезнь сильно повлияла на его душевный склад и точно придавила в нем прежнюю энергию духа.
Одним словом, в прежнем Ляховском чего-то недоставало.
— Знаете ли, Сергей Александрыч, что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский, сидя в кресле. — Если бы мне сказали об этом месяц назад, я ни
за что не поверил бы. Извините
за откровенность, но такая комбинация как-то совсем не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да. Скажите только
одно: действительно ли вы любите мою Зосю?
В груди у Половодова точно что жгло, язык пересох, снег попадал ему
за раскрытый воротник шубы, но он ничего не чувствовал, кроме глухого отчаяния, которое придавило его как камень. Вот на каланче пробило двенадцать часов… Нужно было куда-нибудь идти; но куда?.. К своему очагу, в «Магнит»? Пошатываясь, Половодов, как пьяный, побрел вниз по Нагорной улице. Огни в домах везде были потушены; глухая осенняя ночь точно проглотила весь город. Только в
одном месте светил огонек… Половодов узнал дом Заплатиной.
Напрасно старик искал утешения в сближении с женой и Верочкой. Он горячо любил их, готов был отдать
за них все, но они не могли ему заменить
одну Надю. Он слишком любил ее, слишком сжился с ней, прирос к ней всеми старческими чувствами, как старый пень, который пускает молодые побеги и этим протестует против медленного разложения. С кем он теперь поговорит по душе? С кем посоветуется, когда взгрустнется?..
Положение Привалова с часу на час делалось все труднее. Он боялся сделаться пристрастным даже к доктору. Собственное душевное настроение слишком было напряжено, так что к действительности начали примешиваться призраки фантазии, и расстроенное воображение рисовало
одну картину
за другой. Привалов даже избегал мысли о том, что Зося могла не любить его совсем, а также и он ее. Для него ясно было только то, что он не нашел в своей семейной жизни своих самых задушевных идеалов.
Но Хиония Алексеевна была уже
за порогом, предоставив Привалову бесноваться
одному. Она была довольна, что наконец проучила этого миллионера, из-за которого она перенесла на своей собственной спине столько человеческой несправедливости. Чем она не пожертвовала для него — и вот вам благодарность
за все труды, хлопоты, неприятности и даже обиды. Если бы не этот Привалов, разве Агриппина Филипьевна рассорилась бы с ней?.. Нет, решительно нигде на свете нет ни совести, ни справедливости, ни признательности!
Поп Савел успел нагрузиться вместе с другими и тоже лез целоваться к Привалову, донимая его цитатами из всех классиков. Телкин был чуть-чуть навеселе. Вообще все подгуляли,
за исключением
одного Нагибина, который «не принимал ни капли водки». Началась пляска, от которой гнулись и трещали половицы; бабы с визгом взмахивали руками; захмелевшие мужики грузно топтались на месте, выбивая каблуками отчаянную дробь.
Привалов не мог порядочно ответить ни на
один из этих вопросов, и теперь совесть особенно мучила его, что он из-за личных дел забыл свои главные обязанности.
Вообще все выходило как-то особенно глупо,
за исключением разве
одной мельницы, которая работала все время отлично.
— Позвольте; помните ли вы, как Веревкин начинал процесс против опеки?.. Он тогда меня совсем одолел… Ведь умная бестия и какое нахальство! Готов вас
за горло схватить. Вот Половодов и воспользовался именно этим моментом и совсем сбил меня с толку. Просто запугал, как мальчишку… Ах, я дурак, дурак! Видите ли, приезжал сюда
один немец, Шпигель… Может быть, вы его видели? Он еще родственником как-то приходится Веревкину… Как его, позвольте, позвольте, звали?.. Карл… Фридрих…
— Да разве вы не знаете такой простой вещи, что
одна глупость непременно ведет
за собой другую, а другая — третью…
По зимнему пути Веревкин вернулся из Петербурга и представил своему доверителю подробный отчет своей деятельности
за целый год. Он в живых красках описал свои хождения по министерским канцеляриям и визиты к разным влиятельным особам; ему обещали содействие и помощь. Делом заинтересовался даже
один министр. Но Шпигель успел организовать сильную партию, во главе которой стояли очень веские имена; он вел дело с дьявольской ловкостью и, как вода, просачивался во все сферы.
Народ все был свой, всех загоняла сюда
за зеленые столы
одна сила — бессодержательность и скука провинциальной жизни.