Неточные совпадения
— Отчего же он не остановился у Бахаревых? — соображала Заплатина, заключая свои кости в корсет. — Видно, себе на уме… Все-таки сейчас поеду к Бахаревым. Нужно предупредить Марью Степановну… Вот и партия Nadine. Точно с неба жених свалился! Этакое счастье этим богачам: своих денег не
знают куда девать, а тут,
как снег на голову, зять миллионер… Воображаю: у Ляховского дочь, у Половодова сестра, у Веревкиных дочь, у Бахаревых целых две… Вот извольте тут разделить между ними одного жениха!..
— Эта Хиония Алексеевна ни больше ни меньше,
как трехэтажный паразит, — говорил частный поверенный Nicolas Веревкин. — Это, видите ли, вот
какая штука: есть такой водяной жук! — черт его
знает,
как он называется по-латыни, позабыл!.. В этом жуке живет паразит-червяк, а в паразите какая-то глиста… Понимаете? Червяк жрет жука, а глиста жрет червяка… Так и наша Хиония Алексеевна жрет нас, а мы жрем всякого, кто попадет под руку!
Верочка тут же толклась в одной юбке, не
зная,
какому из своих платьев отдать предпочтение, пока не остановилась на розовом барежевом.
Как всегда в этих случаях бывает, крючки ломались, пуговицы отрывались, завязки лопались; кажется, чего проще иголки с ниткой, а между тем за ней нужно было бежать к Досифее, которая производила в кухне настоящее столпотворение и ничего не хотела
знать, кроме своих кастрюль и горшков.
—
Какой там Привалов… Не хочу
знать никакого Привалова! Я сам Привалов… к черту!.. — кричал Бахарев, стараясь попасть снятым сапогом в Игоря. — Ты, видно, вчера пьян был… без задних ног, раккалия!.. Привалова жена в окно выбросила… Привалов давно умер, а он: «Привалов приехал…» Болван!
— Нет, не то…
Как ты
узнал, что долг Холостова переведен министерством на ваши заводы?
— Василий Назарыч, ведь со времени казенной опеки над заводами прошло почти десять лет… Несмотря ни на
какие хлопоты, я не мог даже
узнать, существует ли такой отчет где-нибудь. Обращался в контроль, в горный департамент, в дворянскую опеку, везде один ответ: «Ничего не
знаем… Справьтесь где-нибудь в другом месте».
— Взять теперешних ваших опекунов: Ляховский — тот давно присосался, но поймать его ужасно трудно; Половодов еще только присматривается, нельзя ли сорвать свою долю. Когда я был опекуном, я из кожи лез, чтобы, по крайней мере, привести все в ясность; из-за этого и с Ляховским рассорился, и опеку оставил, а на мое место вдруг назначают Половодова. Если бы я
знал… Мне хотелось припугнуть Ляховского, а тут вышла вон
какая история. Кто бы этого мог ожидать? Погорячился, все дело испортил.
— Да, сошла, бедная, с ума… Вот ты и подумай теперь хоть о положении Привалова: он приехал в Узел — все равно
как в чужое место, еще хуже. А
знаешь, что загубило всех этих Приваловых? Бесхарактерность. Все они — или насквозь добрейшая душа, или насквозь зверь; ни в чем середины не
знали.
— Конечно, только пока… — подтверждала Хиония Алексеевна. — Ведь не будет же в самом деле Привалов жить в моей лачуге… Вы
знаете, Марья Степановна,
как я предана вам, и если хлопочу, то не для своей пользы, а для Nadine. Это такая девушка, такая… Вы не
знаете ей цены, Марья Степановна! Да… Притом,
знаете, за Приваловым все будут ухаживать, будут его ловить… Возьмите Зосю Ляховскую, Анну Павловну, Лизу Веревкину — ведь все невесты!.. Конечно, всем им далеко до Nadine, но ведь чем враг не шутит.
— Вот еще Ляховский… Разжился фальшивыми ассигнациями да краденым золотом, и черту не брат! Нет, вот теперь до всех вас доберется Привалов… Да. Он даром что таким выглядит тихоньким и, конечно, не будет иметь успеха у женщин, но Александра Павлыча с Ляховским подтянет.
Знаете, я слышала, что этого несчастного мальчика, Тита Привалова, отправили куда-то в Швейцарию и сбросили в пропасть.
Как вы думаете, чьих рук это дельце?
Оскар Филипыч,
как мы уже
знаем, любил удить рыбу и сейчас только вернулся с Аллой откуда-то с облюбованного местечка на реке Узловке, так что не успел еще снять с себя своего летнего парусинового пальто и держал в руках широкополую соломенную шляпу.
— О, совершенно в природе! — согласился дядюшка, поглаживая свое круглое и пухлое,
как у танцовщицы, коленко. — Я
знал одну очень почтенную даму, которая…
—
Как хотите, Сергей Александрыч. Впрочем, мы успеем вдоволь натолковаться об опеке у Ляховского. Ну-с,
как вы нашли Василья Назарыча? Очень умный старик. Я его глубоко уважаю, хотя тогда по этой опеке у нас вышло маленькое недоразумение, и он, кажется, считает меня причиной своего удаления из числа опекунов. Надеюсь, что, когда вы хорошенько познакомитесь с ходом дела, вы разубедите упрямого старика. Мне самому это сделать было неловко…
Знаете, как-то неудобно навязываться с своими объяснениями.
В глубине души она считала себя очень счастливой женщиной, потому что очень хорошо
знала по своему папаше Ивану Яковличу,
какие иногда бывают оригинальные мужья.
— А ведь я чего не надумалась здесь про тебя, — продолжала Марья Степановна, усаживая гостя на низенький диванчик из карельской березы, — и болен-то ты, и на нас-то на всех рассердился, и бог
знает какие пустяки в голову лезут. А потом и не стерпела: дай пошлю Витю, ну, и послала, может, помешала тебе?
—
Как вы нашли доктора? — спрашивала Надежда Васильевна, когда доктор уехал. — Он произвел на вас неприятное впечатление своей вежливостью и улыбками? Уж это его неисправимый недостаток, а во всем остальном это замечательный, единственный человек. Вы полюбите его всей душой, когда
узнаете поближе. Я не хочу захваливать его вперед, чтобы не испортить вашего впечатления…
— Нет, это пустяки. Я совсем не умею играть… Вот садитесь сюда, — указала она кресло рядом с своим. — Рассказывайте,
как проводите время. Ах да, я третьего дня, кажется, встретила вас на улице, а вы сделали вид, что не
узнали меня, и даже отвернулись в другую сторону. Если вы будете оправдываться близорукостью, это будет грешно с вашей стороны.
Нужно сознаться, что он
знал все дело,
как свои пять пальцев, и артистически набросал картину настоящего положения дел по опеке.
И господь его
знает, совсем было слез, да по дороге зацепил, видно, голяшкой за кирпичи, да
как ногами бухнет в окно…
— Я не буду говорить о себе, а скажу только о вас. Игнатий Львович зарывается с каждым днем все больше и больше. Я не скажу, чтобы его курсы пошатнулись от того дела, которое начинает Привалов; но представьте себе: в одно прекрасное утро Игнатий Львович серьезно заболел, и вы… Он сам не может
знать хорошенько собственные дела, и в случае серьезного замешательства все состояние может уплыть,
как вода через прорванную плотину. Обыкновенная участь таких людей…
— Не могу
знать!.. А где я тебе возьму денег?
Как ты об этом думаешь… а? Ведь ты думаешь же о чем-нибудь, когда идешь ко мне? Ведь думаешь… а? «Дескать, вот я приду к барину и буду просить денег, а барин запустит руку в конторку и вытащит оттуда денег, сколько мне нужно…» Ведь так думаешь… а? Да у барина-то, умная твоя голова, деньги-то разве растут в конторке?..
— Мне Верета больше нравится;
знаете, в ней есть что-то такое нетронутое,
как переход от вчерашней девочки к завтрашней барышне. Тогда пиши пропало все, потому что начнется это жеманство да кривлянье. Пойдемте в гостиную, — прибавил он, подхватывая Привалова, по своей привычке, под руку.
— Вы не рассказали мне еще о своем визите к Ляховским, — заговорила хозяйка, вздрагивая и кутаясь в свой платок. — А впрочем, нет, не рассказывайте… Вперед
знаю, что и там так же скучно,
как и везде!.. Не правда ли?
— Да бог его
знает… Он, кажется, служил в военной службе раньше… Я иногда, право, боюсь за моих девочек: молодо-зелено,
как раз и головка закружится, только доктор все успокаивает… Доктор прав: самая страшная опасность та, которая подкрадывается к вам темной ночью, тишком, а тут все и все налицо. Девочкам во всяком случае хороший урок…
Как вы думаете?
Раз, когда Привалов тихо разговаривал с Верочкой в синей гостиной, издали послышались тяжелые шаги Василия Назарыча. Девушка смутилась и вся вспыхнула, не
зная, что ей делать. Привалов тоже почувствовал себя не особенно приятно, но всех выручила Марья Степановна, которая
как раз вошла в гостиную с другой стороны и встретила входившего Василия Назарыча. Старик, заметив Привалова, как-то немного растерялся, а потом с улыбкой проговорил...
После этой сцены Привалов заходил в кабинет к Василию Назарычу, где опять все время разговор шел об опеке. Но, несмотря на взаимные усилия обоих разговаривавших, они не могли попасть в прежний хороший и доверчивый тон,
как это было до размолвки. Когда Привалов рассказал все, что сам
узнал из бумаг, взятых у Ляховского, старик недоверчиво покачал головой и задумчиво проговорил...
Здесь Лука
узнал, что у «Сереженьки» что-то вышло с старшей барышней, но она ничего не сказывает «самой»; а «Сереженька» нигде не бывает, все сидит дома и, должно быть, болен,
как говорит «сама».
Старик, под рукой, навел кое-какие справки через Ипата и
знал, что Привалов не болен, а просто заперся у себя в комнате, никого не принимает и сам никуда не идет. Вот уж третья неделя пошла,
как он и глаз не кажет в бахаревский дом, и Василий Назарыч несколько раз справлялся о нем.
—
Знаю,
знаю:
как приехал в город, сейчас и зарядил? Хе-хе-хе…
— Я думала, что у тебя сидит доктор, — солгала Надежда Васильевна, не
зная,
как ей приступить к делу.
Из бессвязного потока проклятий Надежда Васильевна
узнала пока то, что последние деньги,
какие были посланы Бахаревым на прииски, украдены бежавшим кассиром Работкиным.
— Цветет-то она цветет, да кабы не отцвела скоро, — с подавленным вздохом проговорила старуха, — сам
знаешь, девичья краса до поры до время, а Надя уж в годах, за двадцать перевалило. Мудрят с отцом-то, а вот счастья господь и не посылает… Долго ли до греха — гляди, и завянет в девках. А Сережа-то прост, ох
как прост, Данилушка. И в кого уродился, подумаешь… Я так полагаю, што он в мать, в Варвару Павловну пошел.
Заплатина
узнала о разорении Бахаревых, конечно, одна из первых и поспешила на месте проверить собранные новости, а главное — ей хотелось посмотреть,
как теперь чувствует себя Марья Степановна и Гордячка Nadine.
— Видишь, Надя,
какое дело выходит, — заговорил старик, — не сидел бы я, да и не думал,
как добыть деньги, если бы мое время не ушло. Старые друзья-приятели кто разорился, кто на том свете, а новых трудно наживать. Прежде стоило рукой повести Василию Бахареву, и за капиталом дело бы не стало, а теперь… Не
знаю вот, что еще в банке скажут: может, и поверят. А если не поверят, тогда придется обратиться к Ляховскому.
— Ах, я, право, совсем не интересуюсь этим Приваловым, — отозвалась Хиония Алексеевна. — Не рада, что согласилась тогда взять его к себе на квартиру. Все это Марья Степановна… Сами
знаете,
какой у меня характер: никак не могу отказать, когда меня о чем-нибудь просят…
С первых же слов между друзьями детства пробежала черная кошка. Привалов хорошо
знал этот сдержанный, холодный тон,
каким умел говорить Костя Бахарев. Не оставалось никакого сомнения, что Бахарев был против планов Привалова.
Константин Бахарев был фанатик заводского дела,
как Василий Бахарев был фанатиком золотопромышленности. Это были две натуры одного закала, почему, вероятно, они и не могли понять друг друга. Костя не
знал и ничего не хотел
знать, кроме своих заводов, тогда
как Привалов постоянно переживал все муки неустоявшейся мысли, искавшей выхода и не находившей, к чему прилепиться.
В первую минуту Привалов почувствовал себя так неловко, что решительно не
знал,
как ему себя держать, чтобы не выдать овладевшего им волнения. Лоскутов,
как всегда, был в своем ровном, невозмутимом настроении и, кажется, совсем не замечал Привалова.
— А ведь
знаете, Сергей Александрыч, — говорил Лоскутов своим простым уверенным тоном, — я вполне сочувствую всем вашим планам и могу только удивляться,
как это люди вроде Константина Васильича могут относиться к ним с таким равнодушием.
Но он не ограничивался одной Зосей, а бежал так же стремительно в нижний этаж, где жили пани Марина и Давид. Конечно, пани Марина очень любила русскую водку, но она не забыла еще,
как танцевала с крутоусым Сангушко, и
знала толк в забавках. Гордый и грубый с пани Мариной в обыкновенное время, Альфонс Богданыч теперь рассыпался пред ней мелким бесом и в конце концов добивался-таки своего.
— О, конечно, он не так хорошо танцует,
как танцевали кавалеры с пани Мариной… Но пан Игнатий хочет видеть настоящую мазурку,
знаете, мазур Хлопицкого? Не мазуру Контского, а мазур Хлопицкого… Паненка Зося не
знает про кавалера… Сюрприз, все сюрприз, везде сюрприз…
Надежда Васильевна печально улыбнулась и слегка пожала плечами. Привалов видел, что она что-то хочет ему объяснить и не решается. Но он был так счастлив в настоящую минуту, так глупо счастлив и,
как слишком счастливые люди, с эгоизмом думал только о себе и не желал
знать ничего более.
— Я устала… — слабым голосом прошептала девушка, подавая Лоскутову свою руку. — Ведите меня в мою комнату… Вот сейчас направо, через голубую гостиную. Если бы вы
знали,
как я устала.
— А сознайтесь, ведь вы никогда даже не подозревали, что я могу задумываться над чем-нибудь серьезно… Да? Вы видели только,
как я дурачилась, а не замечали тех причин, которые заставляли меня дурачиться… Так
узнайте же, что мне все это надоело, все!.. Вся эта мишура, ложь, пустота давят меня…
Взять мое положение; вы
знаете,
как я люблю Зосю…
Зося металась в страшном бреду и никого не
узнавала; доктор сидел у ее изголовья и по секундам отсчитывал ход болезни,
как капитан, который ведет свой корабль среди бушующего моря.
— Погоди, вот я поговорю с Приваловым, — упрямился Бахарев. — Ты
знаешь Катю Колпакову? Нет? Ну, брат, так ты мух ловишь здесь, в Узле-то…
Как канканирует, бестия! Понимаешь, ее сам Иван Яковлич выучил.
— Неправда… Ты не вернешься! — возражала Половодова. — Я это вперед
знала… Впрочем, ты
знаешь — я тебя ничем не желаю стеснить… Делай так,
как лучше тебе, а обо мне, пожалуйста, не заботься. Да и что такое я для тебя, если разобрать…
— И я тоже немного понимаю, но
знаете, у нашего брата образуется этакий особенный нюх по части этих нитей… В самом деле, за
каким чертом приезжал сюда этот дядюшка? Потом,
каким ветром занесло его к Ляховскому, да еще вместе с Половодовым?.. Это, батенька, такая троица получается, что сам черт ногу переломит.