Неточные совпадения
Надежда Васильевна, старшая дочь Бахаревых, была высокая симпатичная девушка лет двадцати. Ее, пожалуй, можно было назвать красивой, но
на Маргариту она уже совсем не походила. Сравнение Хионии Алексеевны вызвало
на ее полном лице спокойную улыбку, но темно-серые
глаза, опушенные густыми черными ресницами, смотрели из-под тонких бровей серьезно и задумчиво. Она откинула рукой пряди светло-русых гладко зачесанных волос, которые выбились у нее из-под летней соломенной шляпы, и спокойно проговорила...
В переднем углу, в золоченом иконостасе, темнели образа старинного письма; изможденные, высохшие лица угодников, с вытянутыми в ниточку носами и губами, с глубокими морщинами
на лбу и под
глазами, уныло глядели из дорогих золотых окладов, осыпанных жемчугом, алмазами, изумрудами и рубинами.
Для своих пятидесяти пяти лет она сохранилась поразительно, и, глядя
на ее румяное свежее лицо с большими живыми темными
глазами, никто бы не дал ей этих лет.
Верочка в эту минуту в своем смущении, с широко раскрытыми карими
глазами, с блуждающей по лицу улыбкой, с вспыхивавшими
на щеках и подбородке ямочками была действительно хороша.
— Вот он, — проговорил Лука, показывая
глазами на молодого красивого лакея с английским пробором. — Ишь, челку-то расчесал! Только уж я сам доложу о вас, Сергей Александрыч… Да какой вы из себя-то молодец… а! Я живой ногой… Ах ты, владычица небесная!..
Привалов шел за Василием Назарычем через целый ряд небольших комнат, убранных согласно указаниям моды последних дней. Дорогая мягкая мебель, ковры, бронза, шелковые драпировки
на окнах и дверях — все дышало роскошью, которая невольно бросалась в
глаза после скромной обстановки кабинета. В небольшой голубой гостиной стояла новенькая рояль Беккера; это было новинкой для Привалова, и он с любопытством взглянул
на кучку нот, лежавших
на пюпитре.
Привалов поздоровался с девушкой и несколько мгновений смотрел
на нее удивленными
глазами, точно стараясь что-то припомнить. В этом спокойном девичьем лице с большими темно-серыми
глазами для него было столько знакомого и вместе с тем столько нового.
Зато эта почтенная дама постаралась вознаградить себя мимикой, причем несколько раз самым многознаменательным образом указывала
глазами Марье Степановне то
на Привалова, то
на Надежду Васильевну, тяжело вздыхала и скромно опускала
глаза.
Бахарев воспользовался случаем выслать Привалова из кабинета, чтобы скрыть овладевшее им волнение; об отдыхе, конечно, не могло быть и речи, и он безмолвно лежал все время с открытыми
глазами. Появление Привалова обрадовало честного старика и вместе с тем вызвало всю желчь, какая давно накопилась у него
на сердце.
Вечером этого многознаменательного дня в кабинете Василья Назарыча происходила такая сцена. Сам старик полулежал
на свеем диване и был бледнее обыкновенного.
На низенькой деревянной скамеечке,
на которую Бахарев обыкновенно ставил свою больную ногу, теперь сидела Надежда Васильевна с разгоревшимся лицом и с блестящими
глазами.
— Да начать хоть с Хины, папа. Ну, скажи, пожалуйста, какое ей дело до меня? А между тем она является с своими двусмысленными улыбками к нам в дом, шепчет мне глупости, выворачивает
глаза то
на меня, то
на Привалова. И положение Привалова было самое глупое, и мое тоже не лучше.
Поэтому понятно, что
на сына своей подруги Марья Степановна смотрела
глазами родной матери.
Воспитанная в самых строгих правилах беспрекословного повиновения мужней воле, она все-таки как женщина, как жена и мать не могла помириться с теми оргиями, которые совершались в ее собственном доме, почти у нее
на глазах.
Эта примадонна женила
на себе опустившегося окончательно золотопромышленника, а сама
на глазах мужа стала жить с Сашкой.
Однако нашлись добрые люди, которые открыли Привалову
глаза на все творившиеся около него безобразия.
Нашлись, конечно, сейчас же такие люди, которые или что-нибудь видели своими
глазами, или что-нибудь слышали собственными ушами; другим стоило только порыться в своей памяти и припомнить, что было сказано кем-то и когда-то; большинство ссылалось без зазрения совести
на самых достоверных людей, отличных знакомых и близких родных, которые никогда не согласятся лгать и придумывать от себя, а имеют прекрасное обыкновение говорить только одну правду.
На портрете мать Привалова была нарисована еще очень молодой женщиной с темными волосами и большими голубыми
глазами.
Именно в этом флигельке теперь билось сердце Привалова, билось хорошим, здоровым чувством, а в окно флигелька смотрело
на Привалова такое хорошее девичье лицо с большими темно-серыми
глазами и чудной улыбкой.
Хиония Алексеевна относительно своего жильца начала приходить к тому убеждению, что он, бедняжка, глуповат и позволяет водить себя за нос первой попавшейся
на глаза девчонке.
Надежда Васильевна ничего не ответила, а только засмеялась и посмотрела
на Привалова вызывающим, говорившим взглядом. Слова девушки долго стояли в ушах Привалова, пока он их обдумывал со всех возможных сторон. Ему особенно приятно было вспомнить ту энергичную защиту, которую он так неожиданно встретил со стороны Надежды Васильевны. Она была за него: между ними, незаметно для
глаз, вырастало нравственное тяготение.
Когда-то зеленая крыша давно проржавела, во многих местах листы совсем отстали, и из-под них, как ребра, выглядывали деревянные стропила; лепные карнизы и капители коринфских колонн давно обвалились, штукатурка отстала, резные балясины
на балконе давно выпали, как гнилые зубы, стекол в рамах второго этажа и в мезонине не было, и амбразуры окон глядели, как выколотые
глаза.
Этот разговор был прерван появлением Бахарева, который был всунут в двери чьими-то невидимыми руками. Бахарев совсем осовелыми
глазами посмотрел
на Привалова, покрутил головой и заплетавшимся языком проговорил...
Если бы он стал подробнее анализировать свое чувство, он легко мог прийти к тому выводу, что впечатление носило довольно сложное происхождение: он смотрел
на девушку
глазами своего детства, за ее именем стояло обаяние происхождения…
На глазах старика стояли слезы, но он не отирал их и, глубоко вздохнув, проговорил прерывавшимся от волнения голосом...
Бахарев какими-то мутными
глазами посмотрел
на Привалова, пощупал свой лоб и улыбнулся нехорошей улыбкой.
Агриппина Филипьевна была несколько другого мнения относительно Зоси Ляховской, хотя и находила ее слишком эксцентричной. Известная степень оригинальности, конечно, идет к женщине и делает ее заманчивой в
глазах мужчин, хотя это слишком скользкий путь,
на котором нетрудно дойти до смешного.
Светло-русые волосы, неопределенного цвета
глаза и свежие полные губы делали ее еще настолько красивой, что никто даже не подумал бы смотреть
на нее, как
на мать целой дюжины детей.
— А я все-таки знаю и желаю, чтобы Nicolas хорошенько подобрал к рукам и Привалова и опекунов… Да. Пусть Бахаревы останутся с носом и любуются
на свою Nadine, а мы женим Привалова
на Алле… Вот увидите. Это только нужно повести дело умненько: tete-a-tete, [свидание наедине (фр.).] маленький пикник, что-нибудь вроде нервного припадка… Ведь эти мужчины все дураки: увидали женщину, — и сейчас
глаза за корсет. Вот мы…
В дверях гостиной, куда оглянулся Привалов, стоял не один дядюшка, а еще высокая, худощавая девушка, которая смотрела
на Привалова кокетливо прищуренными
глазами.
Иван Яковлич ничего не отвечал
на это нравоучение и небрежно сунул деньги в боковой карман вместе с шелковым носовым платком. Через десять минут эти почтенные люди вернулись в гостиную как ни в чем не бывало. Алла подала Лепешкину стакан квасу прямо из рук, причем один рукав сбился и открыл белую, как слоновая кость, руку по самый локоть с розовыми ямочками, хитрый старик только прищурил свои узкие, заплывшие
глаза и проговорил, принимая стакан...
После двусмысленной роскоши приемной Агриппины Филипьевны
глаз невольно отдыхал здесь
на каждой вещи, и гостя сейчас за порогом подъезда охватывала атмосфера настоящего богатства.
— Нет, нет, я здесь… — послышался приятный грудной баритон, и
на пороге гостиной показался высокий худой господин, одетый в летнюю серую пару. — Если не ошибаюсь, — прибавил он нараспев, прищурив немного свои подслеповатые иззелена-серые
глаза, — я имею удовольствие видеть Сергея Александрыча?
На первый раз Привалову хозяин показался серым: и лицо серое, и
глаза, и волосы, и костюм, — и решительно все серое.
Вытянутое, безжизненное лицо Половодова едва было тронуто жиденькой растительностью песочного цвета; широко раскрытые
глаза смотрели напряженным, остановившимся взглядом, а широкие, чувственные губы и крепкие белые зубы придавали лицу жесткое и,
на первый раз, неприятное выражение.
В ней все было красиво: и небольшой белый лоб с шелковыми прядями мягких русых волос, и белый детски пухлый подбородок, неглубокой складкой, как у полных детей, упиравшийся в белую, точно выточенную шею с коротенькими золотистыми волосами
на крепком круглом затылке, и даже та странная лень, которая лежала, кажется, в каждой складке платья, связывала все движения и едва теплилась в медленном взгляде красивых светло-карих
глаз.
Экая важность, что тятенька тебе голову намылил: ведь я не сержусь же
на него, что он мне и
на глаза не велел к себе показываться.
Марья Степановна встретила Привалова со слезами
на глазах и долго пеняла ему, зачем он забыл их.
— Уж не ври, пожалуйста, — с улыбкой заметила старушка и посмотрела
на Привалова прищуренными
глазами; она хотела по выражению его лица угадать произведенное
на него Антонидой Ивановной впечатление. «Врет», — решила она про себя, когда Привалов улыбнулся.
Только я его боюсь, твоего поверенного: как вытаращит
глаза на тебя, запыхтит…
Надежда Васильевна
на минуту задумалась и, по-видимому, колебалась высказать свою мысль, но, взглянув Привалову в
глаза, она тихо проговорила...
Надежда Васильевна очень горячо развила свою основную мысль о диссонансах, и Привалов с удивлением смотрел
на нее все время: лицо ее было залито румянцем,
глаза блестели, слова вырывались неудержимым потоком.
Антонида Ивановна стояла в дверях гостиной в голубом пеньюаре со множеством прошивок, кружев и бантиков. Длинные русые волосы были ловко собраны в домашнюю прическу;
на шее блестела аметистовая нитка. Антонида Ивановна улыбалась и слегка щурила
глаза, как это делают театральные ingenues.
— Это мой узник, — объяснила Антонида Ивановна мужу, показывая
глазами на Привалова. — Представь себе, когда Сергей Александрыч узнал, что тебя нет дома, он хотел сейчас же незаметным образом скрыться. В наказание я заставила его проскучать целый час в моем обществе…
Ляховский сидел в старом кожаном кресле, спиной к дверям, но это не мешало ему видеть всякого входившего в кабинет — стоило поднять
глаза к зеркалу, которое висело против него
на стене.
Ведь я давно был бы нищим, если бы смотрел
на свои деньги их
глазами.
Вообще вид
на город был очень хорош и приятно для
глаз пестрел своими садами и ярко расписанными церквами.
Терраса была защищена от солнца маркизой, а с боков были устроены из летних вьющихся растений живые зеленые стены. По натянутым шнуркам плотно вился хмель, настурции и душистый горошек. Ляховский усталым движением опустился
на садовый деревянный стул и проговорил, указывая
глазами на двор...
«Неужели это ее отец?» — подумал он, переводя
глаза на Ляховского, который сидел
на своем стуле с полузакрытыми
глазами, как подбитое молью чучело.
— Аника Панкратыч боится Игнатия Львовича, — объяснил Половодов, показывая
глазами на террасу.
— Вы иногда бываете, Александр Павлыч, очень умным и проницательным человеком, — заметила девушка, останавливая
глаза на одушевленной физиономии Половодова.