Неточные совпадения
«Вишь,
какой батько! — подумал про себя старший сын, Остап, — все старый, собака,
знает, а еще и прикидывается».
Это был один из тех характеров, которые могли возникнуть только в тяжелый XV век на полукочующем углу Европы, когда вся южная первобытная Россия, оставленная своими князьями, была опустошена, выжжена дотла неукротимыми набегами монгольских хищников; когда, лишившись дома и кровли, стал здесь отважен человек; когда на пожарищах, в виду грозных соседей и вечной опасности, селился он и привыкал глядеть им прямо в очи, разучившись
знать, существует ли
какая боязнь на свете; когда бранным пламенем объялся древле мирный славянский дух и завелось козачество — широкая, разгульная замашка русской природы, — и когда все поречья, перевозы, прибрежные пологие и удобные места усеялись козаками, которым и счету никто не ведал, и смелые товарищи их были вправе отвечать султану, пожелавшему
знать о числе их: «Кто их
знает! у нас их раскидано по всему степу: что байрак, то козак» (что маленький пригорок, там уж и козак).
Не было ремесла, которого бы не
знал козак: накурить вина, снарядить телегу, намолоть пороху, справить кузнецкую, слесарную работу и, в прибавку к тому, гулять напропалую, пить и бражничать,
как только может один русский, — все это было ему по плечу.
Вы уж
знаете,
как это сделать.
— Вот в рассуждении того теперь идет речь, панове добродийство, — да вы, может быть, и сами лучше это
знаете, — что многие запорожцы позадолжались в шинки жидам и своим братьям столько, что ни один черт теперь и веры неймет. Потом опять в рассуждении того пойдет речь, что есть много таких хлопцев, которые еще и в глаза не видали, что такое война, тогда
как молодому человеку, — и сами
знаете, панове, — без войны не можно пробыть.
Какой и запорожец из него, если он еще ни разу не бил бусурмена?
— Ясные паны! — произнес жид. — Таких панов еще никогда не видывано. Ей-богу, никогда. Таких добрых, хороших и храбрых не было еще на свете!.. — Голос его замирал и дрожал от страха. —
Как можно, чтобы мы думали про запорожцев что-нибудь нехорошее! Те совсем не наши, те, что арендаторствуют на Украине! Ей-богу, не наши! То совсем не жиды: то черт
знает что. То такое, что только поплевать на него, да и бросить! Вот и они скажут то же. Не правда ли, Шлема, или ты, Шмуль?
— Мы никогда еще, — продолжал длинный жид, — не снюхивались с неприятелями. А католиков мы и
знать не хотим: пусть им черт приснится! Мы с запорожцами,
как братья родные…
Я
знаю, есть между вас такие, что чуть Бог пошлет
какую корысть, — пошли тот же час драть китайку и дорогие оксамиты [Оксамит — бархат.] себе на онучи.
Засылаемы были вперед лазутчики и рассыльные
узнавать и выведывать, где, что и
как.
Безумно летают в нем вверх и вниз, черкая крыльями, птицы, не распознавая в очи друг друга, голубка — не видя ястреба, ястреб — не видя голубки, и никто не
знает,
как далеко летает он от своей погибели…
— Скажи, кто ты? Мне кажется,
как будто я
знал тебя или видел где-нибудь?
Но
знаю, что, может быть, несу глупые речи, и некстати, и нейдет все это сюда, что не мне, проведшему жизнь в бурсе и на Запорожье, говорить так,
как в обычае говорить там, где бывают короли, князья и все что ни есть лучшего в вельможном рыцарстве.
— Не обманывай, рыцарь, и себя и меня, — говорила она, качая тихо прекрасной головой своей, —
знаю и, к великому моему горю,
знаю слишком хорошо, что тебе нельзя любить меня; и
знаю я,
какой долг и завет твой: тебя зовут отец, товарищи, отчизна, а мы — враги тебе.
—
Как только услышал я на заре шум и козаки стали стрелять, я ухватил кафтан и, не надевая его, побежал туда бегом; дорогою уже надел его в рукава, потому что хотел поскорей
узнать, отчего шум, отчего козаки на самой заре стали стрелять.
—
Как же можно, чтобы я врал? Дурак я разве, чтобы врал? На свою бы голову я врал? Разве я не
знаю, что жида повесят,
как собаку, коли он соврет перед паном?
В подобных случаях водилось у запорожцев гнаться в ту ж минуту за похитителями, стараясь настигнуть их на дороге, потому что пленные
как раз могли очутиться на базарах Малой Азии, в Смирне, на Критском острове, и бог
знает в
каких местах не показались бы чубатые запорожские головы. Вот отчего собрались запорожцы. Все до единого стояли они в шапках, потому что пришли не с тем, чтобы слушать по начальству атаманский приказ, но совещаться,
как ровные между собою.
Знал Тарас, что
как ни сильно само по себе старое доброе вино и
как ни способно оно укрепить дух человека, но если к нему да присоединится еще приличное слово, то вдвое крепче будет сила и вина и духа.
Жиды, однако же, воспользовались вылазкою и пронюхали всё: куда и зачем отправились запорожцы, и с
какими военачальниками, и
какие именно курени, и сколько их числом, и сколько было оставшихся на месте, и что они думают делать, — словом, чрез несколько уже минут в городе всё
узнали.
И когда все было сделано
как нужно, сказал речь козакам, не для того, чтобы ободрить и освежить их, —
знал, что и без того крепки они духом, — а просто самому хотелось высказать все, что было на сердце.
Вы слышали от отцов и дедов, в
какой чести у всех была земля наша: и грекам дала
знать себя, и с Царьграда брала червонцы, и города были пышные, и храмы, и князья, князья русского рода, свои князья, а не католические недоверки.
Перенимают черт
знает какие бусурманские обычаи; гнушаются языком своим; свой с своим не хочет говорить; свой своего продает,
как продают бездушную тварь на торговом рынке.
— Молчи ж! — прикрикнул сурово на него товарищ. — Чего тебе еще хочется
знать? Разве ты не видишь, что весь изрублен? Уж две недели
как мы с тобою скачем не переводя духу и
как ты в горячке и жару несешь и городишь чепуху. Вот в первый раз заснул покойно. Молчи ж, если не хочешь нанести сам себе беду.
— Молчи ж, говорят тебе, чертова детина! — закричал Товкач сердито,
как нянька, выведенная из терпенья, кричит неугомонному повесе-ребенку. — Что пользы
знать тебе,
как выбрался? Довольно того, что выбрался. Нашлись люди, которые тебя не выдали, — ну, и будет с тебя! Нам еще немало ночей скакать вместе. Ты думаешь, что пошел за простого козака? Нет, твою голову оценили в две тысячи червонных.
Лекарства ли или своя железная сила взяла верх, только он через полтора месяца стал на ноги; раны зажили, и только одни сабельные рубцы давали
знать,
как глубоко когда-то был ранен старый козак.
—
Знаю,
знаю все: за мою голову дают две тысячи червонных.
Знают же, они, дурни, цену ей! Я тебе пять тысяч дам. Вот тебе две тысячи сейчас, — Бульба высыпал из кожаного гамана [Гаман — кошелек, бумажник.] две тысячи червонных, — а остальные —
как ворочусь.
— А пан разве не
знает, что Бог на то создал горелку, чтобы ее всякий пробовал! Там всё лакомки, ласуны: шляхтич будет бежать верст пять за бочкой, продолбит
как раз дырочку, тотчас увидит, что не течет, и скажет: «Жид не повезет порожнюю бочку; верно, тут есть что-нибудь. Схватить жида, связать жида, отобрать все деньги у жида, посадить в тюрьму жида!» Потому что все, что ни есть недоброго, все валится на жида; потому что жида всякий принимает за собаку; потому что думают, уж и не человек, коли жид.
Неточные совпадения
Купцы. Так уж сделайте такую милость, ваше сиятельство. Если уже вы, то есть, не поможете в нашей просьбе, то уж не
знаем,
как и быть: просто хоть в петлю полезай.
Городничий (в сторону).О, тонкая штука! Эк куда метнул!
какого туману напустил! разбери кто хочет! Не
знаешь, с которой стороны и приняться. Ну, да уж попробовать не куды пошло! Что будет, то будет, попробовать на авось. (Вслух.)Если вы точно имеете нужду в деньгах или в чем другом, то я готов служить сию минуту. Моя обязанность помогать проезжающим.
Хлестаков. Право, не
знаю. Ведь мой отец упрям и глуп, старый хрен,
как бревно. Я ему прямо скажу:
как хотите, я не могу жить без Петербурга. За что ж, в самом деле, я должен погубить жизнь с мужиками? Теперь не те потребности; душа моя жаждет просвещения.
Как бы, я воображаю, все переполошились: «Кто такой, что такое?» А лакей входит (вытягиваясь и представляя лакея):«Иван Александрович Хлестаков из Петербурга, прикажете принять?» Они, пентюхи, и не
знают, что такое значит «прикажете принять».
Хлестаков. Черт его
знает, что такое, только не жаркое. Это топор, зажаренный вместо говядины. (Ест.)Мошенники, канальи, чем они кормят! И челюсти заболят, если съешь один такой кусок. (Ковыряет пальцем в зубах.)Подлецы! Совершенно
как деревянная кора, ничем вытащить нельзя; и зубы почернеют после этих блюд. Мошенники! (Вытирает рот салфеткой.)Больше ничего нет?