Неточные совпадения
— А ты вот что, Хина, — проговорил Заплатин, наблюдавший за последними маневрами жены. — Ты
не очень тово…
понимаешь? Пожалей херес-то… А то у тебя нос совсем клюквой…
— Да, да… Я
понимаю, что вы заняты, у вас дела. Но ведь молодым людям отдых необходим.
Не правда ли? — спрашивала Хиония Алексеевна, обращаясь к Марье Степановне. — Только я
не советую вам записываться в Благородное собрание: скучища смертная и сплетни, а у нас, в Общественном клубе, вы встретите целый букет красавиц. В нем недостает только Nadine… Ваши таланты, Nadine…
— О, я это всегда говорила… всегда!.. Конечно, я хорошо
понимаю, что вы из скромности
не хотите принимать участия в любительских спектаклях.
— Какой это замечательно умный человек, Сергей Александрыч. Вы представить себе
не можете! Купцы его просто на руках носят… И какое остроумие! Недавно на обвинительную речь прокурора он ответил так: «Господа судьи и господа присяжные… Я могу сравнить речь господина прокурора с тем, если б человек взял ложку, почерпнул щей и пронес ее, вместо рта, к уху».
Понимаете: восторг и фурор!..
Досифея
поняла, что разговор идет о ней, и мимикой объяснила, что Костеньки нет, что его
не любит сам и что она помнит, как маленький Привалов любил есть соты.
Последнее поразило Привалова: оглянувшись на свое прошлое, он должен был сознаться, что еще
не начинал даже жить в том смысле, как это
понимала Марья Степановна.
— Да, но ведь трудно обвинять людей в том, чего они
не в состоянии
понимать.
Почтенную даму даже бесило поведение Привалова, который, кажется,
не хотел
понимать коварства своих опекунов и оставался до безобразия спокойным.
— Нет…
не нужно!.. Я
понимаю все, если способен только
понимать что-нибудь…
— Зарываться
не буду и непременно выиграю. Ты только одно
пойми: ирбитские купцы… Ведь такого случая
не скоро дождешься!.. Да мы с Ломтевым так их острижем…
— Василий Назарыч, насколько я
понял его, кажется, ничего
не имеет ни против вас, ни против Ляховского. Он говорил об отчете.
— Послушай, Тонечка: сделай как-нибудь так, чтобы Привалову
не было скучно бывать у нас.
Понимаешь?
— Только помните одно: девицы
не идут в счет, от них мало толку. Нужно настоящую женщину…
Понимаете? Нужно женщину, которая сумела бы завладеть Приваловым вполне. Для такой роли девицы
не пригодны с своим целомудрием, хотя бывают и между ними очень умные субъекты.
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник
не получает, чи-нов-ник!..
Понял ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А ты что? Ну, посмотри на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
Как это могло случиться, что Ляховский, вообще видевший людей насквозь,
не мог
понять человека, который ежедневно мозолил ему глаза, — этот вопрос относится к области психологии.
— Тонечка, голубушка, спой эту песню про Волгу, — умолял он. — Уважь единоутробного брата… а?.. Привалова
не стесняйся, он отличный малый, хоть немножко и того (Веревкин многозначительно повертел около лба пальцем),
понимаешь — славянофил своего рода. Ха-ха!.. Ну, да это пустяки: всякий дурак по-своему с ума сходит.
— Лоскутов был в чем-то замешан…
Понимаете — замешан в одной старой, но довольно громкой истории!.. Да… Был в административной ссылке, потом объехал всю Россию и теперь гостит у нас. Он открыл свой прииск на Урале и работает довольно счастливо… О, если бы такой человек только захотел разбогатеть, ему это решительно ничего
не стоит.
— Мне до вас решительно никакого нет дела!.. — резко отозвался Ляховский, вскакивая с кресла. — Будете вы говорить или молчать — это меня нисколько
не касается!
Понимаете: нисколько!..
— Для вас прежде всего важно выиграть время, — невозмутимо объяснял дядюшка, — пока Веревкин и Привалов будут хлопотать об уничтожении опеки, мы устроим самую простую вещь — затянем дело. Видите ли, есть в Петербурге одна дама. Она
не куртизанка, как принято
понимать это слово, вот только имеет близкие сношения с теми сферами, где…
— Ты сиди пока здесь и слушай, — просила девушка, — я боюсь, чтобы с папой
не сделалось дурно…
Понял? Чуть что, сейчас же скажи мне.
— Как зачем? Вот мило… Снеси газеты и извинись, что раньше
не догадался этого сделать…
Понял?
Но эта политика
не обманула Привалова: он чутьем
понял, что Марья Степановна именно перед ним
не хочет выказать своей слабости, потому что недовольна им и подозревает в чем-то.
—
Понимаю, Надя, все
понимаю, голубчик. Да бывают такие положения, когда
не из чего выбирать. А у меня с Ляховским еще старые счеты есть кое-какие. Когда он приехал на Урал, гол как сокол, кто ему дал возможность выбиться на дорогу? Я
не хочу приписывать все себе, но я ему помог в самую трудную минуту.
Но Привалов
не хотел
понимать эти тонкие внушения и несколько раз к слову говорил, что предпочитает лучше совсем лишиться всякого наследства, чем когда-нибудь стать на одну доску с своими опекунами.
— Опять глупое слово… Извини за резкое выражение. По-моему, в таком деле и выбора никакого
не может быть, а ты… Нет, у меня решительно
не так устроена голова, чтобы
понимать эту погоню за двумя зайцами.
Константин Бахарев был фанатик заводского дела, как Василий Бахарев был фанатиком золотопромышленности. Это были две натуры одного закала, почему, вероятно, они и
не могли
понять друг друга. Костя
не знал и ничего
не хотел знать, кроме своих заводов, тогда как Привалов постоянно переживал все муки неустоявшейся мысли, искавшей выхода и
не находившей, к чему прилепиться.
— Это, голубчик, исключительная натура, совершенно исключительная, — говорил Бахарев про Лоскутова, —
не от мира сего человек… Вот я его сколько лет знаю и все-таки хорошенько
не могу
понять, что это за человек. Только чувствуешь, что крупная величина перед тобой. Всякая сила дает себя чувствовать.
— Да ведь он у вас был
не один десяток раз, и все-таки из этого ничего
не вышло, а теперь он передал все дело мне и требует, чтобы все было кончено немедленно.
Понимаете, Игнатий Львович: не-мед-лен-но… Кажется, уж будет бобы-то разводить. Да Привалова и в городе нет совсем, он уехал на мельницу.
— Да… но при теперешних обстоятельствах… Словом, вы
понимаете, что я хочу сказать. Мне совсем
не до веселья, да и папа
не хотел, чтобы я ехала. Но вы знаете, чего захочет мама — закон, а ей пришла фантазия непременно вывозить нынче Верочку… Я и вожусь с ней в качестве бонны.
— Вы
не можете… Ха-ха!.. И вот единственный человек, которого я уважала… Отчего вы
не скажете мне прямо?.. Ведь я умела же побороть свой девический стыд и первая сказала, что вас люблю… Да… а вы даже
не могли отплатить простой откровенностью на мое признание, а спрятались за пустую фразу. Да, я в настоящую минуту в тысячу раз лучше вас!.. Я теперь
поняла все… вы любите Надежду Васильевну… Да?
— Я ничего
не требую от тебя…
Понимаешь — ничего! — говорила она Привалову. — Любишь — хорошо, разлюбишь —
не буду плакать… Впрочем, часто у меня является желание задушить тебя, чтобы ты
не доставался другой женщине. Иногда мне хочется, чтобы ты обманывал меня, даже бил… Мне мало твоих ласк и поцелуев,
понимаешь? Ведь русскую бабу нужно бить, чтобы она была вполне счастлива!..
— Тонечка, я
не могу оставить это дело… Ты
пойми, что от моей поездки будет зависеть участь всех заводов.
Девушка сделала несколько вопросов, которые показывали, что она относится к делу
не с праздным любопытством, а с чистосердечным желанием
понять все.
— Я
понимаю именно такую охоту, — говорила Зося. — Это совсем
не то, что убивать птицу из-под собаки… Охота с ружьем — бойня. А здесь есть риск, есть опасность.
— Мне кажется, что вы меня
не так
поняли, Софья Игнатьевна, — заговорил Привалов. — Для осуществления моих планов нужен
не один человек,
не два, а сотни и тысячи людей. Я глубоко убежден в том, что эта тысяча явится и сделает то, чего мы с вами
не успеем или
не сумеем.
Настоящий подарок был chef d'oeuvre'ом его изобретательного ума, и Зося
понимала, что никто другой
не придумал бы такого сюрприза.
— Вы
не хотите меня
понять, Софья Игнатьевна…
— Ах, боже мой! Как ты
не можешь
понять такой простой вещи! Александр Павлыч такой забавный, а я люблю все смешное, — беззаботно отвечала Зося. — Вот и Хину люблю тоже за это… Ну, что может быть забавнее, когда их сведешь вместе?.. Впрочем, если ты ревнуешь меня к Половодову, то я тебе сказала раз и навсегда…
— Знаете ли, Сергей Александрыч, что вы у меня разом берете все? Нет, гораздо больше, последнее, — как-то печально бормотал Ляховский, сидя в кресле. — Если бы мне сказали об этом месяц назад, я ни за что
не поверил бы. Извините за откровенность, но такая комбинация как-то совсем
не входила в мои расчеты. Нужно быть отцом, и таким отцом, каким был для Зоси я, чтобы
понять мой, может быть, несколько странный тон с вами… Да, да. Скажите только одно: действительно ли вы любите мою Зосю?
Все эти гости были самым больным местом в душе Привалова, и он никак
не мог
понять, что интересного могла находить Зося в обществе этой гуляющей братии. Раз, когда Привалов зашел в гостиную Зоси, он сделался невольным свидетелем такой картины: «Моисей» стоял в переднем углу и, закрывшись ковром, изображал архиерея, Лепешкин служил за протодьякона, а Половодов, Давид, Иван Яковлич и горные инженеры представляли собой клир. Сама Зося хохотала как сумасшедшая.
— Это все равно… Объявили несостоятельным и назначили конкурс, а поверенным конкурсного управления определили Половодова. Впрочем, это случилось недавно… Он меня и смазал для первого раза. Говоря проще, мне отказали от места, а управителем Шатровских заводов назначили какого-то Павла Андреича Кочнева, то есть
не какого-то, а родственника Половодова. Он женат на Шпигель, родной сестре матери Веревкина. Теперь
понял, откуда ветер дует?