Неточные совпадения
— Ах! коза, коза… — разжимая теплые полные руки, шептала Хиония Алексеевна. — Кто же, кроме
тебя, будет у вас шутить? Сейчас видела Nadine… Ей, кажется, и улыбнуться-то тяжело. У нее и девичьего ничего нет
на уме… Ну, здравствуй, Верочка, ma petite, ch###vre!.. [моя маленькая козочка!.. (фр.).] Ax, молодость, молодость, все шутки
на уме, смехи да пересмехи.
—
Ты бы, Верочка, сходила в кладовую, — проговорила она, усаживаясь
на диван. — Там есть в банке варенье… Да скажи по пути Досифеюшке, чтобы нам подали самоварчик.
— Батюшка
ты наш, Сергей Александрыч!.. — дрогнувшим голосом запричитал Лука, бросаясь снимать с гостя верхнее пальто и по пути целуя его в рукав сюртука. — Выжил я из ума
на старости лет… Ах
ты, господи!.. Угодники, бессребреники…
— Вот он, — проговорил Лука, показывая глазами
на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж я сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах
ты, владычица небесная!..
— Да откуда это
ты… вы… Вот уж, поистине сказать, как снег
на голову. Ну, здравствуй!..
— Нет,
ты не вини. Не бери греха
на душу…
— Вот, Лука, и мы с
тобой дожили до радости, — говорил Бахарев, крепко опираясь
на плечо верного старого слуги. — Видел, какой молодец?..
— А
ты, поди, совсем обасурманился
на чужой-то стороне? — спрашивала Марья Степановна гостя. — И лба не умеешь перекрестить по-истовому-то?.. Щепотью молишься?..
—
Ты уж не обессудь нас
на нашем угощенье, — заговорила Марья Степановна, наливая гостю щей; нужно заметить, что своими щами Марья Степановна гордилась и была глубоко уверена, что таких щей никто не умеет варить, кроме Досифеи.
— Нет, постой, с бабами еще успеешь наговориться, — остановил его Бахарев и указал
на кресло около дивана,
на котором укладывал свою больную ногу. — Ведь при
тебе это было, когда умер… Холостов? — старик с заметным усилием проговорил последнее слово, точно эта фамилия стояла у него поперек горла.
— Нет, не то… Как
ты узнал, что долг Холостова переведен министерством
на ваши заводы?
— Купленном
на ваши деньги?.. Ха-ха…
Ты был у него?
— И отличное дело: устрою в монастырь… Ха-ха…Бедная моя девочка,
ты не совсем здорова сегодня… Только не осуждай мать, не бери этого греха
на душу: жизнь долга, Надя; и так и этак передумаешь еще десять раз.
Старик однажды пригласил в свой кабинет Машу и, указывая
на Васю, сказал всего только несколько слов: «Вот, Маша,
тебе жених…
— Вот, Вася, и
на нашей улице праздник, — говорил Гуляев своему поверенному. — Вот кому оставлю все, а
ты это помни: ежели и меня не будет, — все Сергею… Вот мой сказ.
— Вот
ты и оставайся с своей книгой, а Сергей Александрыч поедет к Ляховскому да
на Зосе и женится.
Привалов через несколько минут имел удовольствие узнать последние новости и был посвящен почти во все городские тайны. Виктор Васильич болтал без умолку, хотя после пятой рюмки хереса язык у него начал заметно прилипать. Он был с Приваловым уже
на «
ты».
Она боится, что
ты женишься
на Зосе…
Ты непременно женись
на ней… слышишь?
— А что, Сергей Александрыч, — проговорил Бахарев, хлопая Привалова по плечу, — вот
ты теперь третью неделю живешь в Узле, поосмотрелся? Интересно знать, что
ты надумал… а? Ведь твое дело молодое, не то что наше, стариковское:
на все четыре стороны скатертью дорога. Ведь не сидеть же такому молодцу сложа руки…
Ведь нынче свобода
на приисках, а я бы
тебе указал целый десяток золотых местечек.
— Я
тебе серьезно говорю, Сергей Александрыч. Чего киснуть в Узле-то? По рукам, что ли? Костя
на заводах будет управляться, а мы с
тобой на прииски; вот только моя нога немного поправится…
— Ну, папахен,
ты как раз попал не в линию; у меня
на текущем счету всего один трехрублевый билет… Возьми, пригодится
на извозчика.
— Хочешь,
на колени перед
тобой встану, — только выручи…
— Нет, зачем пустое говорить… Мне все едино, что твой вексель, что прошлогодний снег! Уж
ты, как ни
на есть, лучше без меня обойдись…
— Да
на што
тебе деньги-то?
— Знаю, что острижете, — грубо проговорил Лепешкин, вынимая толстый бумажник. — Ведь у
тебя голова-то, Иван Яковлич, золотая, прямо сказать, кабы не дыра в ней… Не стоял бы
ты на коленях перед мужиком, ежели бы этих своих глупостев с женским полом не выкидывал. Да… Вот
тебе деньги, и чтобы завтра они у меня
на столе лежали. Вот
тебе мой сказ, а векселей твоих даром не надо, — все равно
на подтопку уйдут.
Экая важность, что тятенька
тебе голову намылил: ведь я не сержусь же
на него, что он мне и
на глаза не велел к себе показываться.
«Уж не болен ли, говорит, Сереженька с дороги-то, или, может,
на нас сердится…» А я ей прямо так и сказал: «Вздор, за задние ноги приволоку
тебе твоего Сереженьку…» Нет, кроме шуток, едем поскорее, мне, право, некогда.
— Ну, брат, не ври, меня не проведешь, боишься родителя-то? А я
тебе скажу, что совершенно напрасно. Мне все равно, какие у вас там дела, а только старик даже рад будет. Ей-богу… Мы прямо
на маменькину половину пройдем. Ну, так едешь, что ли? Я
на своей лошади за
тобой приехал.
— Только сними свой фрак, а то всех
на сомнение наведешь: чучело чучелом в своем фраке.
Ты уж меня извини…
— Знаю, что тяжело, голубчик.
Тебе тяжело, а мне вдвое, потому что приехал
ты на родную сторону, а
тебя и приголубить некому. Вот нету матери-то, так и приласкать некому… Бранить да началить всегда мастера найдутся, а вот кто пожалеет-то?
— А ведь я чего не надумалась здесь про
тебя, — продолжала Марья Степановна, усаживая гостя
на низенький диванчик из карельской березы, — и болен-то
ты, и
на нас-то
на всех рассердился, и бог знает какие пустяки в голову лезут. А потом и не стерпела: дай пошлю Витю, ну, и послала, может, помешала
тебе?
— А
ты когда же это к Ляховскому-то поедешь? — обратилась Марья Степановна к Привалову. — Долго уж больно что-то собираешься… Тоже вот
на заводы не едешь.
— Это мой узник, — объяснила Антонида Ивановна мужу, показывая глазами
на Привалова. — Представь себе, когда Сергей Александрыч узнал, что
тебя нет дома, он хотел сейчас же незаметным образом скрыться. В наказание я заставила его проскучать целый час в моем обществе…
— Купцы… Вот и ступай к своим Панафидиным, если не умел жить здесь. Твой купец напьется водки где-нибудь
на похоронах,
ты повезешь его, а он
тебя по затылку… Вот
тебе и прибавка! А
ты посмотри
на себя-то,
на рожу-то свою — ведь лопнуть хочет от жиру, а он — «к Панафидиным… пять рублей прибавки»! Ну, скажи,
на чьих
ты хлебах отъелся, как боров?
— О-о-о… — стонет Ляховский, хватаясь обеими руками за голову. — Двадцать пять рублей, двадцать пять рублей… Да ведь столько денег чиновник не получает, чи-нов-ник!.. Понял
ты это? Пятнадцать рублей, десять, восемь… вот сколько получает чиновник! А ведь он благородный, у него кокарда
на фуражке, он должен содержать мать-старушку… А
ты что? Ну, посмотри
на себя в зеркало: мужик, и больше ничего… Надел порты да пояс — и дело с концом… Двадцать пять рублей… О-о-о!
— А
ты, кажется, сегодня порядочно утешился за обедом? — спрашивала Антонида Ивановна, с нежностью глядя
на «единоутробного» братца.
— Все это не то… нет, не то!
Ты бы вот
на заводы-то сам съездил поскорее, а поверенного в Мохов послал, пусть в дворянской опеке наведет справки… Все же лучше будет…
— Кого это черт принес! — ругался Лука, нарочно медля отворить двери. — Точно
на пожар трезвонит… Наверно, аблакат какой-нибудь, прости
ты меня, истинный Христос!
— А
ты возьми глаза-то в зубы, да и посмотри, — хрипло отозвался Данила Семеныч, грузно вваливаясь в переднюю. — Что, не узнал, старый хрен? Девичья память-то у
тебя под старость стала… Ну, чего вытаращил
на меня шары-то? Выходит, что я самый и есть.
— Ох, чует мое сердечушко, што не к добру
ты нагрянул, — причитал Лука, добывая полотенце из сундучка. — Василий-то Назарыч не ждал ведь
тебя, даже нисколько не ждал, а
ты, на-поди, точно снег
на голову…
— Да ведь
ты дорогой-то, поди,
на каждом станке прикладывался? Вон, глаза-то совсем заплыли…
—
Ты меня зарезал… Понимаешь: за-ре-зал… — неистово выкрикивал Василий Назарыч каким-то диким, страшным голосом. —
На старости лет пустил по миру всю семью!.. Всех погубил!! всех!!
— Поправимся?! Нет, я
тебя сначала убью… жилы из
тебя вытяну!! Одно только лето не приехал
на прииски, и все пошло кверху дном. А теперь последние деньги захватил Работкин и скрылся… Боже мой!! Завтра же еду и всех вас переберу… Ничего не делали, пьянствовали, безобразничали!!
На кого же мне положиться?!
— Мама,
тебя на что-то нужно Павле Ивановне, — проговорила девушка, здороваясь с Приваловым.
— Опять пропадешь недели
на три? — смягченным голосом спрашивала Марья Степановна. — Уж твоя-то Хина не запирает ли
тебя на замок?..
— Это Надя что-то работала… — проговорил Бахарев, взглянув
на письменный стол. — Когда она приезжает сюда, всегда занимает эту комнату, потому что она выходит окнами в сад.
Тебе, может быть, не нравится здесь? Можно, пожалуй, перейти в парадную половину, только там мерзость запустения.
— Вы, кажется, не знакомы? — лепетал Игнатий Львович, походивший в своем фраке
на деревянного манекена. — Пани Марина, это Сергей Александрыч Привалов… рекомендую. Прекрасный молодой человек, которого
ты непременно полюбишь… Его нельзя не полюбить!
— Тонечка, извини меня, — торопливо заговорил Половодов, осторожно освобождая свой локоть из-под руки жены. — Я сейчас… только
на одну минуточку оставлю
тебя с Сергеем Александрычем.